Филипп Робер не был атаманом, но был, несомненно, самым веселым парнем из кучки лесных оборванцев. Самым умным — уж точно. По крайней мере, мог зачитывать вслух и с выражением похабные стишки, что за медяк продавали на воскресном рынке. Дни Филиппа проходили между густым лесом на берегу Луары, задрипанным селением Андрюлем, где, однако же, водился отличный сыр и Жоржетта, и городком Франсильоном, чуть почище и побогаче, где можно было сбыть оленину или связку куропаток. Где-то вдали, за горой, маячил Нант, откуда нет-нет да и приезжала очередная облава с пышными плюмажами. Бой на мечах с каким-нибудь государевым слугой вносил приятное разнообразие в довольно-таки скучную теперешнюю жизнь. А о прошлой Филипп вспоминать не хотел. Что толку?

В этот дождливый вечер Филипп хорошо набрался пивом во Франсильонском кабаке, но скука все равно снедала его. Лошадь уныло плелась по мокрым кустам, по плащу стучали падающие с деревьев потоки воды. На холме в стороне от лесной тропы мигал огонек у ворот монастыря. Филипп натянул поводья и спешился. Умный конь понятливо вздохнул и переступил поближе к стволу дуба, на сухие листья, прячась от непогоды.

Не в первый раз Филипп Робер лазал в монастырские погреба за вином. Оно того стоило: святые отцы создавали из кислых синих гроздьев питье ароматное, как гудящий шмелями сад, густое, словно первая кровь девственницы, и сладкое, будто мед. О крепости и говорить не стоило — с одного бурдюка вся компания лежала навзничь, почти не отличаясь от поваленных лесорубом бревен. В этот раз бурдюка у Филиппа с собой не было, но хотелось приникнуть к сосцу дубовой бочки и напиться вволю самому. Приятели все равно не ценят богатства вкуса, им хоть козлиную мочу подавай, лишь бы пьянила.

Мокрые отросшие кудри перекрывали обзор, Филипп досадливо отбросил их прочь с глаз. Внешняя стена имела несколько изъянов-выбоин, зная которые можно было перебраться внутрь. Один из острых кольев, венчавших ограду, Робер расшатал давным-давно. Нужно только не напороться на остальные... Перебежав монастырский сад, Филипп остановился перед массивным зданием, внизу которого и находилась сокровищница с нектаром и амброзией. Какое из окошек принадлежит погребам? Левое или правое? Все-таки кабацкого пойла он выдул многовато, в глазах чуть плыло. Филипп выбрал левое, подпрыгнул, подтянулся и полез внутрь, с трудом протискивая широкие плечи в лаз.

Стены здесь были весьма толстые, в человеческий рост. В какой-то момент создавалось ощущение, что добровольно лезешь в крысоловку. Но вот руки нашли выход, внутренняя решетка подалась, хоть и не без труда, и Филипп поехал вниз, нащупывая пальцами выступ, за который всегда цеплялся... Его на месте не оказалось. Тихо ругаясь всеми демонами преисподней, Филипп рухнул на каменный пол, пребольно саданувшись боком и локтем.

Первое, что он понял, когда глаза привыкли к темноте: это не винные погреба. А тесная, едва освещенная свечой, пахнущая плесенью каморка... и прижавшаяся к противоположной стене монашка, глядящая на незваного гостя вытаращенными глазами. Откуда монашка в мужской обители святости?! Неужто Филипп не только окно, но и монастырь спьяну перепутал?!

Но заговорила монашка вполне себе тенорком, и усики зазолотились в свете лампадки. Дрожащие руки стискивали перед собой крест:

— Сгинь, сгинь нечистый! Я тебе не покорюсь!

Филиппу стало смешно. Неужто парнишка всерьез принял его за беса? Хотя чего только не покажется, когда сидишь один в темноте и в голове теснятся сказочки из толстых святых книг... Пожалуй, растрепанные волосы легко принять за рога. Филипп подавил желание пригладить их, решив подыграть перепуганному монашеку. Он поднялся с пола и гордо расправил плечи.

— Убери эту деревяшку! Мы уж давно приучились не рассыпаться в прах при виде креста. Ваши знания устарели.

