В Фонтейне много лет назад был Большой театр оперы или просто Гранд-Опера - любимейшее место местных жителей. Да что там, многие туристы бы отдали всё, чтобы однажды оказаться здесь. Величественное здание можно было увидеть из любого уголка совсем не маленького города. Внешний вид его завораживал: мощные колонны из белого камня, красивые статуи, едва ли не схожие с реальными людьми, светлые стены, упирающиеся в высокую крышу. Что и говорить о внутреннем убранстве. Алые ковровые дорожки, мраморные своды, широкие лестницы. Это был отдельный мир, полный ярких красок и эмоций. Здание словно жило собственной жизнью, укрывая в себе сотни людей: критиков, восторженных зрителей и талантливейших артистов. Певцы и певицы, танцоры и танцовщицы, хористы и хористки, капельдинеры, режиссер и его помощники, постановщики, рабочие всех мастей и обязанностей. Каждый жил своей работой и отдавал себя театру.

Директором театра был статный высокий мужчина, пользующийся уважением всех слоев общества. Его звали Чжун Ли. В Гранд-Опере он был едва ли не богом. Консервативный, серьезный, но в чём-то даже снисходительный. Сколько мужчине было лет, не знал никто, но все знали, что он выглядит намного моложе. С самой постройки театра Чжун Ли бессменно занимал свой пост, держа в руках все, что происходит в театре. Естественно, не один, так как у него был коллега, шедший с ним вровень. Второй директор, Венти, был немного моложе, но так же трепетно относился ко всем работникам театра. Несмотря на разные взгляды на жизнь, верхушка Гранд-Оперы в лицах их двоих ни разу не привела театр к краху. Главной звездой много лет была прима Барбара, безумно красивая и милая. Она покоряла сердца зрителей с первого взгляда. Кроме прекрасной внешности девушка обладала еще и чудесным голосом. Все спектакли и постановки были с ней в главной роли, такой притягательной и даже волшебной.

Но не о них рассказ. Все действия, к счастью или нет, будут происходить вокруг одной из хористок под ведомством Барбары, Люмин. Прима очень любила эту робкую на первый взгляд девушку, подающую большие надежды. Хористка пришла в театр совсем недавно, не прошло еще и полугода, все казалось таким новым и необычным. Люмин была среднего роста, худощава, ангельски красива: светлая чистая кожа покрытая милыми родинками, янтарные глаза, пшеничные короткие волосы с длинными передними прядями, почти всегда украшенные заколкой с парой лилий. Она не снимала ее ни на одном выступлении, даже если белоснежные цветы не подходили под костюм. На вопросы отвечала одинаково: подарок покойной матери. Последнее, что осталось. Поэтому никто не осуждал: это стало милой деталью ее нежного образа.

Юная хористка была полна стремлений, что Барбаре очень нравилось в своей подопечной. Люмин часто оставалась репетировать до поздна, из-за чего на приятном лице с обыкновенно сияющей улыбкой иногда очень резко проявлялись синяки под глазами. Свою сонливость девушка никак не оправдывала, делая виноватый вид. Но из раза в раз так ничего и не менялось. Не сказать, что Люмин прекрасно ладила со всеми артистами, но подругу здесь все-таки нашла. Гань Юй стала поддержкой новенькой хористки и проводником в мир Гранд-Оперы. Девушка с длинными волнистыми волосами цвета ясного полуденного неба была стеснительна и слегка неуклюжа, но очень добра сердцем. Только была не хористкой, а танцовщицей, но это вообще не влияло на общение подруг. Они делили гримёрку, всячески друг другу помогали, будь то поддержка при неудачах, протянутая рука при неловком падении. Всюду были вместе.

День, с которого начнется история, для Люмин был провальным. Девушка не могла хорошо распеться, высокие ноты не хотели браться. Всё буквально шло наперекосяк, отчего сохранять улыбку на лице становилось все труднее. Это была печальная для девушки дата: прошло три года со смерти матери. День, в который девушка осталась одна. Барбара сразу заметила, что хористка плохо справляется, а поэтому отправила её в гримерную отдохнуть. Сделано ли это из благодушных порывов или из желания наконец провести репетицию без прерываний на мелочи, Люмин не знала. Так или иначе, было стыдно, что она всех подводит.

