Человек отходил все дороги

Отпел свою песню

А затем человек был отпет

Но я жду на пороге

Меня покрыла плесень

Но я жду на пороге

В надежде еще раз сказать: «привет»

Хенжина из транса выводит дверной звонок. Он вздрагивает, прекращая гипнотизировать кофейную чашку и чуть заторможено поднимается со стула. Сегодня суббота и, объективно, еще слишком рано чтобы подниматься с постели, что уж говорить о неожиданных гостях. Но он как на зло забыл вчера отключить будильник, а заснуть снова не удалось. Хван предположить не может, кто окажется за дверью, когда бредет в коридор, чтобы отворить замок.

Он непонимающе смотрит на стоящую за дверью девушку, мысленно молясь всем богам, чтобы это были не очередные рекламщики или свидетели Иеговы.

— Здравствуйте, — чуть запинаясь произносит она. — Извините, я вас наверное разбудила, но вы ведь Хван Хенджин? — говорит она с явным акцентом. Еще не отошедшему от сна мозгу кажется, что где-то он слышал такое произношение, да и черты лица какие-то знакомые.

— Нет, нет, все нормально, я проснулся до вашего звонка, — подавляя зевоту, отвечает Хван. — И верно, я Хенджин. — Он не успевает добавить что-нибудь еще, например спросить, что привело незнакомку к нему на порог в восемь утра субботы, как девушка заговаривает сама.

— Я Оливия Ли.

Внутри Хенджина что-то трескает. Он застывает, не в силах сказать что-то еще или пошевелится. Тело словно одеревенело.

— Извините, что так рано, но мы скоро уезжаем, а я думала, вам стоит передать это. Вы, наверное, уже поняли, Феликс был моим братом.

— Да, он упоминал, — хрипло отвечает Хенджин, принимая из рук девушки небольшую коробку. — Что это?

— Некоторые его вещи. Я думаю, он бы хотел, чтобы они были у вас.

— Значит, его семья все же приехала из Австралии, — тихо тянет Хван, рассматривая крышку коробки. Обычный серый картон.

— Да, родители… Они оказались не в восторге, узнав, что у Феликса были отношения с парнем, они не хотели отдавать это, но я думаю, так будет правильнее. Феликс никому не говорил, что болен. Там есть письмо, адресованное вам, извините, оно вскрыто. Я оставила там свою почту, если вдруг захотите связаться, на всякий случай. Всего хорошего.

Девушка ушла так же неожиданно, как и появилась. Хенджин еще с минуту постоял там, после чего наконец захлопнул дверь и прошел обратно в комнату. Руки предательски дрожали. Прошло больше трех месяцев. Буря чувств внутри успела утихнуть, оставив после себя безудержную тоску. Периодически появлялось чувство, что все в порядке. Главное не вспоминать. Ведь если начнешь вспоминать — снова погрузишься с головой в пучину страданий. Хенджин пытался абстрагироваться. Загрузил себя работой, начал рисовать. Но по ночам мысли все так же возвращались к одному единственному. Так сложно осознать, что как раньше уже не будет.

И вот сейчас. Словно молотом по голове и по сердцу. Первая мысль — убрать. Спрятать в самый дальний угол и никогда не доставать. Не знать, что внутри.

Он садится за стол, предварительно убирая в раковину кружку с уже остывшим кофе, и ставит коробку перед собой. Гипнотизирует ее взглядом еще несколько минут, собираясь с мыслями, и наконец откидывает крышку. Сверху бумажка с адресом электронной почты Оливии. Он убирает ее на подоконник, чтобы потом забыть на долгие дни.

В коробке вещей действительно немного. Плюшевый цыпленок — игрушка, которую они выиграли на каком-то глупом конкурсе в парке. Хенджин невольно улыбается, беря ее в руки и чувствуя под пальцами мягкий плюш. Игрушка все еще хранит в себе запах Феликса. Хенджин знает, что Ли спал с ней в обнимку многие ночи до попадания в больницу. Хван аккуратно кладет ее на стол, выуживая из коробки следующую вещь. Альбом толстый, но большинство страниц пусты. Их просто не успели заполнить фотографиями. Но первые страницы пестрят ими. Самые разные, дополненные различными подписями розовым и голубым маркером поверх пленки, за которой скрывались фото. К горлу подкатывает ком. На фото он и Феликс. Еще такие счастливые. Он помнит все моменты, когда эти снимки были сделаны. Тогда он еще не знал, что скоро потеряет свое солнце.

Последней вещью, лежавшей на самом дне, оказывается конверт. Краюшек его оторван. Хенджин смутно помнит, кажется Оливия говорила, что конверт вскрыт. Он тяжело вздыхает, понимая, что, кажется, еще не готов читать его. В конверте лежит свернутый альбомный лист. Белая бумага исписана черной ручкой. Местами текст отклоняется от прямой линии, начиная стекать вниз или же наоборот слишком близко подбираться к предыдущей строке. Хенджин осматривает бумагу, оттягивая момент, когда придется сфокусироваться на тексте. Вот погнутый и почти оторванный уголок. От середины и ниже появляются небольшие помятости. Только спустя секунду Хенджин понимает, что появились они из-за того, что бумагу намочили. Намочили слезами.

Хенджин прикрывает глаза. Он знает, что сейчас будет очень больно. Все же придется разворошить еще незажившие раны на сердце. Он начинает читать.

«Привет, Джин-и.

Если ты читаешь этот письмо, значит меня уже нет на этом свете.

Знаешь, так сложно писать это и понимать, почему тебе придется получить это письмо. Я бы очень хотел, чтобы написать его меня заставила моя паранойя, чтобы тебе никогда не пришлось взять его в руки, чтобы спустя долгие годы мы нашли его где-нибудь пылящимся на полке и сожгли, потому что в нем нет никакой надобности.

