Под звуки последней за этот день лекции, неравномерное шуршание шариковых ручек и шум дождя за окном в рюкзаке спит маленькая чёрная кошка. Она мягко мурчит, почти не выдавая своего владельца.

   Раздаётся звонок, и Корекиё, закончив проводить пары, выходит вместе с кошкой.

   — Совсем без меня не можешь, Мия? — он чешет мохнатому сгустку тьмы подбородок, и он, сверкая золотыми глазами, приятно мурчит. — Сбежала из дома, боишься остаться одной?

   Мия не отвечала, но печально отвела взгляд в сторону.

   Совсем как сестра.

   Кошки одиноки. Ищут тепло, отогреваясь от холода одиночества.

   Ложатся на больное место, потому что там тепло, и так — не одиноко.

Кошачье одиночество — это когда кошки скребутся на сердце, царапая предсердия и нажимая острыми когтями на желудочки, разрывая артерии и вены.

   Одинокий чёрный котёнок, которого подобрала Миядера незадолго до её кончины, отзывался только на её имя. Но теперь они оба одиноки.

   — Я тоже, Мия, — голос Корекиё слегка дрожит.

   Он зажмуривает глаза, вытирает небольшие капли и мягко улыбается, немного сжимая рубашку у сердца.

***

   В парке раздаётся радостный собачий лай. Здесь много собак: одни спокойно гуляют, другие бегут по траве, как угорелые, третьи через запахи ищут друзей, четвёртые покорно сидят у хозяев, боясь отойти хоть на шаг.

   Кируми тоже сидит, устало положив предплечья на колени. Её белоснежный самоед — подарок от председателя её партии за преданность — не отходит ни на шаг, положив морду на колени и жалостливо смотря на хозяйку.

   — Почему ты не резвишься, Томо? Разве ты не хочешь завести друзей и повеселиться?

   Томо с мокрыми глазами смотрит на неё.

   Собаки похожи на своих хозяев. Преданны лишь потому, что боятся остаться одинокими. Боятся остаться без любви и заботы.

Собачья преданность — это когда собаки оставляют на тебе метки, чтобы быть уверенными, что их не оставят, что им не придётся щетиниться и рычать на этот мир.

   Она устала быть преданной не тем людям. Устала плести паутину связей и искать друзей. Устала бегать и притворяться довольной.

   — Могу понять, Томо, — Кируми ворошит белоснежную шерсть на голове и шмыгает носом.

   Она встаёт, надевает ошейник на него и идёт домой, протирая глаза.

***

   Люди любят делить всё на

белое и чёрное

день и ночь

солнце и луну

мужское и женское

собачье и кошачье.

   — Люди склонны упрощать.

   — И ты считаешь, что они неправы?

   Кируми гладит Мию вдоль ворса, чувствуя под своей рукой вибрацию от спокойного мурчания. Когда же Мия бросает на неё золотистый взгляд, то кошечка переворачивается на спину, обнажая животик.

   — Само собой, — Корекиё слабо треплет Томо по голове.

   — Ты же никогда не думал о подобном, разве нет? — девушка дотягивается до юноши и ворошит густые чёрные волосы.

   — Просто ищу идеи для будущей статьи, — Шингуджи пытается погладить мягкую и тёплую руку Тоджо. — Не переживай, я найду получше.

   — Эта мысль звучит неплохо.

   Сползая вниз по дивану, чтобы не потревожить кошку, Кируми садится рядом. Томо переключает своё внимание на хозяйку и полусонно облизывает её руки.

   — Но мы все немного кошки и собаки, верно? — мягко улыбается Корекиё. — Все мы одиноки и преданны из-за страха одиночества.

   Тоджо звонко смеётся, но потом, задумавшись, почти шепчет на ухо Шингуджи:

   — Но теперь-то мы не одиноки, — она целует его в щеку и чешет голову немного у виска.

   — Ну, это уж точно, — он целует её в губы.

   — Да и тебе пора бы отдохнуть. Ты, когда устаёшь, начинаешь философствовать.