Гань Юй в гримерной еще не было. Сейчас у нее так же репетиция, а после подруга обещала помочь матери, которая работала в театре капельдинером. Мадам Юин была требовательная, принципиальная статная женщина, в некоторых случаях даже жестокая, которая безумно любит свою дочь. Её можно было узнать издалека: неестественно прямая фигура, плавная походка, при которой капельдинер словно не шагала, а парила над полом, аккуратно собранные в хвост белые волосы и и шляпа с широкими полями, украшенная красивыми бирюзовым пером. Пронзительные ярко-голубые глаза смотрели надменно, с вызовом и нескрываемым превосходством. Её авторитет в театре не смел оспаривать никто, даже директора. Люмин иногда было даже жаль подругу, ведь суровый характер матери часто сказывался на ней. Их взаимоотношения можно было назвать двумя словами: "гиперопека" и "дрессировка".

Затворив за собой дверь, Люмин устало упала на мягкий стул у зеркала и закрыла ладонями лицо. Плакать не хотелось. Хотелось побыть одной. Родители разошлись, когда она была еще совсем малышкой. Отец взял на воспитание её брата-близнеца, а девочка осталась с матерью. Люмин раздвинула пальцы ладони, взглянув на стоявшую на столе фотографию в рамке. Лучезарная улыбка, рыжие веснушки, золотые как солнечные лучи длинные волосы, янтарные хитрые глаза. Так похожа на нее. В голове зазвучал мелодичный смех из воспоминаний. Такой знакомый. Такой родной. Девушка шумно вздохнула. Тут она в белом платье, открывающем светлые плечи. Девушка знала его: вещь уже тогда была довольно потрепанной, но это был подарок отца. Мать хранила всё, связанное с ним. А Люмин не понимала, как можно продолжать любить человека, который от тебя ушел. Сама она не помнила ни брата, ни отца. Всё как в тумане. Хотела бы она с ними свидеться когда-нибудь? Может быть. Она никогда не думала над этим серьёзно.

- Прости, мам, - девушка вытащила заколку из волос и бережно положила ее рядом с фотографией. На печальном лице появилась беспомощная улыбка. - Ты так старалась, чтобы дать мне все. Чтобы я наконец пела на большой сцене. А я сижу в гримерке и едва не плачу. Так волнуюсь даже будучи простой хористкой, что у меня элементарно пропадает голос. Подвожу всех. Эх... Знала бы ты, как мне тяжело без тебя...

- Не думаю, что твоя матушка бы поддержала то, что ты опускаешь руки, милая.

В детстве, когда Люмин только училась петь, она услышала историю об Ангеле Музыки. Мать рассказывала, что однажды, если девочка всем сердцем будет хотеть посвятить свою жизнь сцене, явится добрый дух-наставник. Он будет сопровождать её во всех начинаниях и тогда Люмин достигнет небывалых высот. С возрастом история не забылась, хотя детская наивность уже давно не позволяла верить в ангелов. Но когда девушка устроилась в Гранд-Оперу, сказка резко стала явью.

- Мой Ангел, знал бы ты, как я рада тебя слышать. Честно говоря, только с тобой я могу быть полностью откровенна.

- Я с удовольствием выслушаю тебя, если тебе это нужно.

Люмин не видела с кем говорит. Уже пару месяцев она разговаривает с таким, кажется, далеким от этого мира голосом. Слегка хрипловатым, приглушенным, но приятным. Когда он звучал, девушку будто обволакивало едва ощутимым барьером, в котором она была в безопасности. Впервые услышав неизвестный мужской голос, она напугалась и даже несколько дней боялась находиться одна в гримерной. Но вскоре, поняв, что ей ничего не угрожает, стала выходить на контакт. Ангел Музыки, в которого Люмин не верила лет с 10-ти, вдруг стал реальнее, чем весь окружающий мир. Голос слушал, как она поет, делал замечания. Наставлял. За время их общения девушка заметила небывалый рост в своих способностях.

- Сегодня годовщина смерти матери. Её нет вот уже как три года, - Люмин поднялась со стула, став мерять шагами комнату. Ей хотелось выговориться. - Я так боюсь не оправдать её ожиданий. Мама верила в меня так, как никто и никогда. Хочется, чтобы она мной гордилась. Но боюсь показать себя. Да и мне не затмить Барбару, она идол для миллионов жителей Тейвата. Что мне делать, мой Ангел? Я чувствую себя такой растерянной.

- Никто не поверит в тебя сильнее, чем ты сама, милая, - голос звучал из каждого угла, успокаивая встревоженную девушку. - У тебя впечатляющий прогресс за пару месяцев наших репетиций. Природный талант, которого нет даже у действующей примы. Я обещаю, мой свет, что уже скоро ты достигнешь тех высот, которые тебе и не снились. Главное верь в себя и в свои способности. Посвяти себя музыке, пропусти через себя и пой. Пой от сердца, милая. Доверься мне.

