Сынмин сам не замечает, как притормаживает у автомобиля. Вроде, это их не первая такая встреча, но ему всё равно ужасно неловко от происходящего. Чанбин открывает дверь и подталкивает его сесть в машину, после чего занимает место рядом. Они оба сидят сзади, отгороженные от водителя ширмой. Автомобиль за ними прислали родители Чанбина, а его нервозность, судя по всему, видна и без всяких телепатических способностей.

— Всё хорошо? — уточняет Чанбин, беря его ладонь в свою. — Можем отменить всё, ещё не поздно, скажем, что вызвали… — Сынмин отрицательно мотает головой. Во-первых, уже поздно отказываться.

Во-вторых, у него такой мандраж каждый раз, но он так и не смог определить точную причину волнения. В прошлом году Чанбин наконец-то воссоединился с семьёй, сразу же раскрыв им, кем является. И они приняли его. Кажется, для них, спустя столько лет, важен был лишь факт, что сын вернулся. Даже признание Чанбина, что он уже долгое время встречается с парнем не вызвало бурю негативных эмоций. Он сказал это спустя несколько месяцев после воссоединения, после осторожно подводя к новости, что этим человеком всё это время был Сынмин.

И Сынмин ждал скандал после этих слов. Но никак не абсолютно спокойной реакции и слов: «Мы догадывались». А после, совершенно случайно подслушанное в мыслях и воспоминаниях Чанбина: «Сынмин-и хороший мальчик, я вижу, как он любит тебя и дорожит тобой. И ты его береги». Сынмин в тот вечер просидел без сна несколько часов, обдумывая услышанное.

Осознавать, что это было сказано по отношению к нему как-то… странно? Конечно, у него есть Чанбин, у него есть друзья, он видел все эти посты в интернете о Пульгасари. Но в этой ситуации… всё словно как-то по-другому, но он всё ещё не может понять, что именно.

— Всё нормально, — говорит он. — Просто никак не могу привыкнуть…

Привыкнуть к тому, что родители Чанбина принимают его так легко, относятся к нему, как к собственному сыну. В голову закрадываются другие, менее приятные мысли. Это могло быть у него с самого детства? Нет, не при том, кем были его родные родители. Только навёрстывать упущенное в таком возрасте как-то болезненно. Может, ему просто надо больше времени.

Чанбин крепче сжимает его руку, в молчаливой поддержке, показывая, что он всё так же рядом, но не находя слов, чтобы правильно это озвучить, хотя и понимает, из-за чего вызвано всё смятение Сынмина.

Автомобиль останавливается у нужного дома довольно скоро, а волнение вместе с тем нарастает. Сынмин сможет расслабиться только к середине вечера. Словно каждый раз ждёт какой-то подвох.

Дом четы Со ни в какое сравнение не идёт с той квартирой, в которой они раньше ютились. И Сынмин каждый раз приходя сюда подмечает всё новые и новые детали, которые не замечал до этого. Всё вокруг говорит о дороговизне интерьера и состоятельности владельцев.

У Сынмина такие места всегда ассоциируются с холодностью и сдержанностью владельцев. Но уже который раз шаблон в голове разрывается на маленькие кусочки. И он всё не может решить, хорошо это или плохо. Наверное, всё же хорошо.

Потому что в том, как их по очереди обнимает Джиён-щи, мама Чанбина, нет ничего холодного или отстранённого. Сынмин действительно чувствует себя потерянным щенком в такие моменты, впервые оказавшимся в тёплом доме, но несмотря на все рациональные осознания и размышления над этим, ничего поделать с этими чувствами не может.

Чанбин привычно, не отпуская его руки из своей, ведёт в столовую. Из окна, чуть вдали от огороженного района, видна широкая проезжая часть, где непрерывным потоком текут автомобили, тревожа спокойствие вечера своим шумом. Кажется, он каждый раз так задерживает взгляд на картине за стеклом.

