Утреннее солнце, едва явив себя из-за горизонта, скрылось за облаками. Легкая морось застучала по широким листьям. Зашуршал лес, взволнованно перешептываясь и плетя интриги в самой своей гуще. Прохлада пробралась через щели и задула ветром через окно, облизывая колючим языком голую спину с редкими, ярко выделяющимися родинками. Серый рассеянный свет оттенял бледную фигуру от печной стены. Темно-карие глаза застыло смотрели на гобелен, въедаясь в каждый стежок природного пейзажа. Вдох. Еще один. С каждым разом сердце ускоряло темп. Ускорялось биение, ускорялось дыхание. Ускорялось биение, дыхание. Биение...

Денис распахнул глаза, вбирая воздух полной грудью. Потом еще раз. И еще. Пока взгляд ни фокусируется на низком потолке с бегающей по нему черной жирной мухой. Денис поднялся, почти физически ощущая гнездо, свившееся за ночь на голове. Он повернулся к окну, чуть запотевшему по краям. Судя по ровному свету солнца, застелившему поле перед его домом, время клонило к десяти утра, если вообще уже не перевалило за двенадцать.

Год прошел с тех пор, как он оказался в Топях. И за год жизни здесь, как бы это место ни старалось таиться, Денису кое-что удалось выковырять у него из-под ногтя.

Время

Невозможно сказать, сколько они здесь провели. Пару дней, неделю? Денис никогда бы не узнал, что прошел уже год, если бы не забор угольных засечек на белой стене под гобеленом.

Денис смотрит на стену, и насчитывает тридцать шесть строк, состоящих полностью из черных линий. Сглатывает вязкую слюну. Денис с трудом вспоминает, где лежит уголь. И когда берет его в руку, сил сжать будто совершенно не остается. Сама же рука становится неподъемная. С трудом, он оставляет неровную черту рядом с предыдущей, претерпевая щекочущее чувство от капли пота, побежавшей по носогубой складке со вспревшего лба. Когда эта часть остается позади, он загнанно дышит, будто отбежал стометровую дистанцию на пределе своих возможностей. Из последних сил сжимает уголь трясущейся рукой, и прежде, чем отползти от стены на метр (больше не позволяет ширина дивана), скидывает край гобелена с крепления.

***

Дождь холодно бьет по лицу. Приятно.

***

— Тридцать один, один, два... — Титов идет по вытоптанной тропе между домом и низким полуразрушенным заборчиком. Не моргая смотрит и загибает пальцы. — Четыре... — машинально перешагивает ком грязи, корень. — Четыре. Апрель? Нет, март... — подошва пролетает в нескольких миллиметрах над застрявшим в земле камнем. Еще чуть-чуть — и Титов бы споткнулся.

— Дениска, — голос Максима доносится как будто из ниоткуда.

Титов поднимает голову и видит Макса у умывальника. В красной безрукавке, деловито уткнувшего руку в бок. Одной ногой тот стоит на пне, заляпанном в мыле. И смотрит он так на Дениса. Хмуро. Сильно сведя густые светлые брови, отчего меж них пролегает глубокая морщинка. То ли зол, то ли обеспокоен. Так и не поймешь.

— Что случилось? — Титов убирает руки в карманы с не до конца загнутыми пальцами.

— Ты бы смотрел куда прешь. Ебнешься, башкой еще треснешься.

Денис обернулся на садовую тропу, по которой только прошел... а куда он шел?

— Еву напоил? — первое, что приходит в голову. Он даже не знает, сколько сейчас времени, чтобы задавать такой вопрос.

— Вот иду, — Максим демонстративно поднимает ведро, металлически блеснувшее в сером свете гладкими отполированными боками.

Погода

Температура в Топях варьируется от средне-летней до ранне-осенней. Никогда не бывает слишком жарко или слишком холодно. Денис любит дождь, но в селе преимущественно солнечно. Денис уже давно не поднимает взгляда к небу. От вида розовых облаков, от горизонта разлившихся над Топями, как грибная шапка, его тошнит.

— Они всегда там.

— Что? — Максим оборачивается на неразборчивый бубнеж, донесшийся со стороны Титова.

