Повозки двигались вереницей по ухабистой дороге, и их колёса поднимали в воздух целые облака рыже-коричневой пыли. С каждым днём солнце палило всё нещаднее, и над пейзажами вокруг прозрачными волнами плыло тяжёлое марево. Достичь цели этот караван должен был как можно скорее, но даже лучшие лошади, специально отобранные для этой поездки, едва выносили тяжёлый труд в такую погоду.
Цзян Чен, не сменивший даже по такому поводу свои обычные тяжёлые одежды на что-нибудь более лёгкое, ехал во главе этого шествия. Душа его рвалась назад, в прохладный Юнмэн, где за десять прошедших дней он видел дождь целых пять раз – ровно на пять больше, чем за несколько месяцев в Ланьлине. В тайне даже от самого себя этот человек мечтал о том дне, когда на трон взойдёт Его Высочество Цзинь Жулань, а он сам сбросит, наконец, с себя обязанности регента и вернётся в родную и милую сердцу Пристань Лотоса, чтобы провести остаток своих дней в обучении молодёжи и мирном самосовершенствовании. Глава Цзян был, конечно, ещё в том возрасте, о котором говорят «самый расцвет», но душа его уже была иссушена и измучена кровавой войной много лет назад и тяжёлым бременем, павшим на его плечи после внезапной гибели Императора Цзинь Гуанъяо. Прошедший не такой уж долгий жизненный путь человек уже повидал достаточно, чтобы чувствовать себя уставшим больным стариком.
Утешался Цзян Чен той мыслью, что отвечать за всю страну ему оставалось всего несколько месяцев – после его племянник сядет на роскошный трон Башни Золотого Карпа и станет править сам. Пусть по всем правилам он пока и был слишком молод, но страна слишком долго пробыла без императора, и это следовало исправить как можно скорее, и даже то, что до шпильки в волосах он ещё не дорос, старейшин в столь исключительном случае ничуть не смущало. Конечно же, без всяческой поддержки дяди мальчишка бы не остался, но разница между «помочь» и «сделать всё самому» была всё же колоссальной.
А пока глава Цзян оставался регентом, ему следовало хорошо заботиться о землях своего подопечного, чем он и занимался со всей добросовестностью. Хотя в Ланьлине пока что и оставались хоть какие-то запасы еды и питья, к концу лета-началу осени они должны были иссякнуть без остатка, а на богатый урожай в этом году, как уже было понятно каждому, не приходилось даже надеяться. Так что за спиной временного правителя тянулась длинная цепь гружёных всякой провизией повозок и телег и шёл покорно хорошо откормленный скот. Этого было, конечно, недостаточно, но даже такая малость уже означала для многих семей, что хотя бы один раз в этом месяце они не лягут спать голодными, стараясь сохранить последний кусок на завтрак перед долгим трудовым днём. Даже такая малость могла поднять их дух – на большее, если говорить откровенно, этой провизии не хватило бы.
Везли и семена; сажать уже было поздно, но попытаться стоило. Цзян Чен был намерен опробовать совершенно абсурдную идею одного из советников, которая была высказана скорее от отчаяния, чем от уверенности в хоть каком-то результате.
Прямо перед визитом той лесной твари регент раздавал указания слугам. Они должны были натаскать в освобождённые специально для этих целей тюремные подвалы земли и уложить её толстым слоем на каменные полы. В помещениях этих было на фоне царящего снаружи пекла не так уж плохо, а под самым потолком имелись окошки, больше похожие на узкие щели – сквозь такие солнечный свет проникал внутрь, но не причинял всему живому жестоких страданий. Советник высказал предположение, что в таком месте жара будет вытягивать воду из земли медленнее, и таким образом удастся получить хоть какой-то урожай.
Часть скота – в основном дающего что-либо помимо мяса – планировалось отправить на императорскую ферму. С кормом там было туго, но регент уже разослал слуг в соседние регионы, чтобы те накосили травы; даже чуть подсохшая, она бы всё ещё годилась в пищу. Плюсом к тому Цзян Чен хотел попробовать использовать сухую траву, растущую в полосе между Ланьлином и южным лесом: простой народ в большинстве своём верил в страшные легенды о жуткой нечисти и не решался пасти или хотя бы косить в этом месте, но вместе с косарями можно было послать вооружённый отряд заклинателей.