На стол уже подана еда. В этот раз какая-то европейская кухня. Голод напоминает о себе, подгоняя к столу вместе с Джиён-щи, что продолжает хлопотать вокруг, параллельно расспрашивая обо всём на свете, начиная от простого бытового, заканчивая вчерашнем инцидентом. Минджун-щи, отец Чанбина, сидит напротив и особо не встревает в диалог, но Сынмин знает, что он внимательно слушает.

— Да откуда же оно берётся? — возмущённо восклицает Джиён. Они первого Звукового Монстра не застали, да и в целом масштабных бед за год не было. А тут снова вылезло это нечто. Сынмин бы тоже возмущался, не думай они все сейчас, что это их вина.

— Сами не знаем, — более спокойно отвечает Чанбин, ковыряя вилкой по полупустой тарелке. — К нему никаких зацепок, появился — повисел — был уничтожен. Главное, чтобы снова не выполз…

— Тогда уже придётся другой способ искать, а то получается как-то впустую время тратим, одними и теми же средствами пользуясь, — бормочет Сынмин. Да, в глазах города они отлично справились и быстро разобрались с проблемой.

Но сами всё ещё пытаются понять, из-за чего было всё происходящее. Только единственная зацепка — та надпись, что появилась после его первого уничтожения — всё ещё не расшифрована. Даже Чонин, с его способностью к языкознанию, ничем помочь не смог, без хоть какой-то озвучки, написанное там ему непонятно. Возможно сейчас, пока Звуковой Монстр ничем не угрожал, им стоило озадачиться этим вопросом. Но ситуация, как казалось, требовала стремительных действий.

— Только себя опасности не подвергайте, — тяжело вздыхает Джиён. Эту фразу все они, кажется, слышат чаще, чем что-либо ещё. Каждый раз соглашаются, при этом прекрасно понимая, что всё равно будут рисковать, если придётся.

— Конечно-конечно, — успокаивает Сынмин, замечая, что Чанбин что-то внимательно читает в телефоне. Уж не вызывают ли их куда-то в срочном порядке? Хотя они предупредили Уджина о своих планах, а тот всё равно старается входить в положение и не отрывать от особо важных дел. — Что-то важное? — уточняет он. Обычно Чанбин не позволяет себе во время ужинов с родителями отвлекаться на телефон. — Вызывают?

— М? Нет, просто новости, — отвечает Чанбин. — Угон, что ли. Движутся в нашу сторону, скоро тут проехать должны. — Он задерживает задумчивый взгляд на окне.

— Даже не думай, — останавливает Сынмин. Да, помогать людям — их работа, но в этой ситуации с своей работой справится полиция, а они не то чтобы сидят без дела.

— Я быстро, — кидает Чанбин, поднимаясь со своего места. Он целует Сынмина в макушку и в то же мгновение уносится. Сынмин уверен: костюм у него или с собой в рюкзаке или уже на нём. Мало ли, под рубашкой спрятал. Сынмину остаётся только тяжело вздохнуть, прикрыв глаза.

— Чанбин! — восклицает Джиён.

— И часто он так? — спрашивает его Минджун. Сынмин ещё раз тяжело вздыхает. И не сосчитать. Пульсар совершенно точно появляется на улицах города чаще, чем кто-либо ещё.

— Постоянно. Безрассудный глупец. — Конечно, он не считает Чанбина глупым. Просто тот слишком склонен ввязывать в вещи, в которые мог бы и не лезть. Впрочем, есть что-то хорошее в такой страсти к геройству.

В окне становятся видны красно-синие проблески от остановившихся полицейских автомобилей. Сынмин тянется к нему мыслями, скорее по привычке, чем из настоящего беспокойства — было бы о чём волноваться. Остановил-таки. Обратно несётся.

***

Чонин смахивает уведомление с экрана блокировки, но, подумав немного, всё же открывает чат, чтобы настрочить ответ. В очередной раз отказывается от предложения сходить в кино на новый фильм. Во-первых, потому что он хотел сходить на него с Чаном, они и так редко куда-то выбираются, кроме миссий, штаба да квартиры. Во-вторых, потому что у него совсем нет времени. Из-за тренировок и геройства, у него накопилось немереное количество долгов, с которыми надо разобраться в ближайшее время. Было бы ужасно настолько завалить учёбу на последнем курсе и вылететь со справкой.