Денис поднимает взгляд на Кольцова, у которого на лице застыла смешная физиономия. Наверняка он думает, что выглядит эффектно и серьезно: вот так приоткрыв рот и приподняв бровь. Но из-за светлой растительности, подсвеченной солнцем, как пух одуванчика, и сощуренных глаз, выглядит он не более чем забавно.

— Не, — Денис мотает головой.

Кольцов совсем останавливается. Поправляет рюкзак на плече. Распрямляет ногу, расслабляясь. Сощуренным взглядом осматривает поле с короткой пожухло-зеленой травой, через которое их вела узкая, вытоптанная за много лет людьми и животными, тропка.

— Если пойдем вот так, – взмахом руки он охватывает площадь почти всего поля, – может успеем дойти до домов до вечера.

Титов скептически смотрит вперед, будто Кольцов указал куда-то конкретно.

— А если не успеем?

Максим переводит на Дениса взгляд, вытянув губы вперед и чуть их поджав, будто в Титове можно было прочитать ответы на вопросы, интересующие их обоих. Но так ничего и не отвечает.

— Говорил же, лучше строить, — Денис сплевывает через зубы, из заднего кармана джинс доставая пачку сигарет.

— Не, — посмотрев на то, как Денчик выуживает губами сигарету и прикрывает ее ладонью от совсем слабого ветра, чиркая зажигалкой, Максим тоже нашаривает свои и закуривает. — А до того как построим хотя бы одну комнату, с баб Нюрой жить?

Денис ненадолго зависает с застывшими у самого фильтра средним и указательным пальцами, смотря в одну точку. Образы людей в фоторамках на стенах и тумбах, с которыми Титова не связывает абсолютно ничего. Кашель через тонкую стену по ночам. Еле уловимый старческий смрад, впитавшийся в доски...

— Плохо что ли? Баб Нюра хозяйка гостеприимная. — Максим кривит лицо. — Это шутка, — разводит руками Денис. Не только Кольцов умеет тут смотреть с выражением «ты идиот? Идиот»

Так они продолжают искать в Топях «домик из Простоквашино».

***

– Смотри. Спутник.

– Вижу, – слышно, как Максим улыбается.

***

Денис и Максим смотрят на бело-коричневую коровью тушу, повалившуюся на землю боком. Максим молчит, поджимая губы. Денис думает. Утро сегодня светлое, но без яркого солнца. Облака затянули небо.

— Проглядели, — сжатая до размеров одного слова обида сотрясает воздух. Максим крепче сжимает кулак вокруг тонкой ручки опустошенного ведра с блестящими боками.

— Ничего страшного, – Денис кладет руку ему на плечо, сжимает. – Мы попробовали. Мы с самого начала не верили, что она протянет хоть сколько-то.

— Да, но...

— Ева протянула...

Развернувшись, Денис наваливается плечом на Максима, и забирает ведро. Титов недолго стоит спиной к корове, – достаточно близко, чтобы мех шубы слегка притирался к ткани Максимовой толстовки – , и уходит. Макс остается во дворике между клумбой цветущих огурцов и облезшей статуэткой лягушки с удочкой. Он поджимает губы, и какой раз вздыхая от сожаления, чешет затылок. Как-то надо коровью тушу тащить с участка...

Зверьё

В лесу, прилегающем к селу, диких зверей не водится. После того, как вольники сгинули, и их круг был разрушен, Денис больше не встречал здесь ни единой души вообще. Единственные птицы, которые тут обитают — это временно залетные одиночные особи, которые едва отдохнув, в ту же секунду спархивают с ветки и взмывают как можно выше в небо, не желая задерживаться ни минутой дольше в этом дурно пахнущем месте. Хотя, идя по сухой жухлой листве, под подошвой ботинка иногда можно услышать хруст, отличающийся от хруста опавших листьев. Тогда, если поднять ногу, и чуть расчистить мерзлый чернозем, обнаружится задеревенелый пернатый трупик. Бедные пташки, которым от нестерпимой жажды не посчастливилось отведать местной водицы.

***

– Ты чего еще здесь? Аринка не разозлится?