Но я стараюсь не поддаваться таким фантазиям, к сожаления, я понимаю, что все будет совсем не так.

Я бы хотел сказать здесь несколько вещей, о которых не решился говорить лично. Знаешь, иногда проще написать, чем сказать.

Во-первых, спасибо, что был со мной это время. Когда я узнал про диагноз, я думал, что не позволю никому больше знать о том, что я болен. И никому не позволю сблизиться со мной, пока не буду уверен, что здоров. Я отдалился от семьи, почти перестал с ними общаться. Этому очень способствовал мой каминг-аут. Но тут появляешься ты. Словно ураган врываешься в мою жизнь и отказываешься уходить из мыслей. Я не знаю, как бы жил эти месяцы, если бы не ты. И если я доживаю свои последние месяцы, недели или дни, то спасибо, что делаешь их счастливыми. Я боялся рассказывать тебе правду о своем диагнозе. И если бы ты решил уйти тогда, чтобы не делать себе больно, я бы понял и простил. Но ты почему-то остался рядом. Я все еще иногда не понимаю это. Я лишь надеюсь, что после моего ухода тебе будет не очень сильно больно. Пожалуйста, Хенджин-и, не страдай по мне долго, живи дальше и живи счастливо. Это моя единственная просьба. Это второе, что я хотел сказать.

Хенджин-и, ты однажды говорил, что я твое солнышко, что я — лучшее, что произошло с тобой. Но ты представить себе не можешь, на сколько сильно я рад тому, что у меня есть ты. Ты тоже стал для меня своеобразным солнцем. Думаю, я бы просто медленно угас, если бы не ты. Благодаря тебе я проживаю свои лучшие дни.

Иногда я думаю, а что будет после? Меня не станет, а жизнь других людей продолжится. Как она сложится? Я очень надеюсь, что твоя жизнь будет такой же яркой и счастливой, ты заслуживаешь этого, Джин-и.

Меня пугает грядущее. Пугает осознание того, что мне придется оставить тебя, семью, я все еще люблю их, хоть и не общаюсь, друзей. Что вы продолжите жить без меня. Что я больше не смогу вернуться домой, обнять и поцеловать тебя. Почувствовать твое тепло. Что я ничего не могу сделать со своей болезнью Я так не хочу умирать. Мне так страшно.

Мысли в голов путаются. Не думаю, что смогу как-то внятно закончить этот текст. Лишь надеюсь, что я все же смогу сказать тебе лично все то, что осталось у меня внутри. И если тебе когда-нибудь понадобится выговорится, напиши мне ответное письмо. Уверен, тебе станет легче.

Пожалуйста, Джин-и, будь счастлив. Не цепляйся за воспоминания обо мне, живи дальше и отпусти меня, когда придет время. Прости, что причиняю тебе столько боли. Я очень тебя люблю, Джин-и, и всегда буду любить.

Мне очень жаль, но это мое последнее прощание, Джин-и.

Спасибо, что появился в моей жизни.

Прощай,

Твое солнышко Феликс.»

Хенджин не помнет, на какой строке из глаз брызнули слезы. Несколько капель оказываются на листе, размывая чернила. Он откладывает письмо и зарывается пальцами в волосы, не сдерживая рыданий. Слезы градом стекают по щекам. То самое осознание, от которого он бегал все эти месяцы, накрыло с головой. Феликс больше никогда не вернется.

Хенджин не знает сколько часов он так просидел. В конце концов он на дрожащих ногах поднимается с места и бредет в комнату за листом и ручкой. Руки все равно предательски дрожат. Текст выходит неразборчивым, но это сейчас не так важно.

«Привет, Ликс-и

Я бы тоже очень хотел, чтобы это письмо не попало ко мне в руки, чтобы тебе никогда не пришлось писать его. Но жизнь сыграла с нами в жестокую игру.

Первое время было очень тяжело осознавать, что тебя больше нет со мной. Хотя, кого я обманываю. Мне все еще тяжело. Читая твое письмо, я понимаю, как много было не сказано, как тебе было страшно.

Честно, Феликс, сейчас я не знаю, как мне двигаться дальше. Я все еще люблю тебя, Феликс, это чувство так сильно, что разрывает мое сердце. Я обязательно справлюсь с этим, ради тебя.

Ты многое помог мне осознать. Как бы больно не было, я не жалею, что встретил тебя. Никогда не жалел. Проведенное с тобой время было самым счастливым в моей жизни. Эти воспоминания будут со мной всегда, они мне очень дороги, я никак не могу их забыть.

Думаю, однажды я соберусь с силами и распишу более полно, что я чувствую.

Сердце очень болит без тебя.

Я понимаю, что больше мы не увидимся, но в моей памяти навсегда останется твой светлый образ, твоя счастливая улыбка.

Чувства так просто не пройдут, но я отпускаю тебя, Феликс. Я продолжу жить, буду двигаться вперед, как ты и хотел.

Спасибо, что был со мной Феликс Ли, и прощай.

Твой Хенджин-и.»

Хенджин откладывает ручку. Кажется, слез уже не осталось. Но сейчас он чувствует, что ему действительно стало легче.

— Прощай, солнышко, спасибо, что был со мной, — шепчет он в пустоту комнаты и грустно улыбается, утирая слезы, застывшие в глазах. — Я тебя отпускаю.

Не будет чудесного дня

Небо не отдаст тебя

И не щелкнет замок дверной

Ты не вернешься домой

Не вернешься домой

Ты никогда не вернешься домой

Но мне все кажется