— Хэй, а че дверь открыта? — зазвенел в утренней прохладе волейбольного зала голос тренера. — Уже есть кто-то?
Ему ответила едва живая тишина. Странно ожидать застать здесь кого-то, когда вся команда, вымотанная нервами и нагрузками, отсыпается после возвращения с проигранного финала национальных.
Да и сам он зачем сюда приперся?! Проснулся с рассветом, чуть не захлебнулся горьким черным кофе и скурил последнюю пачку сигарет. А потом нашел себя в пустом волейбольном зале.
Укай тихо проворчал что-то про проебанную нервную систему и бесцельно поплелся вдоль стен. Деревянный пол скрипуче откликался на мягкие шаги кроссовок.
А реально, че зал открыт? Команда вчера клятвенно заверяла, что последний ушедший не забудет запереть дверь, даже если дело будет глубокой ночью, и Укай им поверил. Ему пофиг, закрыт ли зал, но… Странно это.
Дверь в подсобку приоткрыта. Укай бросил пустой взгляд в её полумрак.
И как дико взвившийся ураган бросился внутрь, с грохотом впечатывая в стену едва не слетевшую с петель дверь.
В голову арктическим ветром ударила паника, сердце тяжело забилось в глотке от ужаса, потому что блядь, блядь…
На полу, покрытом бурыми пятнами высохшей крови, лежал Хината. Его рыжие волосы тёплым огоньком тлели в блеклом утреннем свете, проникнувшем в мрак подсобки сквозь дверной проём. Рядом с расслабленной ладонью мальчишки блестело окровавленное лезвие.
Пиздец блядь, пиздец. Укай упал на колени возле Хинаты, пачкая джинсы высохшей кровью. Он знал, что Хината тяжело принял серебро, мечтая о золоте, все видели, как он навзрыд ревел на награждении, но Укай и подумать не мог, что все настолько плохо.
Оба запястья в лохмотья изрезаны, но уже не кровоточат. Укай судорожно осматривал остальное тело Хинаты.
Окровавленное лезвие блестело в милом утреннем свете и насмехалось над слабыми людьми.
Но Хината дышал, слава всем богам. Ослабший от потери крови и очевидно бессонной ночи, проведённой за тренировкой, он спал, как труп в свежей могиле.
Укай осторожно поднял его на руки. Не хватало ещё уронить мальчишку нечаянно. Хината не проснулся ни когда Укай уложил его в машину, ни когда занес на руках в больницу.
В семь утра Укай в пустом больничном коридоре давился эспрессо из автомата, резал взглядом серую дверь кабинета, в который забрали Хинату, и пиздецки хотел закурить, кроя матом закончившиеся сигареты. А еще думал, слишком много думал, и крыть матом сигареты, если честно, было намного приятнее.
Откуда у мальчишки лезвие? Зачем он к нему притронулся? Боже блядь, как Укай не предусмотрел такого исхода?! Как они все, блядь, не доглядели?!
Кто бы мог подумать, что этот солнечный мальчишка, заряжающий всех энергией, как мини-АЭС, однажды будет резать себя в подсобке волейбольного зала?
Боже, почему?
Укай понятия не имел, что делать. Разумеется, он отвезет Хинату домой, осторожно поговорит с его родителями и посоветует найти психотерапевта, как теоретически и должен повести себя адекватный человек в данной ситуации.
Но будет ли этого достаточно? Укай и сам сейчас должен будет что-то сказать Хинате; он скорее зарежется, чем проигнорирует эту ситуацию. Вот только что сказать — хуй его знает.
Укай просто человек, и он очень боится сделать ещё хуже. Он явно двинется умом, если этот мальчишка вскроет вены из-за его неосторожного слова.
Жизнь определенно точно не готовила его к страдающим селфхармом школьникам.
Вдох. Выдох. Он взрослый рассудительный человек, и у него есть еще время подума-
Изрезанная взглядом Укая серая дверь открылась, швыряя его спокойствие с шаткой лодки прямо нахуй в Марианскую впадину. Он судорожно сцепил руки, теряясь, как маленький мальчик в лесу самоубийц.
Ворчливая пожилая медсестра буркнула, что с глупым мальчишкой все нормально, и поплелась прочь. А следом из кабинета вышел и сам Хината.
