Мелькнула вспышка фотоаппарата — кадр ночного, усыпанного блестками неба сделан. Иши с удовольствием пощелкал синеву ещё и ещё. С его лица не сходило мечтательное выражение. Он отложил своё оружие и откинулся на спинку скамейки. На часах одиннадцать ночи, в парке — ни души, он один-одинёшенек. Скамейка удобно расположилась в свете фонаря, а небо было густо-синим, покрытым серебряной россыпью, с новолунием, маняще-красивым.

— Так спокойно.

Ивасаки прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем. Сознание медленно окутывали сладкие мечты, минуты текли, как вода в ручье, быстро, с журчанием.

В кармане внезапно завибрировал телефон, разбив эту умиротворённую картину.

На экране высветилось: «Сиро».

***

Когда мама умерла несколько лет назад, они остались вдвоём. Иши никогда не мог в полной мере понять отца с его вечными разъездами и редкими дежурными звонками. Конечно, он тешил себя надеждой, что наверняка папа в поте лица трудится на благо сына и его неопределённого будущего. Но пока сын вынужден жить у друзей семьи — родителей Сиро. Не сказать, чтобы это неприятно, напротив. При всём том душа требовала нормальной семьи. Наверное, это несколько эгоистично и непонимающе, но по-другому Иши ситуацию воспринять не мог, пусть и хотел. Отношения с отцом с годами охлаждались, стена между ними двумя становилась все выше, и это искренне печалило. Складывалось впечатление, что папа сбегает от сына в эти разъезды, просто не хочет этого признать. Иши был копией матери, и наверное, Ивасаки-старший видел в нём ее, испытывая боль…

С усилием Иши отогнал от себя эти нерадостные размышления, торопливо шагая по ночной улице: ему позвонила Сиро с просьбой вернуться домой и поужинать. В принципе, он действительно задержался, так что укор вполне справедлив, тем более, он поставил виброзвонок и пропустил несколько входящих, увлёкшись съёмкой.

Каваки — мать и дочь — встретили его на пороге. С Сиро Иши всегда ощущал духовное родство: он лишился матери, она — отца, но одновременно юноша чувствовал и зависть.

Мать его подруги детства, Каори, всегда рядом с дочерью, и это жгуче-завидно.

— Иши, ты на часы смотрел? И да, заставил ты нас поволноваться, пропал куда-то, ночь на дворе! Звонки ещё игнорируешь.

«Кажется, я действительно увлёкся…»

Каори помахала часами на цепочке, как маятником, перед лицом юноши. На лице женщины замерло осуждающее выражение. Сиро, кутаясь в шаль, молчала, переводя взгляд от матери к другу.

— П-простите…

Ивасаки потупился и вздохнул. Щеки заливала краска, а душу — вина.

— Ладно, ужин на столе. Поешь — и спать. Ах, да…

Она выдержала паузу, поигрывая цепочкой. Каштановые локоны женщины развевались от ночного ветра. В свои сорок она выглядела максимум на тридцать, и Иши втайне лелеял надежду, что она и его отец когда-нибудь сойдутся.

Но сейчас Ивасаки невольно ощутил страх. Каори умела отчитывать и раздраконивать совесть по полной.

— …фотографии-то получились?

И потрепала его по русым волосам. Серые глаза юноши широко распахнулись от удивления.

— Да…

— Вот и отлично. Ужин на столе. А после — спать! — и скрылась в дверях.

— Пойдём, — до сих пор молчавшая Сиро мягко потянула Ивасаки за руку.

***

— Мы теперь не выспимся. А ведь завтра контрольная.

Иши торопливо поглощал фирменный рис с овощами Сиро, жмурясь от удовольствия. Она специально для него приготовила ужин! Эта деталь полнила теплом.

Правда, удовольствие быстро разбилось осознанием его ошибки: он увлёкся и заставил этих милых дам поволноваться и не выспаться.

— И действительно… Прости, Сиро, но ведь ты могла бы и не ждать меня. И сейчас можешь не ждать, — он потупился и продолжил наворачивать рис.

Сиро вздохнула, покраснела и внезапно накрыла его руку своей. В карих глазах девушки плескалась нежность и понимание.

— Не могла.

— Почему?

— «Всегда в одной лодке, как брат и сестра…» Помнишь клятву в беседке в саду? — она покраснела, но руку не убрала, лишь легонько сжала его пальцы.

Перед глазами мелькнуло воспоминание, окатив тёплом. Сад у дома ныне покойного дедушки Сиро, беседка, окутанная плющом и залитая золотым светом, два ребёнка, переплетающие мизинцы и говорящие наивные детские клятвы.

Сиро и тогда была стеснительной, и после этой сцены смущённо избегала Иши целый день, вызывая непонимание. Он невольно улыбнулся.

— Помню.

И схватил ее за за щечки.

— Уиии!

— Щас затискаю эту милую девочку!

— Пустииии!

Сиро густо покраснела, смешно размахивая руками. Шаль соскользнула с худеньких плеч и шлёпнулась на пол. Где-то на фоне прогремел голос Каори.

***

— Опаааздываем!

— А кто виноват?

Сиро и Иши спешно преодолевали аллею, усаженную сакурой, бросавшей на серую плитку дороги нежно-розовые слёзы. Осталось пробежать эту аллею, миновать холм, и явится школа. Одно «но»: на все это у них десять минут.

Они проспали. Каори, как назло, ушла рано утром на работу, а будильники никто не услышал. Если бы не привычка Сиро вставать рано, проспать бы им первый урок.

— Знаешь, — неожиданно бодро сказала на бегу Каваки, — это как в начальной школе, когда мы так же проспали. Круговорот прямо…

— И правда… Поднажмем!

Иши ускорился, подруга последовала его примеру. Мелькало розовое море, дыхание становилось тяжелее, а минуты таяли, как льдинки. Им ни за что не успеть, как и тогда, в начальной школе. Ностальгия захлестывала, а сама ситуация оставляла горький и одновременно сладкий привкус в своей двуликости.

Девушка поспешно отогнала воспоминания прошлого, сосредоточившись на серьезности настоящего.

— Сиро!

— Д-да…

— Не против фотосессии здесь после уроков? Ты так красиво смотришься среди сакуры!

Ивасаки Иши всегда оставался Ивасаки Иши. Сиро густо покраснела и застыла посреди дороги, задыхаясь от смущения. Предложение выбило ее из колеи.

— Черт!

Иши развернулся и схватил ее за руку, потянув за собой.

«Похоже, я немного не вовремя…»

— Бежим быстрее, у нас три минуты!

Подростки продолжили свой путь. Иши крепко сжимал запястье Сиро, вызывая у той прилив смущения, нежности и таких тёплых воспоминаний из детства. Ее сиреневые волосы развевал ветер, приятный, как далёкие картины из совместного прошлого с этим столь дорогим ей парнишкой.