Парнишка растерялся, но лишь на мгновение. Свел темные брови:

— Тогда тебя изгонит молитва! — и тут же упал на колени, бормоча латинские фразы.

Филипп демонстративно зевнул и пройдя мимо коненнопреклоненного, сел на узкую твердую постель.

— Молитва меня разве что усыпит... — Мальчишка вскинулся, отполз подальше, враждебно глядя на Филиппа. — Да не трясись так, — ухмыльнулся тот, — Урожай совращенных душ на сегодня уже другими собран, а я просто забавляюсь. Люди ведь такие смешные.

— Ангелы храните нас от вас! — воскликнул паренек.

— Эти крылатые трусы нам не указ, — двинул бровью Филипп. — Мы приходим когда хотим и уходим, когда пожелаем.

— И... когда ты пожелаешь? — нерешительно спросил монашек.

— Когда мне станет скучно, — склонил голову Филипп.

— Тогда... я лягу спать! — решительно тряхнул волосами парнишка. — Уйди с моей кровати!

— Ты что, заставишь гостя стоять на ногах? Или предлагаешь разделить эту скромную постель с тобой?

— Нет!

Ого, как забавно он краснеет. Игра нравилась Филиппу все больше.

— Ты тут живешь? Мрачноватая комнатка.

— Это темница для наказанных.

— И что же ты натворил? Соблазнил дочку прихожанина?

— Вот еще! — парень сложил руки на груди и отвернулся, глядя на темное распятие на стене.

Филипп прервал затянувшееся молчание вздохом:

— Да ты сядь, что мне на тебя, задрав голову смотреть?

Монашек помялся, но все же примостил свой тощий зад на каменную скамью напротив. Снова повисло молчание, но на этот раз мальчишка не выдержал первым:

— Я художник. Монастырю дали заказ на псалтырь Святого Андрэ Жуанского. Луи рисовал орнаменты, а я — цветы и людей.

— А что в этом плохого?

Мальчишка опустил ресницы, закусил губу.

— Я рисовал их без одежды... — Филипп поднял брови, но монашек вскинул взгляд и торопливо добавил: — Только потому, что хотел пририсовать ее после, для начала поняв, верна ли анатомия. А отец Рубен увидел и раскричался. Он не так понял. И вот я здесь. Отмаливаю грехи.

— И как, получается? — ехидно улыбнулся Филипп.

— Видимо нет, раз ты явился, — мрачно буркнул парень.

— Может ваши молитвы теперь не отгоняют, а вызывают духов ада? Мало ли что там намешали в латынь святые отцы?

— Ничего подобного, латынь я знаю! — монашек пристально посмотрел на Филиппа: — А ты точно дух?

Филипп пожал плечами.

— Тогда скажи мое имя!

— Ноэль Дюбуа.

Это было легко: вышивка на углу простыни.

— Что за этой стеной?

— Погреб с питьем для королей, — тяжело вздохнул Филипп.

— Что братья делали вчера?

Филипп ткнул наугад:

— Помогали разбирать завал на пожаре в Руа-де-Филе?

Монашек побледнел, даже в скудном свете было заметно.

— И правда — демон...

— По поводу питья королей, — без особой надежды закинул удочку Филипп, — Может, у тебя тут припрятана бутылочка?

— Тебе меня не искусить! — сверкнул глазами мальчишка. — Я эту красную жижу не выношу. Каждый раз после причастия выворачивает. — Он внезапно задумался. — Может, в этом мой грех? Не способен перебороть бренную плоть при святом таинстве...

— Ваше вино — одно из лучших, что льются на этой земле! — воскликнул Филипп. — И от него тебя тошнит?! Дело и вправду плохо.

Монашек снова нахмурил брови.

Ноэль... Лицо у него какое-то несуразное: глаза большие, но слишком широко расставлены, черные длинные волосы торчат во все стороны, даром, что прямые, рот живой, но маленький. Не назовешь красавцем, но и уродцем объявить язык не поворачивается. Есть в нем что-то...

— Ну? — вздернул бровь Ноэль. — Что дальше? Какой-то ты не очень настырный демон!

Филиппу даже стало обидно. Ладно, посмотрим, кто кого!

— Поесть любишь? — он причмокнул губами: — Свиная колбаса с чесночком, улитки в соусе с сыром, горячие алые раки, оленина тушеная-жареная с травами, оливки...