Серое лицо, сине-фиолетовые мешки под потухшими глазами, обмотанные белыми бинтами тонкие запястья и стыдливо опущенный на кафельный пол взгляд. Зато стоит сам и почти не дрожит от страха перед реакцией тренера, только подрагивающую нижнюю губу поджимает и инстинктивно пытается прикрыть руки.
Укай вздохнул. Глупый-глупый мальчишка.
— Пойдём, я отвезу тебя домой, — устало пробормотал он. Хината поплелся за ним на стоянку и нерешительно замер.
— Садись, я за сигаретами сбегаю быстро.
Укай пиздецки хотел курить. Хотя бы одну чертову сигарету. Или пять.
Сгоряча купил целый блок и поймал на нём косой взгляд Хинаты, устроившегося на переднем сидении.
— Чего смотришь? — проворчал Укай с зажатой в зубах с сигаретой, опираясь бедром о капот машины. — С такими твоими выходками мне этого и на час не хватит.
— Простите!! — с резким поклоном воскликнул Хината, почти ударяясь ярко-рыжей макушкой об открытую дверь. — Я… Я не хотел доставлять вам проблем, я даже не думал, что…
Укай медленно затянулся и выдохнул белесый дым в прохладный утренний воздух. Хината дрожал от стыда и сдерживаемых слез, безнадежно пытаясь подобрать слова.
— Откуда у тебя лезвие? — спокойно спросил Укай.
— Из дома.
— Ты просто притащил его с собой в зал? Когда и, блядь, нахуя вообще? Почему никто из команды не отреагировал?
Обычно Укай не матерился при детях, но сейчас он просто забыл об этом. Как и Хината, собственно.
— Никто не видел, — тихо начал Хината. — Вы разрешили вчера потренироваться чуть дольше, зная, что не сможете нас выгнать. Мы решили, что закрывать зал будет последний, кто его покинет, и я убедил остальных дать ключи мне. Потренировался и пошел домой. Но где-то перед рассветом решил вернуться, взяв с собой лезвие, чтобы н-наказывать себя за каждую ошибку. Но не рассчитал сил, ну и…
— Свалился и отключился прям там, где был, — вздохнул Укай, умоляя богов дать ему терпение и честно стараясь не крыть этого мальчишку трехэтажным матом. — Я надеюсь, что ты понимаешь, насколько это глупо. Наказание, тем более наказание болью, никак не поможет тебе совершенствоваться. И не даст тебе блядское золото, а только отдалит от него. Плюс я более чем уверен, что ночью ты ошибался не потому, что недостаточно умеешь, а потому что был уже просто, блядь, измотан и морально, и физически. Хината… — он замолчал, дожидаясь, когда мальчишка поднимет на него глаза. — Чего бы ты ни хотел добиться, селфхарм — отвратительное средство. Он ослабит тебя, но никогда не сделает сильнее. Ты можешь поговорить со мной, с кем угодно из команды и не только из Карасуно, попросить помощи или лишней тренировки, но не резаться ради какого-то идиотского «наказания».
Хината не отвечал, смотря на дорогу за стоянкой. Редкий поток машин стремительно густел. Город просыпался, окончательно скидывая с себя ночную сонливость и отогреваясь под теплым утренним солнцем.
Укай завел машину и поехал к адресу, который пробормотал Хината.
— Я точно поговорю с твоими родителями. Ты же понимаешь, что это необходимо.
Хината молча кивнул.
— И я бы хотел, чтобы ты навестил психотерапевта. Все же у меня нет должной квалификации, чтобы знать, как убедить тебя не резаться из-за волейбола.
— Это не повторится, — тихо, но твердо ответил Хината.
— Я очень надеюсь. Но я все равно бы посоветовал привлечь к этой проблеме специалиста. И, умоляю, не забывай, что и я, и мы все готовы тебе помочь.
Хината опять молча кивнул. Укай бросил на него взгляд, но он прятал лицо за огненно-рыжей челкой, опустив голову. Глупый поломанный мальчишка, которого теперь придется склеивать из осколков, как разбитую вазу.
Что ж, Укай сделал все, что на данный момент мог.
— Достань жвачку из бардачка, — попросил он за пару улиц до дома семьи Хинаты, представляя, как мерзко от него несет табаком.