Кратосы славятся высоким интеллектом. Но Джаэр, судя по всему, фатальное исключение из правил. И почему я раньше не заподозрил подвоха? Наивно решил, что кратос имеет на меня какие-то ужасающие планы, плетет против меня интриги и желает подпортить мне жизнь. Мне и в голову не приходило, что проблема может крыться в ином. Но вот, наконец, всё и встает на свои места. Джаэр просто тупой. Как камень с души, честное слово.

Ну, а что, в семье не без урода, даже если это семья самой умной и сильной расы. Где же вы так промахнулись, кровожадные вы мои интеллектуалы? На каком этапе воспитания совершили ошибку? Или, быть может, как-то неудачно уронили мальчишку на голову в детские годы? Сколько раз роняли? Уверен, не меньше десятка. Я-то думал, что у кратосов с этим строго. Слабый? Смерть. Глупый? Смерть. Плохо начистил ботинки? Тоже на всякий случай смерть, а то мало ли что еще может сделать плохо тот, кто не способен справиться с обувью. Предельно простая стратегия. Но и в ней оказались изъяны, раз Джаэр жив и здоров и даже значится далеко не в самых низших чинах кратосовской армии.

Почему я усомнился в умственных способностях кратоса, спросите вы? Подумайте сами. Какой разумный человек полезет спасать нэкрэса? Вы полезете? Нет, вы же не идиоты. И я не полезу. Почему? Потому что в спасении необходимости нет. Ведь нэкрэс — барабанная дробь — бессмертный. Бессмертный — это человек, который не может умереть. Это я на всякий случай объясняю, а то, возможно, кто-то (не буду показывать пальцем на Джаэра, все и так всё поняли) не знает значения данного термина. Куда ж ты лезешь, тупая ты скотина. Хотя не надо оскорблять тупую скотину, так как даже она не побежала бы меня спасать. Деревенские буренки не единожды наблюдали и то, как я вешаюсь, и то, как топлюсь, и то, как вскрываю себе вены. И ни разу не попробовали что-то с этим сделать. Жевали себе травку и не мешались. В отличие от некоторых.

И ладно бы Джаэр попробовал вытащить меня из петли или перевязать дыру в груди, но прыгать в воду, будучи кратосом… В то, что делает тебя слабым. Какую же бездну дури ты скрываешь за своим невозмутимым видом?

С другой стороны… Не могу не заметить, что никто и никогда не пытался меня спасти. И уж тем более никто и никогда не пытался меня спасти таким эксцентричным способом. Где это видано, чтобы требовалось спасать спасателя? Хотя, должен признать, стратегия рабочая, учитывая, что если бы кто-то просто попробовал вытянуть меня из воды, я бы яростно сопротивлялся, активно глотая воду и стараясь помереть до того, как окажусь на поверхности. Но меня поставили перед непростым выбором. И как бы мне ни хотелось отчаливать в мир иной, сперва, пришлось выручать этого идиота.

Момент истины наступает, когда голова Джаэра не без моих титанических усилий оказывается над водой. Он надсадно кашляет, судорожно ловя губами воздух, пока я, закинув одну руку парня себе на плечо, тащу его в сторону берега, с досадой погружаясь в тот ворох неприятных мыслей, которые пришел сюда заглушить.

— Какого черта?! — выдыхаю я раздраженно, как только нащупываю каменистое дно. Лишь Джаэр оказывается твердо стоящим на ногах, и я тут же отпускаю его руку и отплываю от него на несколько метров. От греха подальше. Кратос выглядит слегка растерянным. Будто бы для него самого стало новостью влияние воды на его организм.

— Ты тонул, — оповещает меня Джаэр, тяжело дыша. Его золотистые глаза в темноте светятся, как у кошки.

— Я бессмертный! Как я, по-твоему, могу тонуть?! — ору я.