– Ден, ты серьезно или прикалываешься?

***

— Я думал, ты с Ариной теперь живешь.

Денис не может отвести взгляда с Максима, застывшего в дверном проеме в своей красной безрукавке. Тот так на него смотрит, что у Дениса густая слюна на языке скапливается. Кольцов подходит к старому дивану, на краю которого сидит Денис, присаживается рядом, и обнимает его. Плотные объятия становятся с каждой секундой теснее. Денис успевает едва вздохнуть до этого, и теперь выдох застрял где-то в легких, щекоча желудок и заставляя горло спазмически сжиматься. Кольцов стискивает так, что руками не пошевелить. Кудрявая голова ложится на костлявое плечо. Никто из них не говорит ни слова.

Максим

Кольцов не знает понятия «навсегда».

Денис удивляется его появлению на пороге баб Нюреного дома, но ничего не говорит и не спрашивает. Чувствуя кудрявую голову на своем плече, он ждет. Когда наказание за нарушенный договор с Ведьмой настигнет бывшего журналиста в троекратном размере.

Но тем вечером ничего не происходит. Максим несколько раз выходит из дома, но каждый раз возвращается. Хотя Денис постоянно с ним мысленно прощается и на всякий случай тут же забывает. Несколько коротких выходов, но вот он задержался особенно надолго.

Денис смотрит в пространство, вникуда, сидя все также на краю старого раскладного дивана, и постепенно начинает затирать чуть дурашливый образ со светлыми кудрями. Прежние мысли, которые прервал заявившийся на порог Кольцов, занимают свое место и... Максим все же возвращается. Пахнущий свежестью мокрой листвы и смородиновыми листьями, пышущий прохладой улицы, он подлетает к Дениске.

— Вот, ягод тебе принес, — он рукой направляет ладони Титова, чтобы тот собрал их лодочкой, и высыпает в них горсть мокрой малины.

Максим в тот вечер много улыбается. Будто в преддверии какого-то праздника. Говорит много с Дениской, пока тот, не особо, по правде, вслушиваясь в бесконечный поток историй и шуток, все же уплетает кисловатые ягоды по одной.

— Ты куда? Ночь же уже, — спрашивает Денис, смотря, на синеватую темень за запотевшим окном, когда Максим снова вскакивает со своего места и натягивает красную безрукавку.

— Отлить.

Позже Максим вернулся.

Ничего не происходит и на следующий день. Когда Денис просыпается и плетется к выходу в одних штанах, все еще не скинув с себя дрему, то застает на улице Кольцова, чистящего зубы у умывальника. Макс ему махает, невнятно желая доброго утра и болтая что-то дальше, не вытащив изо рта зубной щетки. Денис, ничего не соображая, приваливается к столбу на крыльце. Он улыбается Максиму в ответ, маскируя улыбку под гримасу от бьющего в глаза рассветного солнца.

Так Максим сбегает от Ведьмы, спустя три проведенных с ней дня, не понеся за это никакого наказания.

Максим не знает, что такое «навсегда», и поэтому Денис не относится серьезно к моментам, когда тот, будто невзначай, смазано задевает его скулу и ухо сухими губами, когда они проходят мимо друг друга по узкому коридору. Или когда он просыпается от того, что Макс гладит его волосы, касаясь разве что кончиков, и смотрит пристально своими светлыми глазами. Пристально и мягко. Что означает эта мягкость, Титов не знает.

***

— Ты мерзкий.

— Не то чтобы у тебя был выбор.

***

Денис просыпается и первое, что чувствует — сырой бок и холод утреннего воздуха. Он поднимается, придерживая шубу которой укрывался, и крутит вокруг головой, слипающимися глазами осматривая поле, в котором они вчера уснули. В гуще золотых колосьев, совсем рядом с ним, спит Кольцов, подоткнувший руки крест накрест на груди и поджавший к себе колени. Денис ловит себя на мысли, что Максим в своей яркой красной жилетке среди всех этих золотых колосьев выглядит довольно трогательно. Денис сонно улыбается, ловя это странно-теплое ощущение внутри, тегуче растекающееся от груди по всему остальному телу. Позволяющее не думать ни о мокрой от росы жопе, ни о червях, ползущих по чернозему совсем рядом с их лицами. Он протягивает руку из-под шубы и трясет Максима за плечо, хотя будить его совсем не хочется.