Люмин тихо рассмеялась. Ей стало немного легче, а день уже не казался таким плохим. Может это и к лучшему, что Барбара отпустила ее с репетиции? Она сможет побыть наедине и настроиться на нужный лад. Девушка подошла к стоящим у высокого, в пол, зеркала партитурам с партиями разных постановок, играемых в театре. Листая странички, вдруг в отражении Люмин увидела не себя, а странный темный силуэт. Плечи шире, рост выше - мужской. И золотые глаза, ярко блестящие как у уличного кота тёмной ночью, со слегка вытянутым зрачком. Был ли это..?

- Мой Ангел... Тебя ли я вижу сейчас?

Пронзительный хищный взгляд. И вдруг силуэт исчез. В холодном зеркале Люмин видела лишь себя.

- Ты должна понимать, что ты не можешь меня видеть, милая. Я приглядываю за тобой, а значит, могу быть повсюду и в то же время нигде. Вероятно, тебе показалось?

Люмин репетировала в гримерной. Пела так, как говорил ей полюбившийся вкрадчивый голос. И верила в то, что Ангел её слушает. Как и то, что она действительно оправдает старания матери. Небольшую комнату заполонило нежное пение молодой хористки, от которого сердце трепетало, а дыхание спирало. Создавалось ощущение, что поет не обычный человек, а какое-то божество, святой дух. Её пение было ее жизнью, которой она упивалась сполна. И никто не слышал всего этого кроме Гань Юй и её невидимого наставника, что все ее время в театре шел с ней рука об руку.

Время текло незаметно. Казалось, прошло лишь 5 минут, но уже миновал час и шёл второй. С грохотом распахнулась дверь, прервав ту идиллию, что воцарилась в гримёрной. Люмин резко обернулась и тут же сорвалась с места, стремясь поддержать свою трясущуюся от страха подругу. В глазах Гань Юй читался ужас, волосы были растрепаны, а кожа бледна, как чистый лист бумаги.

- Люми... Хвала всем Архонтам, Люми, как я рада, что ты в порядке.... - бессильно выдохнула танцовщица, с небывалой силой обняв девушку.

- Что со мной может случиться, Гань, - маленькая рука с тонкими пальцами мягко поглаживала голубые волосы. - А вот чего ты испугалась так сильно? Твое сердце бьется так сильно, словно вот-вот выскочит!

- Там... Это... Люмин, он снова появился! Мы в большой-большой опасности! Мама говорила, что нельзя его злить, но видимо кто-то это сделал!

- Стой-стой, подожди... Кто появился?

В гримерку быстрым шагом вошла еще одна танцовщица. Резкие отточенные движения, пронзительный взгляд, такой же наряд как у Гань Юй. В ее образе читались строгость и самообладание. Даже большие с розоватым оттенком глаза не выдавали никаких эмоций, хотя что-то все равно было не так. Поджатые тонкие губы на аккуратном лице, обрамленном длинными сиреневыми прядями, говорили о волнении их обладательницы. Обведя взглядом гримерку и найдя в ней свою коллегу, девушка так же быстро направилась к ней.

- Гань Юй, ты убежала прямо во время репетиции! От этого только еще больше поднялась паника, из-за чего ее прекратили. Ты этого добивалась?

- Ой... Цин, прости... Я просто сильно волновалась за Люмин, поэтому побежала искать ее.

Гостья скрестила руки на груди и намеренно шумно вздохнула, подавляя свое негодование. Всё-таки она тоже переживала. Кэ Цин была одной из основных и самых талантливых танцовщиц. Как говорила она сама. Ее движения действительно были идеальны, но девушке явно не хватало плавности. Словно ты делаешь работу безупречно потому что надо, а не потому что хочется. Это отражалось и на характере, так как острый язык и бесстрашие перед директорами тоже имели свою славу в коллективе театра. Но Кэ Цин не ненавидели, любили как и всех. Даже уважали.

- Люмин, ты в порядке? - завела сиреневую прядку за ухо танцовщица, неловко переступив с ноги на ногу. В конце концов, она ворвалась в чужую гримерку следом за подругой.

- А почему я должна быть не в порядке? - Люмин с недоумением оглядела подругу, которая все еще крепко держала ее за руку, но уже не обнимала. - Я репетировала...

- Стэнли нашли мёртвым. Он повесился.