— Я… — кратос морщится. — Я не подумал об этом. Просто увидел, что ты тонешь и…

— Не тонул я, говорю же! — гаркаю я, не скрывая разочарования. — А топился! Разницу понимаешь?!

— Топился? — выдыхает кратос с удивлением. Стоять в воде ему явно очень тяжело. Ещё бы. Он же прыгнул в озеро вместе со всем своим оружием, вес которого тянет его ко дну. Потому, даже просто держать вертикальное положение для него — то еще испытание на выносливость. А учитывая, что вода вытягивает из него все силы…

Я не успеваю додумать мысль, потому что мой спаситель, даже стоя на дне, умудряется уйти под воду. И он-то в отличие от меня не топится. Тонет.

Ныряю и вглядываюсь в темноту толщи воды. Кратосы, судя по всему, неплохо видят даже там, где источники света минимальны. Но я этим похвастать не могу. В панике верчу головой, пытаясь разглядеть хоть что-то. И вижу. Золотистые глаза, будто два маленьких факела горят левее и ниже меня. У самого дна.

Бросаюсь к кратосу, цепляюсь за ремни его амуниции и выволакиваю его обратно на поверхность. Даже под водой Джаэр кажется мне невыносимо тяжёлым. А над водой и того хуже. Еле-еле довожу кратоса до берега и кидаю его обессиленную тушу на землю. Сам устало опускаюсь рядом, пытаясь перевести дух. В последнее время что ни смерть, то провал.

— На черта в воду полез? — спрашиваю я кратоса, когда дыхание мое выравнивается.

— Ты тонул, — упрямо повторяет Джаэр, продолжая лежать на земле и пытаясь перевести дух. Думаю, он и сам не до конца понял, что сейчас сделал и на каком волоске от смерти побывал.

Про то, что я тонул, я уже слышал. Не мог бы ты придумать новую версию? И, пожалуйста, получше первой.

— Топился, — настырно поправляю я его.

Несмотря на то, что у самого берега благодаря исходящему от горячей воды пару и пышущей жаром земле теплее, чем в любой другой части леса (там-то суровые морозы), температура воздуха все равно чуть выше нуля. После горячей «ванны» сидеть в одних лишь промокших шароварах весьма прохладно. Так что я решаю вернуться в озеро. Быть может, эту ночь я еще успею спасти, хорошенько утопившись. Надежда на смерть умирает последней, как бы иронично это ни звучало.

Но лишь я поднимаюсь с земли, и чувствую сковывающую мое левое запястье хватку. Вот только я по инерции продолжаю движение. Хлипкие нитки, на которых держится несчастная конечность, лопаются от ощутимого рывка, и я оказываюсь в шаге от воды без запястья. Оно остается в руке Джаэра, которому на кой-то черт приспичило ухватиться за меня именно сейчас. Если ты не в силах подняться сам и тебе требуется помощь, достаточно попросить!

Кратос переводит пораженный взгляд с запястья на меня и обратно.

— П…прости! — выдыхает он с настолько искренним испугом, что я вместо досадного фырканья начинаю смеяться. — Я не хотел…

— Не обращай внимание. Оно постоянно отваливается, — зачем-то успокаиваю я Джаэра, хотя мог бы использовать эту ситуацию, как рычаг давления на чувство вины кратоса. Оно, судя по всему, имеется в арсенале его народа. Иначе не объясню, почему парень сейчас выглядит настолько виноватым. — Положи на тот большой камень, — киваю я в сторону импровизированного стола, у которого оставил свои вещи. — Утром пришью его на место.

— Тебе не больно? — спрашивает Джаэр, с тревогой разглядывая мою руку. А следовало бы с криком омерзения отбросить ее в сторону. В тех нескольких случаях, когда мое запястье попадало в чужие руки, «счастливчики», столкнувшиеся с подобной находкой, реагировали именно так. Будто это не часть моего тела, а какой-то омерзительный мусор.

