Солнце щекочет веки. Жаркие лучи всё сильнее и больнее касаются глаз. Из сонного мрака надо снова подниматься к солнцу.

   В руках сжата верхняя простыня — их две из-за жары в доме, и укрываться одеялом незачем.

   Надо открыть глаза.

   И Корекиё открывает их, ещё немного щурясь.

   Небольшая дезориентация в пространстве — дело привычное для него: то просыпается у себя дома, то — в какой-нибудь хижине во время экспедиции.

   Но сегодня день немного отличается.

   Протерев глаза, Корекиё неспешно осматривает комнату: открытые шторы, гардероб, котацу и телевизор.

   «Здесь чего-то не хватает».

   Шингуджи смотрит вокруг себя и замечает пустое место рядом с собой.

   «Здесь кого-то не хватает,» — поправляет он себя.

   Он знает, кого, но не видит смысла говорить об этом. Она всегда так пропадает по утрам. Каждый день.

   Шингуджи медленно кладёт руку к себе на плечо и ведёт её ниже, к локтю, едва касаясь пальцами по тонкой, почти белой коже. От локтя до запястья. На запястьях — следы от верёвок. Корекиё беззвучно улыбается и потирает другое запястье — тоже со следами от верёвок.

   — Ах, — медленно и протяжно выдыхает.

   И снова кладёт руку на грудь себе, поднимает до ключиц и от них опускает к низу живота. От едва заметных касаний к себе Корекиё прикрывает глаза и выгибается — вчера она так же касалась его тела.

   Но всё же надо встречать новый день: фольклорист поднимается с пола.

   Корекиё оборачивает вокруг бёдер простыню, фиксирует её, заткнув часть ткани за пояс, и осматривает гостиную, где он вчера уснул. Где-то за порогом — шорох.

   — Кируми? — говорит он на шорох, но ему никто не отвечает. — Показалось, должно быть.

   Босые ноги немного липнут к полу. Да, пол чист — разве в доме Кируми может быть грязь? — но стопы оставляют небольшие следы из-за пота.

   Корекиё следует на кухню и замечает сушилку с одеждой. «Ах, точно, — удивляется молодой человек, — мы ж вчера не успели добраться до начала ливня».

   Пальцами Шингуджи перебирает одежду на прутьях. «Похоже, ещё не высохла», — думает он и изучает кухню. В холодильнике лежат остатки ужина и на столе — пара яиц и сыр вроде «Филадельфии». Фольклорист, заинтересовавшись, пытается вспомнить разные рецепты.

   — Видимо, Кируми не убрала это в холодильник, — и Шингуджи берёт оба яйца со стола. Холодные. — Хм?

   Кто-то хлопает входной дверью:

   — Вот же чёрт!

   Корекиё слышит знакомый голос из прихожей, улыбается и прячется за углом.

   В сторону кухни слышны быстрые шаги Кируми с пакетом с едой.

   — Вещи на месте, значит, возможно, он в ванной, — успокаивает себя девушка, раскладывая покупки по полкам холодильника.

   — Или здесь!

   — Б-боже! — Тоджо резко вздрагивает и дёргает плечами, почувствовав на них тонкие пальцы. — Киё?!

   — Ты так мило пугаешься, Кируми.

   Они тихо смеются, и Шингуджи целует Тоджо в скулу.

   — Значит, ты меня обманула? Ну, касаемо работы.

   — Прости, — она с улыбкой кладёт руку на его руки и притягивает его голову за длинную тёмную прядь, — мне нужно было совершить отвлекающий манёвр, — и целует в скулу.

   — Но что-то пошло не так, верно? — Корекиё переводит взгляд с Кируми на стол перед ними. — Помочь с готовкой?

   — Я не знаю, Киё, — она прикрывает глаза. — Я планировала приготовить тебе торт на день рождения. Да и, к тому же, если бы я не опоздала после работы, мы бы не промокли.

   — Ты не виновата из-за задержки, тем более, я хотел сделать приезд из экспедиции для тебя сюрпризом.

   Корекиё ещё раз целует Кируми в щеку.

   — И мой вопрос ещё актуален. Тебе помочь, прекрасная моя Кируми?

   Устав от расспросов, она всё же отвечает:

   — Нарежь ягоды, хорошо?

   Шингуджи отпускает её, оставив напоследок поцелуй на острой скуле Тоджо, и, достав ягоды из холодильника, моет их и аккуратно нарезает. Совсем неподалёку же Кируми ломает белый шоколад, растапливает его на водяной бане, после чего смешивает подостывший шоколад с сыром.

   — Пока отделишь белки от желтков, Киё?

   Корекиё кивает и выполняет просьбу Кируми в точности, разлив затем белки в отдельный стакан, а потом целые желтки отдав самой девушке.

   — Так?

   — Да, поставь белки в холодильник, мне нужно их потом будет взбить.

   К тому моменту, как они закончили приготовление торта, уже наступает полдень. Даже несмотря на небольшие перерывы на чай, которые организовывал Шингуджи для Тоджо, они чувствуют лёгкую усталость. Кируми слабо потирает шею и смотрит за тем, как Корекиё украшает торт.

   Он прогоняет через сито в форме кружки сахарную пудру и по краям торта укладывает дольки клубники и некоторые целые ягоды, делая из них цветочный орнамент.

   — Готово?

   — Думаю, да, — Кируми обнимает Корекиё со спины и проводит рукой по его груди. — Ты так увлёкся готовкой, что…

   — Что забыл одеться, — перебивает он её. — Да, да, я заметил, к-к-к. Но я же не могу оставить тебя одну, тебе же нужна помощь.

   Кируми обнимает его за плечи и опускает ниже, чтобы смотреть ему в глаза.

   — Ты мне и без этого помогаешь постоянно, понимаешь?

   — Кируми?

   — И ужин, и стирка, и готовка — пока я работаю с важными людьми из правительства, ты делаешь всё, чтобы я не работала дома и могла отдохнуть. Ты…

   Тоджо, крепко взяв Шингуджи за голову, прижимает его к своему плечу. Корекиё чувствует, как по его лбу с её щеки бегут слёзы.

   — Почему ты так помогаешь мне? — Кируми сглатывает слюну, спрашивая дрожащий голосом.

   — Потому что я люблю тебя, прекрасная Аматэрасу, — он поднимает голову и вытирает слёзы. — Ты меня вытянула из такой трясины, что я должен тебе до гроба.

   — Т-ты…

   Он прижимает короткостриженную головку к своей груди.

   — Давай успокоимся и вместе перекусим, Кируми. Тебе станет легче.

   — Спасибо тебе, Киё, — Тоджо крепко обнимает Шингуджи и сжимает в объятьях. — С днём рождения тебя.