Свое жилье

Из дома баб Нюры они выходят рано, с двумя рюкзаками за плечами. И болтаются по селу следующие два дня. Они заглядывают в каждый дом, но для пустующих улиц тут на удивление много заселенного народу. После того, как они преодолели лес и поле иссушенной травы, во второй части деревни они успевают осмотреть только два дома прежде, чем время переваливает заполночь. Ходить по узким размытым тропам в темноте становится неудобно, а в окнах, похожих на чернеющие колодцы в стенах, все равно ничего не разглядеть. Фонарика с айфона Кольцова едва хватает, чтобы разглядеть дорогу у них под ногами. Максим выводит их в поле, шелестящее темнеющими колосьями. Он оборачивается к Денису, но тот только разводит руками. Там они и укладываются.

Второй день по большей части оказывается таким же беспродуктивным. Они ходят по квадрату деревни, и даже полуразвалившаяся лачуга оказывается занята каким-то старым плотником, ушедшим в запой еще задолго до появления Дениски и Максима в деревне. Но под вечер, когда солнце клонится к горизонту и окрашивает все небо розовым, позволяя грибной шапке из облаков временно стать обычной частью пейзажа, они все же находят дом, не пытающийся прогнать двух молодых парней со своего участка кряхтящей руганью деда с ружьем или поехавшей бабы, кинувшейся на них с серпом. Они заходят внутрь, и все также слышат тишину. Они не спешат радоваться, но чувство крохотным сжатым комочком притаивается в середине груди. Они обходят дом вдоль и поперек, проверяют каждую щель, простукивают стены на наличие подозрительных пустот или скрытых комнат. И когда понимают, что дом и впрямь нежилой, облегченно выдыхают со сдержанными улыбками на лицах. Ночь они проводят в гостиной на не застеленном диване, прижимаясь друг к другу близко: оба в верхней одежде. Денис в своей шубе и Максим, в толстовке с подкладкой и красной безрукавке. Утром они еще раз наскоро осматривают дом, и тогда Кольцов на чердаке, освещенном через небольшое круглое окно, в старой двухспальной кровати находит кое-что, что не удалось разглядеть в обманчиво-светлых потемках вечера... Мумифицировавшийся труп прежнего хозяина они оттаскивают к гробовщику, и со спокойной душой начинают обустраиваться на новом месте жительства.

***

Денис смотрит на забор из угольных черточек на белой стене. Сколько он уже так сидит? Единственное, что он понимает, это то, что тело насквозь продрогло от колких хлыстов свежих порывов ветра из приоткрытой фортки. Он пытается что-то вспомнить, но что — не знает. Заработал только головную боль, пульсирующую от напряжения.

— Слева в выбоине, — хриплый после сна голос Макса раздается за спиной, разрывая колющую холодными иглами тишину.

Денис тянется левой рукой к неаккуратно заделанной выемке в печи и берет уголь всей ладонью. Он слышит стрекот старого деревянного каркаса дивана. Не видит, но очень явно представляет, как Максим тянется из-под одеяла, шурша хлопковым постельным, и трет кулаками заспанные глаза. Вдох, подобный звуку ветра, и басистый мелодичный голос, сопровождающий продолжительный зевок, тревожат мертвецкую атмосферу, сгустившуюся над Титовым. Неровная черта остается на стене. Денис едва не роняет уголь из не соглашающейся сжиматься ладони. Максим ждет, когда Ден вернет уголь на место, и тогда, довольно аккуратно, захватывает его в объятия и тащит обратно под одеяло.

— Сколько там уже? — бубнит чуть хрипло в немытые волосы.

— Триста семьдесят пять, — говорит Денис, уткнувшись едва ли не вплотную в ключицу Максима.

Какой-то неразборчивый набор звуков раздается сверху, щекоча макушку Дениса. Максим снова зевает. Он сильнее кутает Титова в тонкое зеленое покрывало.

— Ну, с новым годом. Давай поспим еще.