— Больно, конечно, — меланхолично отвечаю я. — Но мне всегда больно, — кидаю я тихо и сам поражаюсь внезапной откровенности. Эта не та информация, которую следует раскрывать потенциальному врагу. Но слово не воробей…

Дабы не развивать тему и, желательно, вообще не продолжать разговор, я бодро вхожу обратно в воду. Надеюсь, Джаэру хватит ума не последовать за мной. Хотя о чем я говорю? Мы ведь уже пришли к выводу, что мозгов у него преступно мало.

— Снова будешь топиться? — спрашивает Джаэр с тревогой. Признаюсь честно, была такая мысль, но…

— Нет, — хмуро качаю я головой. — Не люблю умирать при свидетелях. Подожду, пока ты уйдешь.

— Кто сказал, что я собираюсь уходить? — слышу я в ответ уже менее растерянное и более дерзкое. Быстро же ты приходишь в себя, поганец. Только что выглядел таким испуганным, и вот в голосе уже слышатся привычные мне самоуверенные нотки. И внутри меня вновь начинает разрастаться раздражение. Поразительный у тебя талант, Джаэр, с пол-оборота выводить меня из себя!

— Я говорю, — рычу я.

— Мне здесь нравится. Пожалуй, останусь, — невозмутимо отвечает кратос. Да что б тебе пусто было!

— Тогда поплыву к другой части озера, — фыркаю я.

— Да, там тоже красиво, — с готовностью соглашается Джаэр. — И туда схожу тоже. Прекрасное место для прогулки.

— Наслаждайся, — цежу я сквозь зубы, а затем резко вздрагиваю от неожиданного прикосновения к ладони. К той самой, что сейчас в руках Джаэра. Мягкое щекочущее поглаживание.

— Я сказал положить руку на камень! — ору я, начиная заметно нервничать. — В ней ничего нет, щупать ее бесполезно.

— Ты почувствовал? — Джаэр не смущается. Скорее удивлен и не лишен любопытства.

— Конечно, почувствовал! — ворчу я. — Я еще и не на такое способен, — и в качестве доказательства я сжимаю руку в кулак, а затем оттопыриваю средний палец. У агафэсов этот жест считается исключительно некультурным. Надеюсь, Джаэр знает его значение и поймет, куда ему следует идти и что дальше лезть ко мне не стоит.

— Удивительно, — доносится до меня отнюдь не оскорбленное. Непробиваемый тип! А вслед за комментарием я чувствую тем самым средним пальцем еще одно прикосновение. Оно мягче. Горячее. И влажное.

— Это сейчас что было? — резко разворачиваюсь я к Джаэру.

— Ничего, — как ни в чем не бывало пожимает он плечами, как раз укладывая мою руку на камень. Хм… Померещилось? Моя больная фантазия играет со мной злую шутку? Готов поклясться, что это был… Да нет, бред какой-то.

— Не объяснишь, что ты вообще забыл в этом лесу? — судя по всему, кратос на самом деле никуда не уйдет. А находиться в тишине под надзором его золотистых глазенок мне весьма неловко, учитывая, что прямо сейчас я перед Джаэром во всей своей разлагающейся красе. Нет на мне ни повязки, что закрывает дыру вместо левого глаза. Ни одежды, что прячет мои раны от любопытных глаз. И даже плаща, за которым можно было бы спрятать хотя бы руки, по самые локти исполосованные многочисленными шрамами и «украшенные» полузажившими обезболивающими рунами. (Пользоваться ими меня научил наш иэтрэс, но толку от них почти никакого. Как мертвому припарка.) Я со всем своим уродством как на ладони. И зрелище это не из приятных. Тебе бы, Джаэр, вскочить на ноги и торопливо ретироваться в сторону крепости, а не прожигать меня изучающим взглядом, сверкая золотом.

— Гулял, — кидает Джаэр, поднимаясь с земли и начиная отстегивать многочисленные ремни с кинжалами от кратосовской формы.