Это только накапливает раздражение на всё происходящее. На вопросы о том, почему он в очередной раз отказывается от совместного времяпрепровождения, Чонин уже не отвечает. Максимум может бросить, что в университете увидятся. Откладывает телефон и сосредотачивает взгляд на статье, которую читал для учёбы. Где-то позади тихо копошится Чан, вероятно пытаясь найти зарядник от телефона, который успешно оккупировал Чонин. А может просто собирается ехать домой.

На Чана тоже накапливается раздражение.

Они вместе год. Как далеко зашли их отношения за это время? Да никак. Ему всё чаще кажется, что после того признания ничего не поменялось. С одной стороны, можно подумать, что это круто. Они всё так же близки, проводят вместе много времени. Но они словно бы всё так же друзья, никак не пара.

Раньше это казалось интересным. Ловить украдкой поцелуи, смотреть, как Чан застывает в недоумении, а затем расплывается в улыбке. Все эти лёгкие, иногда игривые касания, которые он себе позволял, чтобы подразнить Чана.

Но как же ему, чёрт возьми, надоело, что его постоянно отталкивают. Он чувствует себя мелким школьником, лезущим ко взрослому дяде с вещами, с которыми не следует лезть, возрастом не положено. Получает ли он какое-то внятное объяснение такому поведению? Конечно же нет. Все эти отговорки — не сейчас, ещё рано, не время, зачем торопить события — давно стоят поперёк горла.

Теперь ещё и путешествия. Ни в одном из миров они не вместе. В мире Минхо-два местный Чан вообще на него посмотрел чуть ли не с презрением. Это начинает казаться каким-то знаком свыше. Может, ему действительно не стоило тогда признаваться? Чувства бы как-нибудь утихли, да и жили бы все спокойно. Или просто Чан не смог отказать и разбить ему сердце. Эти и другие неприятные мысли приходят в голову слишком часто за последние дни.

— Чонин, ты едешь? — зовёт его Чан. Обычно, этот вопрос скорее риторический. Кто такой Чонин, чтобы отказаться поехать с Чаном? Но сейчас он просто переводит на него хмурый взгляд и молчит. — Что-то не так? — участливо спрашивает Чан, подходя ближе, в конце концов садясь рядом на диван. Чонину очень хочется съязвить, что всё не так.

— Наверное, — безэмоционально тянет он, смотря на Чана. — Ты мне скажи, что не так?

— О чём ты? О Звуковом Монстре или…

— О нас, — отрезает Чонин. — Стоит мне приблизится к тебе, как ты снова меня отталкиваешь. И так уже год, Чан. Ничего дальше поцелуев, стоит к тебе прикоснуться, как ты убегаешь от меня, как ошпаренный.

— Чонин, тебе не кажется, что сейчас не лучший момент…

— Ну вот опять! Опять не лучший момент. А когда будет этот самый момент? Судя по всему, никогда, Чан. Сколько можно ходить вокруг да около? Просто скажи мне наконец, правдивы ли те слова, что ты мне говорил? Может… Мне начинает казаться, что ты обманываешь меня, говоря, что любишь? — говорит на одном дыхании, пока Чан слушает, замерев. Действительно, так и кажется. Словно Чан просто сделал всё это из жалости, а теперь борется с собственным отвращением, всеми силами пытаясь скрыть настоящее отношение к происходящему.

Молчание от Чана намного хуже, чем любые сказанные слова. Он смотрит, словно насквозь прожигая, ни слова не говорит, а внутри наверняка закипает. Раньше Чонин бы ждал, в надежде услышать хоть что-то. Сейчас — не может сдержать себя.

— Мне всё чаще кажется, что ты видишь во мне не больше, чем глупого ребёнка, словно я хрустальный и рассыплюсь от малейшего прикосновения. В том числе и от твоего.

— Как ты не понимаешь? — наконец заговаривает Чан. Звучит спокойно и безмерно холодно. — Вся эта сила… — Он смотрит на свои руки, сжимая кулаки. — Мне постоянно надо держать её под контролем. Одно неверное, неловкое касание, и я переломаю тебя. Чонин-а, ты же последний, кому я хотел бы навредить.

