недостаточно?

да, этого недостаточно.

сяо до крови обкусывает свои щеки, бессовестно кровоточат губы прямо во время репетиции и болят, жгут отвратительно нахлынувшими чувствами. сяо ненавидит обкусывать губы: это больше неприятно, чем больно, но постоянно кусает их, когда злится. а последнее время он злится бесконечно много.

в животе завязывается тяжелый узел, способный утащить сяо на дно, в пучину горя и разочарования, а к глазам накатывает бесполезная соленая вода, всем сердцем ненавистная ему. в груди — балласт, неумолимо грузный, огромный, как воздушный шар, тянет его на землю, все дальше от звезд, что вот-вот потухнут от чудовищного расстояния.

а звезды не обычные — потому что не звезды вовсе, а мечты: про игрушки, друзей, понимание физики, огэ, поступление в академию искусств, стипендию, победы.

он аккуратно кладет скрипку и смычок в чехол, но безжалостно опрокидывает пюпитр — срывается. тетрадка с нотами летит в стену и приземляется с диким шумом, ужасающим хлопком, от которого соседи содрогаются. сяо это ненавидит.

недостаточно. недостаточно. недостаточно.

сяо бьет себя по рукам, бьет нещадно и черство — « з а с л у ж и л ». сяо сбился. сяо не там зажал струну. а пальцы все белые уже, онемевшие. не слушаются, ноют, болят до безумия. кожа стерлась совсем, отвердела на подушечках. на них мозоли, еще предыдущие не зажили, а новые уже появились.

сяо неосознанно хватается за голову и тянет, тянет, тянет, будто хочет выдрать каждый волосок на темной макушке. он громко дышит, согнувшись, смотря в пол огромными, заплывшими от слез глазами.

невыносимо обидно, обидно, обидно. ему до чертиков обидно. у сяо не получается играть также. у сяо не хватает опыта, таланта, стремления, искренней любви к музыке.

« б е з д а р н о с т ь »

сяо не чайник, играет на скрипке не один, не два и даже не четыре года, но сбивается. раз за разом сбивается на одном и том же моменте, каждый раз думая, что тот парень с косичками безупречен.

безупречен не только внешним видом, характером, отношениями с преподами, оценками, репутацией в академии, но и безупречен игрой на скрипке. слишком сладкий, слишком идеальный, слишком далекий.

а сяо « с к а т и л с я ». как бы он не старался, что бы он не делал, сколько бы часов не проводил за беспрестанной игрой — результата нет. его и не будет, ведь сяо остыл. он бездумно остыл к занятию, с которым наперекор судьбе хотел связать все свои дни, наслаждаясь чудной музыкой, льющейся из его головы. солнце внезапно перестало светить — п о г а с л о.

теперь сяо играет на другой скрипке.