— И по странному стечению обстоятельств набрел на это озеро почти одновременно со мной? — протягиваю я недоверчиво. — Куда больше я поверю в то, что ты за мной следил, — надеюсь, это не прозвучит самовлюбленно. Знаю, что нафиг никому не сдался, но тем не менее!

— Одно другому не мешает, — усмехается Джаэр, к моему удивлению даже не пытаясь отнекиваться. Он раскладывает ремни рядом с моими вещами, а затем берется отстегивать от спины арбалет с колчаном.

— Наглец, — выдыхаю я тихо, но кратос все равно слышит меня.

— Ну и что? — даже не думает он оскорбляться. Ножны с саблями и мечом присоединяются к остальному оружию Джаэра. Аккуратно разложив весь свой арсенал на земле, чтобы дать ему высохнуть, парень к моему ужасу берется за одежду. Я же далеко не сразу соображаю, что откровенно пялюсь на раздевающегося передо мной кратоса. Под узким кожаным сюртуком оказывается облегающая черная безрукавка с высоким воротом, а поверх нее белая портупея с охотничьими ножами в ножнах по бокам. Четыре толстых белых ремня (два перекинуты через сильные плечи, два проходят под руками) встречаются чуть выше солнечного сплетения кратоса и скрепляются толстым золотым кольцом. Еще три ремня туго опоясывают узкий торс Джаэра. С портупеей парень справляется так же ловко, как с остальными ремнями до того. А затем он поворачивается ко мне спиной и стягивает с головы маску.

И мое полумертвое сердце пропускает удар. Не знаю, почему меня так будоражит мысль о том, что я смогу увидеть Джаэра без черепа золотой гарпии. Но сам факт внутренней дрожи оспаривать не стану.

Вот только за маской следует еще и безрукавка, демонстрируя мне широкую мускулистую спину, и я заторможено начинаю понимать, что у меня, судя по всему, появится возможность увидеть куда больше, чем я способен воспринять. И лишь когда кратос с лязгом расстегивает тяжелую пряжку ремня штанов, до меня наконец-то в полной мере доходит, что я творю. Из-за пара, поднимающегося от воды, стоящий на берегу силуэт кажется слегка размытым. Но когда Джаэр принимается стягивать штаны, я резко отворачиваюсь, ощущая необъяснимое смущение. Не то чтобы я не видел голых людей. В деревне мы топили баню каждые выходные и меня в компанию взрослых брали с десяти лет. Правда, мне это времяпрепровождение не особо нравилось, ведь у всех присутствующих были перья, где надо. А у меня в силу возраста — нет, и надо мной из-за этого подтрунивали. Но, если подумать, после трансформации в нэкрэса подобного зрелища, к сожалению или счастью, я оказался лишён. А других возможностей полюбоваться обнажённым телом по причине все той же трансформации мне так и не представилось. Можно было бы конечно отыскать какой-нибудь труп и раздеть его. Или влить в него немного своей энергии и приказать раздеться самому под подходящее музыкальное сопровождение… Но я до этого не додумался и считаю, что это к лучшему!

Раздается всплеск.

Постойте… всплеск?

— На кой черт ты снова лезешь в воду? — восклицаю я, усилием воли заставляя себя не поворачиваться к Джаэру. Боюсь увидеть лишнее, хотя мысль об этом и заставляет мою кровь кипеть. Насколько же меня вымотало одиночество, если я испытываю настолько непреодолимое желание полюбоваться мужской наготой?! Чего я там не видел?

Вообще-то у Джаэра я не видел ничего и любопытно до жути.

— Чтобы согреться, — спокойно отвечает кратос. — Пока сохнет одежда, побуду в воде.

— Но она же ослабляет тебя, — напоминаю я на всякий случай.

— Да, мои физические силы опускаются до уровня слабейших представителей агафэсов, и меня тянет на дно подобно камню. Но это не страшно. Я не стану заходить глубоко, — обещает Джаэр.