— Ты снова оправдываешься Чан, — вздыхает Чонин. Сила… Он с этой силой уже девять лет ходит, чтобы говорить о невозможности контролировать. Это Чонин мог бы так оправдываться, но и он за год научился управлять силой звука. — Я никуда не поеду. Останусь на базе. Поговорим, когда решишь с этим что-нибудь сделать, а не кормить меня отговорками.

***

— Тебя правда не напрягает произошедшее? — с долей удивления спрашивает Феликс, смотря на Хёнджина, что откладывает телефон, на котором листал новости о сегодняшнем инциденте. Проведённый вместе вечер плавно перетёк в ночь.

— Нет, — спокойно отвечает Хёнджин, пожимая плечами. — Мы же справились. Чего бояться врага, которого уже однажды одолели?

— С одной стороны, ты прав, — задумчиво тянет Феликс, раскинувшись на простынях. — С другой стороны, есть что-то странное в его повторном появлении. И мне кажется, что что-то тут не чисто.

— Ты правда хочешь сейчас говорить об этом? — Хёнджин возвращается к нему, спрашивает, ухмыляясь. — Разве не наговорились днём?

— Ну… Может быть, — не сдерживая улыбку, отвечает Феликс. Он садится, чтобы быть ближе, вместе с тем шаря ладонью под подушкой, пытаясь нащупать там резинку для волос. Он их по всему дому распихал, по разным углам, чтобы в любой нужной ситуации быстро найти. Волосы, так и не срезанные после того внезапного эксперимента, быстро собираются в хвост, чтобы не мешали. — А может быть и нет. — Он укладывает руки Хёнджину на плечи. — Может, мне больше интересно обсудить другие миры. Знаешь… Во втором мире я тебя не видел, ты там почему-то встречаешься с Сынмином…

— Только не говори, что обижаешься на меня из-за того, что другой я встречаюсь не с твоей версией, — смеётся Хёнджин.

— Нет, конечно нет, это же глупо, но… Вот первый мир, — он тянет улыбку. Хёнджин вздрагивает. Первый мир, его концепция и то, кем он там является и с кем встречается, ему не по нраву совсем. Слишком странно. И слишком страшно представить, что сейчас Феликс задумал. — Знаешь, весьма любопытно было бы посмотреть на тебя в таком амплуа. — Улыбка становится только хитрее. Феликс давит на плечи, опрокидывая Хёнджина на подушки. Ладно, на самом деле это не стало бы для них чем-то новым, но смотреть на такого растерянного Хёнджина — он явно ещё не до конца отошёл от всех этих открытий — слишком забавно.

Феликс целует первым. Устраивается поудобнее, перебравшись на бёдра, укладываясь сверху. Хёнджин без раздумий обнимает его, ладони пробираются под свободную футболку, сразу же касаясь горячей кожи. Дрожащий вздох касается губ, позволяя углубить поцелуй, скользнуть языком в тёплый рот.

— Так что ты там говорил? — хрипло тянет Хёнджин, когда поцелуй размыкается с громким чмоком. Он прижимает Феликс крепче к себе, не давая отстраниться и на миллиметр. Но и из такого положения получается касаться губами шеи, а затем горячо шептать в ухо:

— Говорил, что ты бы неплохо смотрелся в таком амплуа. Стонущий, жаждущий, чтобы тебя скорее наполнили, что думаешь, Джин-и? Я бы долго трахал тебя пальцами и не давал кончить, а тебе бы обязательны было мало…

— Чёрт… — Хёнджин сглатывает и жмурит глаза. Хватка уже не такая сильная, поэтому Феликс с лёгкостью пересаживается удобнее. Так, чтобы толкнуться бёдрами, проехавшись по возбуждению, и получить короткий стон в ответ.

— Так сладко звучишь, дорогой, — шёпот словно становится на несколько тонов ниже. Явно специально специально. — Поскули ещё для меня. — И прикусывает мочку.

