Джейн смотрела из-за занавески на выгон. Там гарцевал угольно-черный Уэллс, на спине которого сидел всадник, прекрасный, как июльский день, когда только что кончилась гроза и томный, полный светом и пчелами воздух пьянит. Волна кудрей под цвет шкуры вороного была схвачена шнурком у затылка. Флавио уже полгода жил в поместье, учился работать с лошадьми, и почему-то самые злые и капризные доверяли ему. Учился прилежно, перенимая науку и у управляющего — Роба, племянника Джейн — и у простых рабочих. И у самой хозяйки, разумеется.

Конечно, в то проклятое утро на барже она не согласилась. Увидела его, стоящего на коленях у каюты, и даже слушать не захотела. Как было можно? Да и на кой черт это ей? Джейн тогда рассмеялась от неожиданности и какого-то извращенного юмора ситуации и велела Флавио... показать, на что он готов ради исполнения своего желания. Что она приказала сделать? До сих пор неловко вспоминать, но в тот момент Джейн была уверена: красавчик презрительно фыркнет и оставит ее в покое, оскорбится. Поделом — она и правда сильно перегнула палку, Карлос был тысячу раз прав. Ей и в голову не могло прийти, что после всего, что случилось, Флавио действительно пойдет и...

Бедняга Рауль вспылил по-крупному, обнаружив его с цепью на шее в загоне, внутри тесной клетки, где иногда держали живой корм для Паши. Рауль швырнул лопату в стену и возопил, что ежели им угодно устраивать свои развратные игрища, то пускай обходятся без его участия и убирают навоз сами. Джейн было так стыдно перед букой... так же, как и перед Флавио, который всерьез воспринял ее приказ.

Ей был жаль его в тот миг, когда Рауль признался, что вымещал на бедняге свою ненависть к себе же. Пусть Флавито приходил первым и желал быть растоптанным, но это казалось неправильным. Не столько желание унижения, сколько способ.

С той минуты Джейн не то, чтобы прогнулась под его прихоть, но... стала уделять ему внимание. И это оказалось не столь утомительно, как она себе представляла. Флавио так забавно старался услужить ей. Так искренне, по-ребячески радовался, когда получалось ее рассмешить или порадовать. Понемногу Джейн уже привыкла, что Флавито рядом, ощущала ответственность за него — и ужасалась Карлосу, который нес этот груз столько времени. И Флавито был красивым, очень красивым здоровым зверем, а любоваться красивыми зверьми Джейн любила всегда. Как и общаться с ними без слов.

Он пришел к ней без слов, в первый же вечер, когда они ступили на берег Англии. Стояла ночь, в гостиничном номере было тихо, только потрескивала свеча, что принесла на серебряном подносе с ужином горничная. Флавио вошел почти бесшумно, запер дверь и опустился на колени, склонив голову. Джейн хотела было спросить, что ему нужно, но поняла, что это лишнее. Любое слово было бы лишним.

Звучали только хлопки короткого хлыста и выдохи. Потом Флавио поцеловал край ее платья и так же молча ушел к себе.

Таких молчаливых тайных встреч накопилось уже довольно много. Разумеется, Джейн соблюдала осторожность, больше не допуская пролиться ни единой капле крови и каждый раз испытывала угрызения совести, глядя на следы, что оставил на гладкой смуглой спине кнут в самый первый раз.

С Джейн Флавио становился немногословен. И не потому, что страшился чего-то или желал подстроиться. Но словно наконец снимал с себя сценический костюм, которым развлекал весь прочий мир.

Как-то раз она неудачно зацепилась локтем за новое седло, потянула связку в плече. Джейн казалось, что она выглядит как обычно, и вечером на светском рауте, устроенном Робом, даже танцевала. Никто не заметил скованности движений.

А после к ней молча явился ее зверь, помог снять платье, скромно отвернулся, пока она облачалась в просторную ночнушку, потом сел рядом на постели и стал разминать ее плечо. Сначала — больно, а потом тепло и приятно. Она заснула раньше, чем Флавио удалился к себе.

Джейн скоро начала угадывать, когда он придет к ней за своим своеобразным утешением. За несколько дней до этого ощущала растущее напряжение, невидимое для остальных. И ждала, что в один из ближайших вечеров тихо откроется дверь спальни и ее зверь встанет на колени, спустит с плеч рубашку и покорно склонит голову в молчаливой просьбе. Спустя какое-то время стала приходить к нему, первой, потому что добраться до собственной комнаты, да и в целом твердо держаться на ногах после ему было трудновато, хоть Флавио ни разу на это не жаловался.

Спальня для гостей была чуть меньше ее собственной за счет большой старинной кровати, каких давно уже не водилось в хозяйских покоях. Флавио всегда выдерживал порку без криков, лишь дышал тяжелее да иногда постанывал в самом конце, когда кожаный хвост жалил уже раскаленную до алого кожу. Всегда стоял почти недвижно, лицом к постели, то сжимая в кулаках покрывало, то бездумно поглаживая его. Джейн не старалась заглянуть в лицо, не докучала вопросами. Просто делала то, в чем они оба нуждались.

