Подвал был забит ящиками яблок, в гостиной пахло яблочным пирогом. Сегодня он был из песочного теста, с листочками по краю и посыпан темным сахаром: Мария любила именно такой. А Закари нравилось мягкое почти несладкое тесто, внутри которого запекались кислые яблоки, и ел он его с сыром. Поэтому Жозель с Марией готовили по очереди.

Жозель волновалась: Закари должен был вернуться на выходные, в летний сезон он по пять дней кряду пропадал на верфи. Волнение началось с полудня и к вечеру лишь усилилось. Жозель терла, мыла и чистила, чтобы выгнать из головы беспокойство. Наконец, Мария подошла и вынула из ее рук тряпочку и медный подсвечник.

— Скоро дыру протрешь. Ты чистила их на той неделе.

— Тогда почищу серебро.

— Его ты истязала в четверг.

Жозель закрыла лицо руками, опершись локтями о край тяжелого дубового стола.

— Все будет хорошо, — шепнула Мария в ухо и чмокнула подругу в затылок. — В этот раз по радио не обещали дождя.

Как-то раз весной они прождали хозяина дома до глубокой ночи, и уже думали, что планы Закари изменились и он решил отложить приезд на завтра. Однако неясная тревога заставила Жозель пойти по дороге в сторону города. Лил проливной дождь... Старенькая машина Закари забуксовала в глубокой грязевой луже. Вместе они на пределе сил сумели вытолкать ее оттуда. Но Закари тогда сильно простыл и хворал целый месяц, даже спустя почти полгода порой покашливал в холодную погоду.

Была и иная причина для волнения. Каждый раз, когда Закари уезжал так надолго, Жозель боялась, что, вернувшись, он посмотрит на нее и поймет, наконец, кого привел к себе в дом, поймет по-настоящему... И велит выметаться вон. Хотя никаких поводов для таких страхов Закари не давал, а услышав о них, рассердился и долго ворчал, Жозель пришлось извиняться за то, что плохо о нем подумала. Но тем не менее, опасение оставалось, оно гасло на следующее утро после возвращения и начинало разбухать в груди сразу после того, как машина скрывалась за поворотом.

— Мои красавицы! — размахивая шляпой, он торопился к крыльцу. — Я привез гостинцы, сегодня в Ансени ярмарка. И продлится еще неделю, — со значением добавил он, добравшись до ступенек, на которых встречали его подруги.

— Вот ей, — Мария ткнула курящейся трубкой в Жозель, — стоило бы развеяться! Хотя бы прикупить новых ниток на кружева.

— Зачем это, — смутилась та, — Я никуда не хочу. Хочешь, езжай одна.

Мария хмыкнула, Закари осторожно обнял Жозель, он всегда делал это, словно прося разрешения. У строгой Марии в том числе. Сейчас та ухмылялась, пуская клубы дыма в сторону от голубков. Подмигнула подруге, заставив покраснеть.

— Что на обед? Я голоден!

Жозель заторопилась в кухню.

***

— Я привез еще кое-что... Может, ты что посоветуешь, как всегда. — Закари разложил на очищенном обеденном столе чертежи. — Вот, пригнали позавчера, красное дерево да позолота. Владелец ничего не смыслит в судах, но богат. И обещает щедро заплатить, если сумеем исправить ход. Клеманс говорит, что все безнадежно. Была бы какая поломка, я бы взялся, а тут...

Жозель надела очки, склонилась над чертежами, потом — над листами, исписанными убористым почерком партнера Закари — инженера Клеменса.

— Можешь передать вашему богатею, что кому бы он не отдал деньги за постройку этого золоченого ночного горшка... — Жозель смутилась, откашлялась. — Это игрушка, а не яхта. Во дворе поставить и хвалиться. А чтобы ходить на ней... все надо переделывать! Глянь только на этот угол. Теперь на планшир. Клеменс верно говорит. Можно немного исправить положение балластом, сменить угол паруса, хотя все равно на волне болтать будет так, что его гостей можно даже не кормить — перевод продуктов. Если хозяин сам не хочет пойти на корм мидиям, за половину лье от берега на этой посудине пусть не суется.

Закари крякнул, вздохнул и махнул рукой.

— Уговорили. Этот заказ выйдет себе дороже. — Он поцеловал Жозель в щеку. — Разрешите пригласить мадемуазель на прогулку?

***

Переодевшись в ночную рубашку за японской ширмой, Жозель еще несколько минут поправляла оборки и завязки. Пальцы немного дрожали. Со стороны постели раздавалось тихое покашливание и шелест страниц. Жозель выскользнула из-за шелковых журавлей, намереваясь быстро выключить свет, но Закари ждал ее. Улыбнулся ласково и отложил книгу.

Жозель села на постель спиной к нему и стала вынимать из волос шпильки.

— Позволь мне.

Закари нравилось расчесывать ее длинные уставшие от прически волосы, а потом плести из них свободную косу, с чем он справлялся отлично (ведь коса ничуть не сложнее морских узлов!).

Жозель старалась не шевелиться и даже не дышать. За свою жизнь она свыклась с этим не-своим телом, худо-бедно приспособилась, словно скукожившийся в неудобной раковине моллюск. А теперь, глазами Закари, она снова видела не-себя, как впервые. То, что видел он, не было Жозель.

Теплые руки обняли ее за плечи, прижали к груди.

— Хорошая моя. Я так счастлив, что мы встретились...

Жозель сжала зубы, чтобы они не застучали. Обернулась и положила широкую не-свою ладонь на седую щетинистую щеку Закари.

— Что ты видишь?

Он недоуменно поднял кустистые брови.

— Тебя. Что еще я должен видеть? Постой, ты что, накрасилась, а я не заметил? Старый слепой пень!

Жозель рассмеялась.

— Нет, нет, конечно! Фи, какая пошлость, Зак. Неужели я стала бы мазаться краской, чтобы впечатлить мужчину?

— Это на тебя не похоже, — согласно улыбнулся он. — И ты нравишься мне такой, какая есть. Иди скорее под одеяло, я нагрел местечко. Осени сейчас прохладные. Смотри, луна уже взошла... — он повернулся к окну.

— Весь дом пахнет яблоками, — сонно пробормотала Жозель, устроившись на подушке. — Завтра выжмем сок на сидр. Будет что продать на новогодней ярмарке.