— Не боишься, что я внезапно захочу утащить тебя под воду? — решаю я придать ситуации остроты.

— Я был бы не против, если бы ты меня утащил куда-нибудь без привлечения воды, — отвечает кратос спокойно. Без воды это куда? В чертоги Патарэса — Бога-карателя, отправляющего грешные души в бесконечные каменные шахты своего подземного царства? Не смеши меня.

— К тому же, если бы ты хотел меня убить, тебе было достаточно не спасать меня, — справедливо замечает Джаэр. Так-то оно так… И все равно мне явно выказано определенное доверие. Не слишком ли много мне чести?

— Интересный шрам, — внезапно раздается голос кратоса слишком близко от меня, а вслед за тем я ощущаю скользящее прикосновение от спины к правому боку. От неожиданности я почти подскакиваю на месте и резко разворачиваюсь к Джаэру лицом.

— Ты с ума сошел? — ощетиниваюсь я, пытаясь унять резко подскочивший пульс. Кратос, избавившись от всей одежды, маску вернул на законное место, отчего я испытываю противное сожаление. А вот нижнее белье он решил не оставлять. Бесстыдник! Вода доходит Джаэру до пупка. Кристально-чистая вода, прошу заметить. Не та, в которой можно что-то спрятать. И мне требуется нечеловеческое усилие воли для того, чтобы не опускать взгляд ниже. Впрочем, здесь есть на что посмотреть и помимо гениталий. Парц был прав, Джаэр хорошо сложен. Впрочем, все кратосы с одинаковой физической конституцией. Высокие. Широкоплечие. А учитывая, что тренируют их с юных лет, нет смысла удивляться выразительным рельефам. Не таким выразительным, как у пратусов или модрэсов, которые зациклены на толщине своих рук настолько, что некоторые не гнушаются употребления вредных трав, приводящих к росту мышц. Но и хлюпиком Джаэра назвать язык не повернется.

— Как получил? — Джаэр будто и не слышит моих воплей возмущения. И наготы своей не стесняется. Кратосовской самоуверенности можно только позавидовать.

— Тебе-то что? — пытаюсь я за наигранным раздражением скрыть все возрастающее смущение. Кратос стоит ко мне непростительно близко. ГОЛЫЙ КРАТОС СТОИТ КО МНЕ НЕПРОСТИТЕЛЬНО БЛИЗКО!

— Интересно, — спокойно отвечает Джаэр, ловя одну из прядей моих волос, концы которых, несмотря на свою тяжесть, плавают на поверхности воды.

— Кучка бандитов, встретившихся на моем пути, решила проверить, что произойдет, если распилить меня пополам, — отвечаю я и морщусь от неприятных воспоминаний. Та ещё была ночка. Бандиты мне напомнили детей, которые разрезают дождевых червей надвое. Вот только я не червь.

— И как? У них получилось? — спрашивает кратос, начиная накручивать прядь моих волос на средний и указательный палец. А я наблюдаю за этим как завороженный. Не свожу взгляда, будто он делает что-то невероятное.

— Не до конца, — бормочу я на автомате. — Кость позвоночника распилить так и не смогли. Руки устали, да и пила была тупой. Идиоты. Все же знают, что пилить надо по сочленениям.

— Было очень больно? — задает мне кратос следующий вопрос. И он меня слегка отрезвляет, потому что боль была ужасающей и, что немаловажно, очень долгой. Пилили-то меня часа четыре, не меньше.

— Восемь из десяти, — прикинув пару моментов, оглашаю я свой вердикт, аккуратно выуживая прядь волос из несильной хватки Джаэра и на всякий случай отходя от него на шаг. На фоне фосфоресцирующего мха и окруженный редкими вьющимися вокруг нас светлячками, Джаэр выглядит нереальным. Тело, словно искусно выточенное опытным скульптором, сверкает золотом шрамов. Многочисленные белые татуировки будто светятся на фоне лоснящейся коричневой кожи. Быть столь красивым — преступление. Быть уродом, бесстыдно лицезреющим эту красоту, — еще хуже. Но я не могу отвести взгляда.