баск рвется — раз.

```

сяо открывает замки, чтобы встретить на пороге, без умолку звонившего в дверь.

у сяо нет мотивации. он уже две недели не ходит в академию — желает отчислиться, чтобы, как и хотел его отец, заняться семейным делом, чтобы больше не идти за глупой целью, не волочить за собой мешок с трупом душевного композитора, при этом явно хромая. а внутри все еще теплятся осколки звезд, до сих пор живые, опаляющие сердце своими горючими слезами.

у сяо плечи и ноги болят.

– сява!! я тебе принес конспектики!

тепло почему-то становится.

нет, это не осколки звезд залили горячими каплями пустоту внутри него. глаза цвета отшлифованного малахита и аквамариновые косички, маленькие, тонкие, радостные, сверкают, как солнце в весенний день. а прямой взгляд стреляет жаркими, пламенными молниями. да, это он, сладкий-сладкий венти, виртуоз в игре на скрипке; парень, который своим смычком, как меткой серебряной пулей, убил на смерть надежды.

– мне они не нужны, спасибо.

– а, ну, хорошо! возьми вот эту бумажку, – он протягивает лист в файлике, который меняет блики от немного дрожащей руки. – там что-то заполнить надо. я, если честно, не вслушивался. как выздоровеешь, тогда и принесешь.

лист все еще треплется в руке венти, а сяо смотрит на него, не думает даже брать. смысла в этом просто нет. он глаза лишь чуть-чуть прикрывает и вздыхает грустно, как обычно, в общем.

– я не болею, я собираюсь отчисляться, – сяо демонстративно берется за ручку двери, чтобы закрыть ее с концами и отнести свои мысли к ритуальному делу, которым он вскоре займется. а в глазах венти одно лишь недоумение и душераздирающий страх, который заставляет сердце волноваться и биться, биться, биться. биться так сильно, что уши закладывает.

– стой! почему?! – он мгновенно хвается за дверь, расширяя щель обзора ужасно неряшливой комнаты, где все валялось на полу, и вытаскивает ее владельца ближе, крепко впившись в руку. глаза горят отчаянной грустью, нежеланием что-то менять. сердце бьется, бьется, а венти задыхается, будто забыл принять лекарство от аллергии.

венти не думает в тот момент останавливаться, не думает отпускать руку, потому что все кажется, что сяо вот-вот исчезнет и больше никогда не появится. возьмет и окажется приятным сновидением, увиденным венти прошлой ночью. он только сильнее впивается в плечо, хватаясь, как за спасательный круг посреди бездонного океана.

а у сяо кожа шершавая, до остановки дыхания от тихого ужаса вся изрезана. венти моментально отпускает, даже отпрыгивает, пока замедленная реакция сяо начинает наконец действовать, и он цыкает, немного скалясь и жмуря глаза. кровь выступает мелкими каплями. ее футболка не прикроет: до смешного короткие рукава, видно даже больше чем надо. сяо не подумал об этом, просто хотел отделаться от нежданного гостя как можно скорее, но фортуна повернулась к нему спиной. руки с ногами все болят.

– извини... – венти опускает глаза, расчесывая кожу вокруг ногтей, снимая свое единственное кольцо от нахлынувшего волнения. – у тебя все нормально?

а сяо все молчит. нечего сказать попросту. он только роняет беглый взгляд на руки венти и виноватые глаза — жалеет гад. и сяо это ненавидит. ненавидит жалость. ненавидит жалеющих. ненавидит жалких. ненавидит всех.

и ненавидит жалкого себя больше всего на свете.

– не жалей меня, – коротко бормочет он, сжимая злость в кулаках. хочет избить себя опять. хочет разбить дорогую сердцу чашку от ху тао. хочет порвать свои тетради с нотами, над которыми кропотливо сидел в минуты вдохновения. хочет разъебать к хуям любимую скрипку. разъебать уже остатки своего счастья, потому что т о ш н о от всего. тошно от своего существования.

– почему ты хочешь отчислиться? мне важно знать.

– с какой целью? твой конкурент на стипендию уходит, радуйся, — он огрызается, хмурясь все больше и больше. сяо, как охотничий пес, готов сорваться с цепи, набросится и разорвать дразнившего его человека. человека, который давит на него реальностью, давит его же безалаберностью, давит мыслями, которые сяо, казалось, уже отпустил.

– издеваешься, да? – у венти в горле жвачка, кажется, застряла; что-то мешает говорить. он слюну даже проглотить не может. глаза жалостливо ноют, брови изогнулись к переносице ближе. венти злится, венти ужасно сильно злится. – этот конкурент — мое вдохновение! причина, по которой я взял в руки скрипку и начал обучаться в академии! ты хоть знаешь, как я был рад, когда попал в одну группу с этим конкурентом?! этот конкурент — мой авторитет! я столько им восхищался со стороны! я столько прожужжал ушей, что хочу с ним дружить! а в итоге, когда осмеливаюсь сделать первый шаг, то мой конкурент на стипендию говорит, что хочет отчислиться, я как минимум ну.. растерялся? нет, я зол! зол на самого себя, что тянул и боялся..

а сяо молчит, все еще молчит: теперь точно не знает, что сказать. но агрессия отступает мгновенно, остается уныние и глубокая грусть. он пропускает мурашки, бегущие от ног до самых щек, как удар тока. «вдохновение», «причина», «авторитет» — прокручивает сяо в голове, как сломавшуюся пластинку, и почему-то легко улыбаться начинает.

нет, ну какой там авторитет? чего там венти себе надумал? сяо просто безнадежный артист погорелого театра. но всё-таки на слова легко улыбается, а венти раскраснелся то ли от злости, то ли от стыда; дышит глубоко и смотрит прямо в глаза. у сяо от чего-то в душе тяжелеет, будто безвозвратно разбитую вазу пытаются склеить, так отчаянно и усердно, обливаясь детскими слезами. удивление слегка закрадывается, приходит осознание прозвучавших слов, к щекам приливает странное ощущение.

– жаль тебя огорчать, — сяо ненавидит ласку, ненавидит касания, ненавидит тупую доброту, но по собственной воле переступает порог, становясь босыми пятками на ледяной кафель, и гладит легко венти по голове, за волосы, похожие на сахарную вату. рука прилипла к ним, как остатки сахара от сладости, даже влажные салфетки не помогут, остаётся лишь смириться. – слишком личная причина, чтобы оглашать ее.

но вода с мылом помогают избавиться от сахарной ваты на пальцах — сяо опускает руку в карман и закрывает дверь. а у венти все внутри переворачивается, сердце вырезают, так до чертиков обидно.

ре первой октавы рвется — два.