— А таким милым и невинным казался в начале, — усмехается Хёнджин. Он наконец отмирает, тянется руками дальше, огладив мягкую кожу на талии, пробирается пальцами под резинку штанов, а затем зару под бельё, чтобы сжать в ладонях упругие ягодицы. Феликс только поддается этим всем касаниям, дыша шумно, тяжело.

— О каком начале ты говоришь? Да и… Зря я что ли живу с лисом-обольстителем? — Феликс ухмыляется, оставляя на тонкой коже шеи цветущий засос. Как жаль, что на Хёнджине такое долго не держится.

— С козырей пошёл? — Глаза Хёнджина на мгновение загораются тем нежно-розовым, показывая часть настоящей личины.

— Конечно, Джин-и, а теперь будь умницей и веди себя хорошо. Хочу поставить тебя на колени и заставить умолять.

***

Джисон меряет шагами лабораторию на базе. Он здесь с самого утра, мысли о Звуковом Монстре никак не покидают голову. Он правда надеялся, что сейчас сможет узнать о нём больше. Пытался через Архив вывести данные о его появлении, но всё вело в какую-то пустоту. Или куда-то за границы их мира. Кажется, они ошиблись в своём первом предположении, что это может быть инопланетное существо. Оно точно не из их мира.

Но вместе с тем он всё равно не может связать вместе хоть что-то, хоть как-то продвинуться в этом маленьком исследовании. Много других мыслей, мешающих, тревожащих разум.

Он думал, что оставил Минхо отсыпаться в квартире, ускользнув по тихому. Но буквально через минут тридцать после его ухода, Минхо вызвали на миссию. Джисон знает, что это уже не в первый раз, но не может унять разрастающуюся тревогу.

Особенно после вчерашних событий. Как гром среди ясного неба, напоминание, что супергерои, как они, нужны не для того, чтобы кражи останавливать, да угоны автомобилей — он уже прочитал про вчерашнюю выходку Чанбина. Они нужны для угроз более масштабных. Более опасных.

Минхо всё ещё самый обычный человек. И Джисон бы с радостью выдал ему броню вроде своей, чтобы наверняка защитить, но тот точно откажется.

Он должен совсем скоро вернуться, и теперь Джисон буквально считает минуты.

Если Звуковой Монстр вернётся? Если появится иная угроза из другого мира или что-то вроде? В прошлые разы они обошлись малой кровью. Но кто сказал, что так будет всегда?

Архив сообщает, что Минхо вошёл в здание, но к Джисону, о местоположении которого ему наверняка так же сообщил ИскИн, приходит только минут через десять. Уже без костюма, с перевязанным запястьем. Джисон практически подлетает к нему, пытаясь найти более серьёзные повреждения, совсем не слыша, что он только кожу намного на руке содрал. Кажется, он превращается в параноика.

— Сон-а, серьёзно, всё в порядке, — успокаивающе тянет Минхо, чуть отталкивая его от себя, чтобы посмотреть в глаза. — Всё в порядке.

— Да, конечно, хорошо, — наконец успокаивается Джисон. Стоит смирно несколько секунд, а затем крепко обнимает. — Я просто распереживался. ещё и вчерашнее…

— Всё же закончилось хорошо, верно? Так чего заранее разводить панику? — спрашивает его Минхо.

Джисон поджимает губы. Ну как же он не понимает? Джисону даже за Чонина не так страшно, особенно после появления у него сил, но у Минхо же ничего такого нет. А он всё так же подвергает себя опасности наравне с ними.

— Да, просто… Вдруг что-то ещё такое случится? Или ещё какие-нибудь инопланетяне решат захватить Землю… Или… Я просто переживаю за тебя, понимаешь? — тянет он, смотря в пол. Поднять взгляд на Минхо отчего-то не получается. — И я думал, о всяком. Что если, для тебя это слишком опасно? То есть, ни усиленной брони, ни сверхспособностей… Может, это какой-то необоснованный риск? — Джисон наконец поднимает взгляд. Зря.

Минхо смотрит холодно, крепче сжимает кулаки. Напряжение в воздухе становится физически ощутимым.