— Улитки? Фу! Ты бы еще лягушек помянул! Оливковое масло жжется, брат Гру заставлял в горло лить от простуды. Раки мерзкие, как пауки, оленина жесткая, как эта скамья, а колбасу я не пробовал, только видал на столе у святых отцов.

— Ну что ж ты несчастный-то такой?! — с жалостью воскликнул Робер.

— Что, выкусил, бес поганый?!

— А, ты ругаешься! Грех ведь.

— На бесов можно.

— Кто сказал?

— Не знаю, я бы на месте святых отцов сделал такое исключение.

— Ругаться, значит, любишь? Ну валяй, покажи что умеешь.

— Вшивый мешок, свиное пойло, шлюхина дырка!

— А вот это уже серьезно. Ты ее хоть видел хоть раз? Дырку-то?

— Мне даже представлять эту пакость не хочется! — и Ноэль тут же покраснел, явно представив.

— Как так, это же тоже эта твоя... анатомия!

— Такое я не рисую, — вздернул подбородок монашек.

— А стоило бы. Чтоб хотя бы за дело в погреб запирали.

Ноэль закусил губы.

— Эх, невезучий я демон сегодня, — Филипп провел по волосам пятерней, — Искусить одну душу — и то не смог. Тебя наказали, теперь и меня накажут.

— А как? — глаза зажглись любопытством.

— Сто огненных плетей. И еще ядом побрызгают. От Керберова хвоста.

— Врешь, Кербер — это у греков. В католическом аду его нету.

— Тебе откуда знать что там в аду и как? — Филиппу внезапно пришла в голову идея. — А нарисуй мне эту твою картинку! С людьми голыми. Как на базаре торгуют, знаешь? Я братьям-бесам покажу, хоть какой-никакой, а улов.

— Не буду я тебе рисовать, вот еще, чтоб вы там потом на эти рисунки... это... в общем...

Филипп расхохотался.

— Дрочили, что ли? Даже вымолвить не можешь? Слушай, — он оперся на колени локтями, — Может, ты не только бабью дырку, но и собственный член никогда не видал?

— Я таким не занимаюсь! — вспыхнул Ноэль, вжимаясь в стену.

— И не рукоблудил никогда? Правда?! — ржал Филипп.

— Это грех, — почему-то шепотом сказал парнишка.

— А зачем же тогда Бог этот член создал и поместил так, чтоб руки добирались? — не утихомиривался искуситель, — И все плотские желания создал зачем?

— Желание нашептывает дьявол. А остальное... для испытания.

— Испытание и искушение — две стороны монеты. Выходит, это Он...

— Не богохульствуй! — вскрикнул Ноэль с гневом.

— Мне положено, — спокойно ответил Филипп. — О, теперь-то я понял, чем тебя изводить! — осклабился он.

— Уйди, сгинь.

— Что тебе видится по ночам, м? Златоволосые красотки? — Филипп поднялся, облизнул губы. — Женщины постарше, в самом соку? А может, мужчины? — подошел близко, нависнув над Ноэлем. Тот молча пыхтел, стиснув у груди руки. Филипп склонился к его пылающему уху и зашептал: — Юные господа в шоссах... или зрелые мужи с широкими плечами?..

— Ничего. Ничего из этого, — пробормотал монашек. — Оставь... меня... в покое!

А сам весь как зайчишка сжался, дышит загнанно и краснеет, краснеет...

— Никак не могу. Я же послан ис-ку-шать.

Филипп едва удержался, чтобы не куснуть это розовое ухо, но лишь горячо дыхнул на щеку с юношеской едва заметной щетиной. Что ж, когда-то Филипп Робер развлекался и с хорошенькими парнишками... Как раз до того, как спешно переехал в лес. Ноэля отчего-то стало жалко. Ведь хочет, наверняка. Но дай себе волю — так монашек же потом себя живьем сгрызет.

Филипп отодвинулся.

— Вот что мы сделаем.

Он резко подхватил парня и опрокинул на постель, перехватив руки. Пока тот хватал воздух, содрал с его пояса веревку, скрутил худые запястья, привязав к изголовью кровати. Ноэль, наконец, отмер и начал запоздало брыкаться.

