в тишине всё теряет смысл: и время, рассыпавшее пещинки сквозь тонкие, бледные пальцы-стрелы; и звуки — тиканье в ушах словно под водой, глубокое и отдалённое, еле-еле заметное на подкорке разума; и сутки — темень пространственными дырами в голове отпечаталась.
время тут — бесконечно и безначально.
армин ходит по кругу, не находя выход, словно в песочном замке времени, осыпавшемся пылью прямо на голову — или это потолок трещинами идёт?
там, вверху, нарисованы целые галактики, далёкие туманности и звёздные россыпи и это почему-то жжёт глаза: армин смотрит, а потом опускает взгляд вниз, где на полу всё чисто и не давит фальшивими осколками пропавшего неба. там пустота только и водная гладь — спокойная, как во время штиля, и пустая, как самое исчерпанное в мире место, где ничего не осталось больше — ни песка времени, ни звёзд, осыпающихся из потолка.
для армина это как отражение глаз.
он ловит пустоту в ладони, пытаясь схватить морские волны, но те плещутся где-то внизу — далеко-далеко, под трещинами, под расколами, что под его ногами.
армин арлерт давно потерялся: совсем как время. он помнит все всполохи новых галактик, помнит все крушения прошлых, прошедших уже, минувших и умерших, а сам не умирает. его родные теперь — призраки вокруг него, духи, кружащиеся во времени — несуществующем, ищезнувшем, разлетевшемся звёздной пылью.
духи окружают белыми-белыми тенями, как дым, и тянут к нему руки: в образах надежда, но он никогда не хотел, чтобы в него верили. армин давно переступил черту, он ничем не лучше других, он никого заменить не сможет — ослолками в голову впиваются мысли, рассекая полосами горящими.
ему бы излечиться от всего этого: желательно, от жизни, времени или ответственности, ещё лучше — от всего вместе за раз, но сам он не сможет, просто не справится.
белый дым — вьющимися змеями к фальшивому звёздному потолку, оседая причудливыми образами в голове; море под ногами — уже целый шторм, вздымающийся, бьющийся, будто сумасшедший. армин ловит руками солёные брызги и почему-то мысли только о фальши, слезах и свалившемся на него небосводе. темнота проваливается в глубоководные ямы зрачков.
от дыма отделяется тень: размытая, какая-то смятая, почти как в ретроспективе, резкими линиями и косыми движениями на фоне побитого небосводе и шумного моря. тень тянет к нему руку и приобретает черты — и черты эти родные настолько, что ему хочется просто вдыхать этот дым до предела и задыхаться, чтобы лучше ничего не видеть.
время не имеет смысла.
вчерашнее завтра обращается призрачным сегодня, а «сегодня» — когда-то давно ещё, в точке восхождения было, когда всё только рождалось. «сегодня» всегда повторяется.
сегодня тени приводят армина к пропасти.
— ты же топчешься на одном месте. так никуда не сдвинешься.
эрен смотрит на него каким-то странным взглядом, будто глаза чёрные дыры закрывают и заполняют тлеющим чёрным пеплом.
армин задыхается и ловит туман руками.
— ты ненастоящий ведь, я знаю это.
— я искал выход целую бесконечность, а ты считаешь меня подделкой? — упрекает эрен; армин смотрит на их сцепленные между собой руки: кажется, что на ладонях роджаются всё новые маленькие вселенные, новые созвездия и новые миры.
армин молчит и смотрит на море и звёзды: ему нечего говорить, и небесный потолок трескается изломами — прямо как все их судьбы, переплетённые не плавно и мягко, а разрывами посреди отрывков, пересечённые резко, со взрывами и концами миров на каждой ветке трещины.
какая-то из этих трещин была первой, и почему-то ему кажется, что она — его, изломанная в крошки и глубокая, словно марианская впадина. он привык винить себя во многих вещах, и эта привычка остаётся с ним до каждого существующего «сегодня».
когда эрен сжимает его ладонь, армин позволяет солёным каплям сыпаться в бездонный океан, и тени распускаются нитями по всему миру, теряясь во времени и рассыпаясь песочными руинами.
сегодня армин найдёт выход.
«сегодня».