Оба. Признать это было нелегко, но честно: чувства, высвобождающиеся в процессе, они делили на двоих.

Однажды Джейн осталась в промежутке меж двумя парами дверей гостевой спальни. Поначалу — чисто случайно, приметив, что недостаточно плотно прикрыла внутреннюю створку, на цыпочках вернулась к ней и увидела... Увидела дополнительную причину, по которой Флавио трудно было приходить в себя после "сеанса". То, что раньше скрывала спущенная с плеч сорочка и деликатная ловкость, теперь не скрывали даже плотные штаны. Джейн ощутила и смущение, и волнение. Подумала, что сейчас-то воочию увидит, как мужчины делают это... но он не стал. Только закусил толстую ткань покрывала, стиснув кулаки, ждал так, пока все линии напряжения не обмякли, превратившись в спокойную гладь. Он не хотел обращать все пережитое в обычную телесную похоть. Он хотел и это тоже — отдать Джейн, пусть она и не знала.

Так красиво. Правильно. И возбуждающе.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала она в другой раз, когда от ритмичных касаний хлыста Флавио качался на волнах собственной темноты, утекающей через боль. — Я хочу, чтобы когда я уйду, ты позволил себе и удовольствие — тоже. Не только страдание.

Он не ответил ничего.

Ей отчаянно хотелось подглядеть, но в тот раз она сдержалась, удалилась к себе.

А потом — нет.

И наконец увидела, как велика ее власть и какой тугой спиралью взводится внутри зверя блаженство, накапливающееся с каждым касанием, словом, взглядом ее, Джейн. И как эта спираль в итоге ослабевает, давая немного иллюзии свободы. Разлитое семя — сок из перетянутых напряжением витков.

В подглядывании Джейн точно не хотела бы признаваться, но и не пришлось. Потому что в третий раз Флавио заметил наблюдательницу сам и... не стал останавливаться.

А в следующий — не стал торопиться, удовлетворяя себя на коленях у кровати, как прежде, а разделся и забрался на высокую перину. Обнажал себя всего, так полно, как только возможно, шипя от боли, когда спины касались простыни, не смущаясь демонстрировать насколько болезненные следы оставила Джейн на его коже. С полуприкрытыми глазами доставлял своему телу удовольствие всевозможными способами. Джейн заливалась краской в своем укрытии между дверей, прикусывала губу, но глаз не отводила. Это было молчаливой манифестацией жажды большего и отказа от меньшего. Ее зверь хотел, чтобы она увидела все его желания и порочные страсти, чтобы окончательно приняла или прогнала прочь. И, кончая, он называл ее имя, словно бы не зная, что Джейн стоит здесь, за дверью, связанная вожделением и восхищением под маской сдержанности.

После долгие две недели они не говорили и даже избегали общества друг друга. Допустим, Флавио страшился увидеть отвращение на ее лице, а сама Джейн... ей нечего было бояться, однако она все же боялась. Возможно, себя самой.

Уэллса уже чистили в конюшне, выгон опустел, зажглись огни. Из-за горизонта раскрывалась веером ночь. Две недели миновали.

Флавио ждал в комнате, освещенной лишь последними бликами заката. Ее ручной зверь был прекрасен и принадлежал ей.

— Сними с себя все.

Он послушался беспрекословно и замер, стоя спиной к ней, лицом к серому окну с бесконечными дугами выцветающих к горизонту холмов. Чтобы надеть на него ту единственную вещицу, которую Джейн желала на нем видеть, пришлось встать на цыпочки. Однако Флавио должен был принять это именно так, чтобы порадовать хозяйку мигом слабости в коленях в момент, когда кожаная лента обовьет горло. И так и было, он едва удержался на ногах; вздрогнул, когда Джейн придержала за обнаженное плечо.

— Ложись на постель лицом вниз.

Смуглая кожа переливалась туманными бликами скупо гаснущего солнца, янтарилась отблесками пламени камина. Ровные полосы от бича искажались, походили на тигриную шкуру: когда Джейн проводила кончиком хлыста, Флавио извивался, мыча внутрь перины, сжимая пуховую мягкость до белых костяшек. Когда место острого кожаного жала заняла ладонь, всхлипнул и выгнулся.

— Жанна... Жанна!

Знал ли ее зверь, каким жаром опаляет ее его запах, тяжелый и терпкий, и этот полу-бессознательный зов? Итальянский выговор превращал имя в Д'жэанна: словно мост между двумя ее жизнями, Джейн и Жанной, тот баланс, который ей самой не удавалось найти годами, а Флавио отыскал с первого раза.

