— Да отдай уже наконец!

   Корекиё пятится, щупает подоконник позади себя одной рукой. В другой — лезвие, сжатое в кулак.

   Миядера едва касается предплечья, сжимая его в руке, шипит и съёживается.

   — Киё, солнышко, прошу, отдай это своей старшей сестрице.

   Она тянется рукой к сжатому кулаку брата, из которой сочится кровь. Золотистый взгляд с глубокими мешками под глазами не сводит с глаз напротив. И Корекиё чувствует этот пронизывающий взгляд, змеиный, гипнотизирующий.

   — Я… прошу тебя… отдай мне лезвие…

   — Я не могу. Нет.

   Миядера скалится, стучит зубами от какого-то зноба. У неё вздрагивает нос и хмурятся брови.

   — Бра-братец, прошу…

   Шаг.

   Шаг ближе.

   Ноги дрожат и подкашиваются.

   — Я и т-так пью та-таблетки тольк-ко по часам. Я не могу…

   Голос Миядеры дрожит и прерывается от каждого всхлипа.

   — Я устала…

   Она прижимается вплотную и слабо обнимает.

   — Если н-не лезв-вие — то хоть верь-верёвку, Киё…

   Почувствовав влажную холодную руку сестры на кулаке, Корекиё поднимает свою руку над головой.

   — Я устала, Киё…

   Грузная, свинцовая голова Миядеры опускается на плечо Корекиё.

   Всхлип. Всхлип. Всхлип.

   Чёрная водолазка на плече у фольклориста становится мокрой, и он, бережно и тихо пряча в карман лезвие, приобнимает сестру, чтобы не запачкать волосы девушки. Они и без того были засаленными: Миядера давно не мыла голову.

   Исхудавшие, болезненные руки обвивают шею младшего Шингуджи, и старшая Шингуджи обнимает его.

   — Я… Я устала, Киё.

   — Мия…

   — Дай м-мне уйти…

   — Я не дам.

   Молчит.

   — Мия, осталось совсем немного потерпеть. Ещё пару месяцев. Мы почти вылечили тебя. Мы почти тебя спасли, сестрица.

   Продолжает молчать.

   — Врачи говорят, что если мы пропьём курс, то всё пойдёт на поправку.

   — Лжёшь!

   — Не лгу.

   Дрожащие ноги девушки не выдерживают, и она медленно опускается на пол.

   Бережно, чтобы не запачкать кровью, Корекиё берёт лицо Миядеры в руки, садясь напротив неё.

   Его сосредоточенный взгляд всматривается в мешки под глазами, в мокрые слёзные борозды, в красное и опухшее лицо, вдыхавшее солёную влагу, попавшую в нос.

   — Я не буду тебе лгать. Особенно на этот счёт, ты сама знаешь.

   Миядера отводит взгляд.

   — По-по-почему ты н-н-не-не хо-х-хочешь отд-д-дать мне б-бритв-ву, К-Киё?

   Прерывистое дыхание согревает промокшее плечо. Тонкая, но едва ли здоровая рука гладит волосы Миядеры, перебирает её пряди.

   — Потому что здесь ты нужнее. Тебе нужно немного подождать. Я буду рядом, Мия.

   Сестрица слабо обнимает, уткнувшись носом в плечо.

   — Т-ты об-бещ-щаешь?

   Немного отстранившись, братец осматривает её лицо, вытирает слёзы и оставляет лёгкий поцелуй в красный и набухший нос.

   — Я обещаю, Мия. Я обещаю… — напевает он, будто колыбельную, прижимая голову к груди.