— Нет! Не надо! Что ты делаешь?!

— Искушаю, разумеется, — хихикнул Филипп. — А ты изо всех сил сопротивляешься. Но я сильнее и я демон, а ты — всего лишь человек.

— Это грешно, — тише повторил Ноэль.

Глаза и так большие, а стали еще больше. Руки цепляются за шнурок, ноги то пытаются отпихнуть, то сжимаются... А под сутаной наметилось нечто... интересное. Филипп старался особенно туда не смотреть. Но сам уже дышал тяжело и думать забыл, что игра затянулась так надолго и кто-то может поинтересоваться, почему из темницы вместо молитвенного шепота раздаются подозрительные вздохи.

Эти широко расставленные глаза теперь смотрели прекрасно-томно, а маленький рот хотелось целовать. Но Филипп не целовал, а только вел кончиками пальцев по жесткой ткани рясы, от голых кистей по рукавам, задевая грудь примерно там, где должны располагаться соски. До пояса... И еще раз. Ноэль молчал и перестал дергаться, только смотрел и громко дышал.

— Вот... Теперь все правильно, — Филипп склонил голову набок, — Я демонически тебя терзаю, а ты совсем ничего не можешь сделать.

Ноэль зажмурился и облизал пересохшие губы. Филипп не трогал ту часть, что вовсю топорщилась под тканью, замирал пальцами на животе чуть выше. Размер у парня угадывался что надо... Филипп сглотнул. Снова медленно повел по лицу, по влажным губам, тут же сжавшимся от касания. По шее, ощущая колкие мурашки, которые словно передались ему самому, прокатившись по загривку. И ниже.

Не удержавшись, коснулся едва-едва холма ниже пояса, сорвав с губ монашка рваный выдох. После повторного касания Ноэль ахнул и недвусмысленно подался навстречу, но тут же испугался и распахнул глазищи. Филипп снова вернулся наверх, пробежал пальцами по темным гладким волосам, медленно спускаясь. На боках ощущались ребра, откормить бы парня получше — и совсем загляденье будет.

— Чего тебе сейчас хочется? — хрипло спросил Филипп.

Монашек молчал, снова накрепко закусив свой розовый бутончик. Руки прогулялись по бедрам, не касаясь главного, Ноэль заерзал, подставляясь, словно бы случайно, но Филипп искусно избегал исполнения его желаний. Ведь вслух-то парнишка ничего не сказал.

— Все. — Филипп поднялся, незаметно поправив штаны. — На сегодня хватит с тебя искушений.

— Что?! — вскинулся Ноэль, и тут же упал обратно, повинуясь натяжению веревки. — Как? Но... развяжи мне руки!

— Нет, — улыбнулся Филипп. — Придет настоятель, а ты скажешь, что противостоял дьяволу, связавши себя, дабы не согрешить.

— Ах ты... демон! — со стоном выдохнул монашек.

Филипп не удержался, снова склонился, прижался губами к белым запястьям, отметив на ногте золотистую чешуйку краски. Вскочил на скамью, оттуда прыгнул, уцепившись за край окна и полез внутрь.

Дождь уже кончился, конь дремал, опустив голову, но встрепенулся, увидев в рассветном мареве своего непутевого хозяина. Филипп с трудом взобрался в седло и ударил лошадь ногами, сразу пуская в галоп.

— Жоржетта!

Он вломился в дом, споткнувшись об отхожее ведро у дверей, на ходу сбросил сапоги и куртку. Хвала Богу, в постели подружки на этот раз никого больше не оказалось. Хотя вряд ли его бы это остановило... Жоржетта села на кровати и удивленно распахнула глаза.

— Филипп?!

Он сразу набросился на нее, не позволяя задать ни единого вопроса. Еще сонная, но уже раззадоренная его напором, любовница отвечала на поцелуи, с готовностью задрала рубаху и раздвинула пухлые ляжки.

— Хочу тебя сзади, — прорычал Филипп.

— Что это с тобой сегодня? — хихикнула девушка, оправляя постель после бурной любовной сцены.

Оправить получилось только по краям: посередке лежал без сил Филипп и шевелиться категорически не желал.

— Да так, ночное приключение, — пробурчал он в подушку прежде, чем провалиться в сон.