Таким образом лето они бы пережили; оставалось лишь продержаться осень и зиму, да надеяться, что следующая весна чудесным образом принесёт благодать на настрадавшиеся земли. Положение было крайне плачевным, и хорошего, устроившего бы всех, разрешения пока не предвиделось.
В самом крайнем случае регент Цзян намеревался предложить перенести столицу в Юнмэн. Скорее всего такое решение кончится грандиозным скандалом в верхушке и пламенем восстаний с самых низов, однако рассматривать следовало все возможные средства.
В конце концов, безжалостные жернова истории перемололи уже не одну сотню некогда роскошных городов.
Регент Цзян по старой, въевшейся в него до самых костей привычке обшаривал окрестности внимательным взглядом, выискивая глупцов, которым хватило бы наглости напасть на хорошо защищённые повозки с ценнейшим по их временам грузом. До столицы оставалось всего несколько часов пути; от места последней ночёвки они отъехали пока не так далеко, однако пейзаж менялся стремительно и не в лучшую сторону. Зелёного становилось всё меньше – его вытесняли грязные жёлто-коричневые цвета. Вот оно, золото сегодняшнего Ланьлина – не сияющие немыслимым богатством крыши и статуи, а мёртвая трава.
Заклинатели, сопровождавшие регента, давно уже умолкли, прекратили праздные беседы. Пусть вахту они свою и несли по-прежнему усердно и неусыпно, но спины их уже согнулись, а плечи поникли. Однообразный пейзаж покачивался перед глазами каждого в такт шагу лошади под его седлом.
Стен города они достигли, когда солнце уже прошло больше половины своего ежедневного пути. Сначала они показались вдали тёмным пятном, подёргивающимся в жарком мареве, а после росли, и спустя целую вечность, полную духоты, пекла, липкого пота и тихих просьб передать флягу с водой, острый взгляд заклинателя смог различить камни, из которых стена была сложена и тяжёлые, распахнутые настежь ворота. Дорога под копытами лошадей стала шире; словно ручейки в реку в неё впадали другие дороги, по которым люди ходили на север и с севера; южная сторона дороги превратилась в сплошную, не прерываемую ничем стену из мёртвых стеблей. Глазам всадника открывались и поля, которые глазу пешего были бы уже почти недоступны из-за густых зарослей. Люди сновали по ним взад-вперёд, тяжело таскали за собой корзины и сосуды, стояли, согнувшись над иссушённой землёй, словно пытаясь задобрить её собственным потом и, возможно, слезами.
Регента Цзян встречала стража – хорошо обученные солдаты в лёгких доспехах, с изнурёнными, загрубевшими лицами, хриплыми голосами.
– Скотину на ферму, – коротко распорядился регент, – семена – во дворец и в городскую тюрьму. Повозки с рисом везём на площадь с рыбьим колодцем. Я лично прослежу за раздачей.
Сколь слабым ни казался бы заклинателю слух обычного человека – самое важное он всё равно выхватывал. Вдоль грязной, зловонной улицы выстроились, несмело глядя на хорошо одетых господ на холёных конях, оборванцы в штопаных пыльных лохмотьях. Хоть уверенности их движениям не доставало – в народе ходили весьма красочные легенды про Цзыдянь и его обладателя – взгляды их были цепки, впивались не хуже обозлённого чудища. Цзян Чен расправил плечи, поднял подбородок, вцепился покрепче в поводья. Влажная от пота кожа под тяжёлыми одеждами зудела под столь пристальным вниманием. По толпе едва слышным ветерком гуляло слово «раздача» – его пока ещё не осмыслили, не поняли, кому и что будут раздавать, но нужда и голод вселяли отчаянную надежду и заставляли следить за процессией дальше. Кто-то уже пробирался поразительно бодрым для страждущих и неимущих шагом в сторону площади, на которой стоял некогда прекрасный колодец со статуей двух роскошных, отделанных золотом рыб – ныне высохший, разбитый, заросший, утративший свой блеск вместе с разворованными чешуйками.