Джейн отбросила хлыст прочь, поставила колено на постель и коротко прижалась к мокрой, соленой, как летняя морская волна, спине, вдохнув глубоко и полно, позволила себе миг головокружения. По скользкой коже легко проникла ладонью в сокровенное, добела раскаленное пространство меж телом Флавио и пуховыми холмами, коснулась члена столь твердого, что страшно, и тут же ощутила, как горячо вымокли пальцы.

Нужно было бы сказать хоть что-то, но она не смогла. Подхватив с пола хлыст и убежала.

Как рассказать принадлежащему тебе человеку о том, что принадлежишь ему — в ответ? Слова — лишь слова.

Нужно было сделать это не тогда, когда оба опьянены властью и бессилием, заключены в кольце вины и искупления. Поэтому Джейн ждала пять дней.

Флавито еще плескался в умывальнике за ширмой, когда она проскользнула в комнату и остановилась посреди, не вполне уверенная, что следует делать дальше. Эта территория была ей совершенно незнакома, но если ее зверь действительно ее, то он сможет провести хозяйку через любую, самую пугающую чащу.

Услышав шаги, он выглянул и не сдержал изумленного возгласа. Перебросил полотенце через резную стенку и подошел, как был — в одних (отлично сидящих) штанах для верховой езды, с влажными волосами, спадающими на плечи. Джейн внезапно ощутила, насколько он ее моложе. Что, если ему не нужно ничего кроме того, что уже дано? И это лишь отяготит, а не осчастливит? Джейн закусила губу, не решаясь поднять глаза. Зачем она вообще пришла?

Теплая, жесткая от мозолей рука коснулась подбородка, Джейн горделиво вскинула голову и встретила улыбку — сияющую приглушенным счастьем, чуточку робкую. Не потянуться к этой улыбке было бы преступлением... А потом Джейн впервые в жизни поцеловал мужчина.

Впервые распустил завязки строгого жакета.

Впервые вынул заколку из волос.

Он не прекращал целовать и шептал ее имя, но не просительно и не так, словно это — последний якорь в волнах безумия, а радостно, будто разворачивая самый дорогой на свете подарок.

Потом они оказались на постели, и Джейн придержала своего зверя за горячие плечи:

— Я никогда... — она сглотнула, — я девственница, Флавио.

Он дрогнул, и Джейн заглянула ему в лицо. Там не было презрения, изумления, только глубокое, отчаянное сожаление. Джейн знала довольно, чтобы понять, к чему оно относится. И притянула своего мужчину к себе, неловко прижавшись губами куда-то в ухо.

— Я рада, что это будешь ты. Я хочу этого — с тобой. И ты ведь применишь все свое искусство, чтобы мне не было очень больно. Да?

— Sì, — шепнул он ей в шею.

И стал покрывать ее лицо и грудь поцелуями, в которых было больше трогательной благодарности, чем страсти. Впрочем, та все равно очень скоро заявила свои права на разумы обоих, утянула на самое дно.

Джейн доверилась, позволяла Флавио делать все, что заблагорассудится. Он гладил ее тело, целовал. Постепенно Джейн расслабилась, перестав предвосхищать главное и в этот момент ощутила скользящее прикосновение. Замерла в ожидании боли, которой не случилось. Было лишь это горячее скольжение, соприкосновение самых нежных и сокровенных частей двух тел, сначала вверх, затем вниз. И снова наверх. Осторожно. Долго. Джейн уже готова была просить, чтобы он перестал дразнить ее и вошел внутрь, только бы...

— Ах!

Джейн обнимала Флавио, замерев от муки, которую он сумел сделать почти сладкой. Но все же не получилось сдержать стон боли, когда таким же плавным слитным движением он снова вышел. Между ног все саднило, с каждым толчком крови боль лишь прибывала. Бедра дрожали, и никак не получалось унять эту нервическую дрожь. Нужно будет не подавать вида, когда сейчас Флавио снова войдет и начнет... Вот сейчас...

Зажмурившаяся Джейн почувствовала осторожное прикосновение прохладного влажного полотенца к самому лону, к бедрам, к ягодицам. Прохладу чистой простыни, затем теплое дуновение прямо в... Не выдержала и хихикнула, открыла глаза.

— Вот и все. Ты уже не девственница. Останься до утра со мной? — прозвучало мольбой.

— Конечно, останусь. А разве ты не будешь больше?..

— Сегодня — нет, — он боднул ее в плечо. — Но спустя несколько дней нужно будет повторить. Если позволишь.

— Я даже буду настаивать, — Джейн потянулась за поцелуем и тот был ей дарован. — Но разве тебе не нужно?..

— Не нужно, — Флавио перехватил ее руку и прижал к своим губам каждый палец. — Я подожду несколько дней.

— И станешь злым и голодным зверем? — улыбнулась Джейн.

— Но ты ведь меня укротишь.