Кируми стоит напротив развалившегося двухэтажного дома. Деревянная крыша обвалилась, выбиты оконные стёкла, выломана дверь. На когда-то белой стене, где рос плющ, — граффити чёрной краской.

   Тоджо аккуратно перебирает пальцами по пустой почтовой коробке.

   — Значит, слухи не врали? — тихо вздыхает она, окинув дом ещё раз. — После «Данганронпы» назад пути нет…

   Тихим шагом она приближается к двери и осторожно открывает вход — дверь тут же падает, без того едва держась на одной петели.

   — Чёрт!

   И чёрные балетки шуршат по полу.

   Деревянные доски иссохлись, и сквозь щели видны осыпавшиеся краска и побелка. Всё это шуршит, рассыпается в домовый прах под ногами Кируми.

   — Здесь ведь был твой дом? — слышится сзади голос Корекиё.

   — Да. Родители, видимо, давно переехали отсюда, а дом так и остался бесхозным.

   Сквозь разбитые окна пробиваются звуки и свет из внешнего мира. Кируми, крепко держась за перила, поднимается по едва ли уцелевшей лестнице наверх. Сквозь крышу тоже проходит солнечный свет.

   На стене, видимо, одной из спален — детский рисунок с коровами на поле.

   На фоне лугов из зелёных фломастеров — хрустальные горы.

   — Ты когда-то рисовала? — Шингуджи смахивает пыль с рамки и стекла, за которым лежит рисунок.

   — А кто из нас в детстве не рисовал, Киё? — Кируми берёт рамку и отворачивает рисунок к стене.

   Она бегло осматривает спальню.

   Рабочий стол почти разваливается, полки — тоже. Кровать не развалилась, но она вся в пыли, грязи и побелке. Где-то под выцветшей подушкой, воняющей многолетней плесенью, должны лежать бинты.

   Тоджо трёт уголки глаз от неприятного зуда и садится на кровать.

   Шингуджи садится рядом и, порывшись по подушкой, находит и бинты, и лезвие от бритвенного станка. Желтовато-зелёные глаза замечают на запястьях горничной белые следы шрамов.

   — Я тоже когда-то был самоубийцей, — напевая себе под нос, фольклорист поднимает взгляд на неё.

   Отяжелевшей головой Кируми падает на плечо Корекиё, хмурясь и поджимая губы.

   — И тоже лежал в окровавленной ванне…

   Девушка чувствует, как по голове её треплет нежная рука.

   — Не переживай, нам обоим некуда идти.

   — Совсем некуда?

   — Из семьи у меня только сестра и осталась.

   — И почему ты не остался с ней?

   — Она отреклась от меня после того шоу.

   Горничная приобнимает фольклориста, уткнувшись в плечо.

   — Ты поспишь? — тонкие пальцы немного разделяют спутанные волосы девушки.

   — Не знаю, — но Кируми клонило в сон.

   — Я поохраняю тебя.

   Солнечные нити теплом ласкают их головы.

   — Не помни о прошлом, Кируми. У нас его больше нет, но…

   Тоджо приподнимается и смотрит Шингуджи в глаза.

   —…но мы можем двигаться вместе.

   Корекиё прижимает Кируми к себе, и она обнимает его.

   — Моя маленькая девочка со взглядом волчицы.