— О-о-о-о, — понимающе протягивает кратос, не обращая внимания на мои манипуляции. — А вот мои, — Джаэр поворачивается ко мне боком и демонстрирует крестообразный золотистый шрам ниже ребер, который бликует в полумраке золотом так же, как и его глаза, — восемь из десяти, — заканчивает он фразу. Мне приходится вновь сократить расстояние между нами, чтобы получше разглядеть рубец.

— Это от чего? — любопытствую я.

— От топора.

Значение белой татуировки рядом с шрамом в виде маленького топорика сразу становится ясным.

— Почему тогда шрам крестообразный?

— Потому что ударов было два, — объясняет Джаэр спокойно. — Хочешь потрогать? — спрашивает он неожиданно.

— Что? — переспрашиваю я недоуменно.

— Шрам, — объясняет Джаэр. — Хочешь потрогать?

Вообще-то… Хочу! Но…

— На черта?

— Ну как же, — протягивает Джаэр с улыбкой. — Это ведь так… стээкко, — последнее слово явно относится к кратосовсому диалекту.

— Я не знаю значение этого слова, — признаюсь я.

— Хм, да, прошу прощения, — выдыхает он с задумчивым видом. — Как же это будет звучать на общем языке? — стучит он пальцем по острому подбородку. — А, вспомнил. Чувственно, — выговаривает он с усилием.

Ты уверен, что имел в виду именно это? Кажется, ты что-то перепутал!

Почти физически ощущаю, как лицо мое темнеет из-за приливающей к нему черной крови.

— С ума сошел?! — восклицаю я, надеясь, что в полумраке леса незаметен весь спектр моего смущения. — Ничего я трогать не собираюсь!

— Жаль, — кидает кратос со вздохом. — А что у тебя было девять из десяти?

Я, благодарный, что непонятная мне тема быстро сворачивается, поворачиваюсь к кратосу спиной, убираю прилипшие к коже влажные волосы в сторону (что одной рукой сделать оказывается не так-то просто) и указываю на правую лопатку.

— Мне в спину воткнули отравленный нож. Мало того, что боль была кошмарной, так еще и вытащить оружие из себя я не мог почти неделю. Неделя сплошной агонии, — признаюсь я, и меня буквально передёргивает от воспоминаний.

— Можно прикоснуться? — прилетает мне наглый вопрос.

— Нет, нельзя! — рычу я. — Ты и так достаточно меня потрогал!

— Разве этого может быть достаточно?

— МОЖЕТ!

— Тебе неприятно?

Дело не в этом. Этот идиот с ума меня сведет. Он вообще понимает, как это звучит со стороны?! Мне остается только гадать, что у кратоса творится в голове. Наверное, для их народа это в порядке вещей. Но я не из их числа!

— Я не привык к прикосновениям, — стараюсь я сохранять самообладание.

— Разве? — тон Джаэра меняется. — Я видел, как агафэс заключал тебя в объятья, — произносит он тише.

— Ему можно, — не задумываясь бросаю я.

— Почему? — еще один идиотский вопрос.

— Потому что он мой друг!

— Друг, значит, — что за интонация? Я не могу ее понять, и меня это бесит.

 — А твои девять из десяти? — возвращаюсь я к основной теме разговора.

Джаэр указывает на небольшой, уже потерявший яркость шрам на левой ключице.

— Это от копья, — поясняет он, заметив мое недоумение. Рубец не выглядит впечатляющим. — В меня его кинул тэрус. Ты когда-нибудь сталкивался с тэрусами?

Я в ответ отрицательно качаю головой.