– Слушайте все, – громко начал Цзян Чен; люди из ближайших рядов немедленно умолкли. – До заката каждый желающий может прийти на площадь с рыбьим колодцем и получить две горсти риса в одни руки. Все, кто имеет деньги – сможет там же купить ещё по две горсти в руки или сделать пожертвование. Эти деньги будут истрачены на помощь Ланьлину и его народу.
Толпа загудела, зашепталась; чуткий слух заклинателя уловил недобрые планы, прозвучавшие шёпотом.
– Каждый, кто попытается обманным путём получить больше бесплатного риса, будет наказан прямо на месте, – регент поднял руку, демонстрируя искрящее кольцо. – Каждый, кто попытается учинить беспорядок – будет наказан.
Продолжать Цзян Чен не стал. Всё, что нужно было сказать, он уже сказал, посему стоило выдвигаться на условленное место. Это хорошо, что люди его увидели; плохо, пожалуй, что с ним не было Его Высочества, молодому наследнику пригодилась бы репутация доброго мальчика, избавляющего народ от мучительного голода – именно в этот момент, когда повозки были полны, его появление могло б сработать как нужно. Когда же горожане придут в себя и осознают, что притащить в повозках еды на целый город совершенно невозможно, Жуланю тут делать нечего – пусть злятся на регента, который привёз так мало, ему всё равно скоро возвращаться в благословенный Юнмэн.
– Позови сюда Его Высочество, – регент тихо отдал приказ одному из сопровождавших его заклинателей.
Народ уже стекался на площадь – лошадям и повозкам пришлось замедлить свой ход до скорости черепахи. А после того, как туда прибыл сам Цзян Чен, закипела работа: заклинатели пропускали людей к повозкам небольшими группками, там им выдавали обещанные несколько горстей риса, а после – выдворяли с площади, и так раз за разом. Кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то ругался за право пойти следующим, кто-то возмущался, что его не пропустили вперёд, кто-то причитал – голоса слились в единую какофонию человеческого бедствия. Регент Цзян уже начинал сожалеть о решении притащить сюда племянника – либо мальчишка упрётся и поскандалит, либо люди взбесятся раньше срока. С другой стороны – ему ими править. Пусть учится, пока рядом есть дядя, готовый если что пощёлкать Цзыдянем.
Вскоре на площади быстрым шагом появился заклинатель, которого Цзян Чен посылал во дворец. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности; за ним вместо принца поспешал смертельно напуганный слуга из дворца. Направлялись они, конечно, к регенту. Тот спешился так, чтоб сильное тело его лошади заслонило его от посторонних глаз.
– Где Его Высочество? – недобрым тоном задал он вопрос сразу же, как к нему приблизились те двое.
– Господин Цзян, – заклинатель почтительно склонился, – слуги утверждают, что Его Высочество Цзинь Жулань должен быть с нами.
– С нами? – переспросил регент; он уже прекрасно знал, что ответ ему не понравится.
Слуга согнулся, выставив перед собой дрожащие руки, да так и остался стоять.
– Спустя пару часов после отъезда господина регента Его Высочество принц Цзинь Жулань покинул Ланьлин, сказав, что желает догнать господина регента и присоединиться к его поездке в Юнмэн. Также Его Высочество велел хорошо ухаживать за Феей в его отсутствие, однако собаки во дворце ни этот слуга, ни другие с того дня не встречали.
– Значит, он поехал догонять нас? – тихо произнёс Цзян Чен; ладонь его сама собой легла на рукоять Саньду.
– Его Высочество удалился пешком, – сдавленно пояснил слуга, всё не меняя позы.
Шум толпы будто отошёл на второй план. Догадка, пришедшая на ум сама собой, не нравилась регенту настолько, что он на секунду позволил себе усомниться в словах этого человека.
– Ты уверен, что это правда? – с плохо скрываемой яростью отчеканил он.
Слуга упал на колени прямо в грязь.
– До единого слова, господин! Мы все до сего момента были уверены, что Его Высочество Цзинь Жулань совершает поездку в Юнмэн!
Регент открыл было рот, чтобы отдать приказ, но тут по другую сторону от служившей им ширмой лошади послышались крики и звуки драки.