— Хочешь сказать, что я слишком слаб для геройства? Не подхожу для этого? — отрезает он. Звучит резко, словно пощёчина. Джисон отступает на шаг, ближе к столу, заваленному чертежами.

— Н-нет, Минхо, нет, я не это имел в виду, я лишь… Лишь говорю, что ты рискуешь собой и, объективно, у тебя больше шансов получить ранения или…

— А звучит именно так, Джисон. — Минхо делает шаг навстречу. — Звучит так, словно мне вдруг перестало хватать места в команде из сверхлюдей. Словно, раз у меня нет брони как у тебя, да и носить такую я не желаю, так это приговор. Вот так это звучит, Джисон.

— Минхо…

Минхо хватает его за запястье и каким-то одним, совершенно лёгким для него движением переворачивает, прижимая к столу, выбивая воздух из лёгких. Впервые в его касаниях Джисон чувствует ничего схожего с аккуратностью и нежностью.

— Или ты забыл, что всё то время, которое я провожу в СПЕКТРе, это совсем не увеселительные прогулки? — шипит он. Касания пропадают так же быстро, как и появляются. Минхо снова отходит. Джисон смотрит из-за плеча, но видит лишь разочарование. — Знаешь, ты последний, от кого я ожидал услышать что-то такое.

Минхо уходит. Не дожидается ответа, состоящего из каких-то оправданий. Добирается до комнат так быстро, как только может. Шаги, слишком громкие, отдаются эхом в пустых коридорах, а дверь позади хлопает непозволительно громко. Как-то слишком драматично. Тут у него есть своя комната, где можно запереться и никого не впускать. Может он погорячился, вспылил. Он не должен был хоть как-то вредить Джисону, применять на нём захват, отработанный чуть ли не до автоматизма. Но, чёрт возьми, Джисон? Сомневается в нём? Разве не он когда-то говорил ему все те слова поддержки? В моменты сомнений убеждал, что Минхо может быть героем и без всяких сверхспособностей. Он и так постоянно на тренировках в СПЕКТРе слышит, что зря подался в геройство будучи обычным человеком.

Эти слова становятся словно последним гвоздем в крышку гроба. Гроба, в котором ему хочется похоронить Капитана Корея. Он даже не сам выбрал себе это имя. Возможно, это его опрометчивая ошибка, в моменте не было никаких вариантов, но он был искренне убеждён, что люди в сети придумают что-то хорошее.

Как же он ошибся. В имени, как таковом, нет ничего плохого. Но есть всё те же люди, которые не понимают, почему же он не один в один Капитан Америка, на манер которого его назвали. Почему он и комплекцией меньше, и не такой сильный, и не лидер команды. Одни минусы, ни одного плюса. Стоило им узнать, что у него и сил-то никаких нет, как споры разгорелись с новой силой.

Сколько бы ни пытался, комментарии в сети сами находят его. То тут, то там мелькают слова о нём, далеко не та похвала и восторженные овации, что в день их дебюта. Минхо, по правде, не знает, что делать с этим всем. Реагировать? Игнорировать? Попробовать объясниться? Залечь на дно? Не поздно ли давать заднюю?

Ему и без того всё чаще хочется оставить маску, костюм и щиты пылиться где-нибудь на складе. И исчезнуть из поля зрения людей. Всё из-за этого дурацкого имени, из-за костюма, так похожего на костюм Капитана Америка. Он же сам дал Джисону добро, разрешил сделать именно такой дизайн. Мол, что плохого будет? Как оказалось, всё.

И сейчас слова Джисона. Вытаскивают наружу старые сомнения, добавляя их к и без того запутанному клубку мыслей, что теперь режут сознание напополам. Остаться, делать вид, что ничего из этого не слышал, не видел? Или сдаться, лишь доказав всем вокруг, что он не справился?

Минхо не знает, что делать. Бросать команду и геройство — последнее, что ему на самом деле бы хотелось. Но вместе с тем очень хочется закрыться где-нибудь на базе или квартире и не выходить в мир. Даже несмотря на то, что о Ли Минхо никто не знает. Никто не знает, кто под маской.

Маску хочется сжечь. Как и весь костюм.