Тэрусы — коренастые желтокожие гиганты, самые миниатюрные представители которых выше далеко не низкого Джаэра минимум на голову. Слышал о них, но никогда не видел. Такие же самобытные, как и кратосы. Такие же агрессивные и опасные. Только в отличие от сородичей Джаэра предпочитают воевать исключительно с кратосами. Считают, что смуглые «соседи» с золотистой кровью занимают территорию, которая по праву принадлежит гигантам. Только подтверждение этого права отсутствует, а многовековая история говорит об обратном. Это тэрусы, спустившись с вершин стальных гор и обосновавшись на территории кратосов, самопровозгласили ее своей собственностью, а затем втемяшили себе в голову, что кратосы, решившие не трогать древний народ с вершин, чем-то им обязаны. Посему тэрусы и кратосы ненавидят друг друга так же сильно, как ненавидят друг друга модрэсы и пратусы. Так что большая удача, что они не захотели помогать нам в битве с эгриотами, иначе бы от крепости не осталось камня на камне. Думаю, отказались тэрусы как раз потому, что узнали о необходимости союза с кратосами, что для них является нонсенсом. Странно, что кратосы, зная о возможном союзе с тэрусами, тем не менее, не задумываясь, дали свое согласие. Полагаю, они слишком умны, чтобы гордыня заглушала их голос разума.

— Копьё вошло в ключицу и пронзило меня наискосок, — продолжает объяснять Джаэр. — Для того чтобы вытащить его, нашему иэтрэсу пришлось сперва надавить на его основание, чтобы копье пробило меня насквозь, — кратос поворачивается ко мне боком и проводит пальцем по второму шраму чуть выше правого бедра. — Наконечник вышел здесь. Его сломали, и только затем вытянули копьё сверху через все тело. Ощущение было такое, будто меня всего выворачивают наизнанку.

Понимаю, почему не умираю я, какой бы сильной ни была боль. Но как же выжил ты? Даже если целитель очень хорош, разве может он отвечать за терпимость к боли? Не стану лгать, я весьма впечатлен.

— Что насчет десяти из десяти? — продолжает нашу странную игру кратос. — Это? — Джаэр касается своей шеи, намекая на мои шрамы, оставшиеся после обезглавливания.

А вот и не угадал. Отделению головы от тела я не поставлю больше трех из десяти. Все обычно происходило быстро. Один, максимум два (если палач неумелый) удара. Не столько больно, сколько непонятно.

— Нет, — качаю я головой. — Это, — тыкаю я на Т-образный шрам на груди слева. — Один сумасшедший агафэсский аристократ заплатил кругленькую сумму за то, чтобы меня поймали и приволокли в его личную крепость. Он несколько недель всячески надо мной измывался. Видел бы ты, с каким восторгом он наблюдал за тем, как я восстанавливаюсь. Говорил, что я лучшая игрушка, которая когда-либо у него была. Ведь меня можно пытать до скончания веков, — рассказываю я спокойно и с облегчением замечаю, что в золотистых глазах не читается и намека на жалость. Ненавижу, когда меня жалеют. — Как-то раз он рассек мне грудь и поставил раскаленным жалом свое клеймо прямо на моем бьющемся сердце. Это было самым болезненным, что я когда-либо переживал. Думаю, проделай он подобное несколько раз к ряду, и рассудок бы меня покинул, — признаюсь я.

— Почему ты позволил ему пленить себя? — спрашивает Джаэр, чуть нахмурившись. Жалеть не жалеет, но будто бы раздосадован.

— Позволил — не самое подходящее слово, — качаю я головой.

— Но ты силен, — настаивает кратос. Кажется, он здорово злится, только не могу понять, на кого? На меня? Или того, кто меня пленил?

— Какой толк в силе, которой ты не умеешь управлять? Я тогда был еще слишком юн. С моего преображения прошло около года. Я успел научиться лишь малой толике того, на что был способен на самом деле. К тому же мой мучитель хорошо подготовился. Соорудил мне темницу, сплошь покрыв ее стены, пол и потолок очищающими рунами. Через такие ни один мертвый не пройдет, а полумертвый, как я, сильно ослабнет.

И зачем я все это ему рассказываю?

— Так значит, и у нэкрэсов есть слабые места, — протягивает Джаэр со странной интонацией.

— Слабые места есть у всех, — отвечаю я.

— Как же ты выбрался из столь непростой ситуации? — продолжает расспросы Джаэр.

— Мне помогли, — улыбаюсь я.

— Кто? Тот агафэс? Поэтому вы так близки? — тут же напрягается кратос. Боги, причем здесь Парц? Он что действительно настолько не дает тебе покоя?

— Лучше. Мне помогла людская глупость, — интригую я Джаэра. — Мой мучитель решил сделать себе кулон из моей руки. Но он, как и ты, не знал, что я могу управлять своими конечностями, даже если они отсоединены от тела.

— О-о-о! — протягивает кратос с явным одобрением. — Придушил?

— Придушил, — киваю я. Мы с Джаэром переглядываемся и внезапно одновременно начинаем смеяться.

— Ты бы его видел в этот момент! — выдыхаю я сквозь хохот. — Несколько недель пыток стоили того, чтобы лицезреть подобное выражение лица!

— Я представляю, — соглашается со мной кратос. И я ловлю себя на мысли, что впервые вижу, как Джаэр смеется. Именно смеется. Так искренне звонко. Почти по-детски. И я, завороженный сим зрелищем, невольно любуюсь парнем целых несколько секунд, прежде чем одергиваю себя и поспешно отвожу взгляд.

— Твоя десятка? — спрашиваю я кратоса, стараясь скрыть сковывающее смущение. Теперь Джаэр поворачивается ко мне спиной и указывает на тот самый заключенный в белый уроборос шрам на шее, который я разглядывал в патруле.

— Удивительно, что ты выжил, — не сдержавшись, бросаю я. — От чего это? Для наконечника стрелы слишком длинный и ровный рубец. Для меча или сабли — короткий.

— От кинжала, — отвечает Джаэр тихо. Кинжалы? Я знаю лишь один народ, который орудует с кинжалами столь ловко. И это кратосы.

— Значит и у вас бывают стычки между своими? — задаю я наводящий вопрос.

— Бывают, конечно, но очень редко. Правда, в данном случае это была вовсе не стычка. И боль от удара я считаю самой сильной далеко не из-за физических ощущений. Она лишь знаменовала боль иного рода, — произносит Джаэр, вновь поворачиваясь ко мне лицом.

— Выходит, и кратосам не чужды душевные страдания? — удивляюсь я. — Боюсь представить, что могло их вызвать.

— По-моему, это очевидно, — пожимает Джаэр плечами. — Что еще, если не безответная любовь?

Наступает звенящая тишина. Я недоверчиво смотрю на кратоса, ожидая, когда он сообщит, будто это шутка. Но… судя по всему, ни черта он не шутит.

— Удар тебе нанес человек, которого ты любил? — осторожно интересуюсь я.

— Именно.

— Но… за что?

— За что? — кратос смотрит на меня с непониманием. — За то, что оказался недостоин, естественно.

— Настолько, что тебя чуть не убили? — не верю я своим ушам.

— Я был слишком юн и самонадеян. Следовало подождать несколько лет, прежде чем вызывать мою симпатию на бой. Но первая любовь кружит голову и заставляет вести себя опрометчиво, — спокойно объясняет Джаэр. — Это стало для меня хорошим уроком. Впрочем… Опрометчивость все еще в списке черт характера, от которых я пока не избавился.

Любовь и бой? Как-то эти две вещи не стыкуются в моей голове, но расспрашивать и дальше я Джаэра не решаюсь. Вижу, что воспоминания о шраме на шее не слишком ему приятны. К тому же куда больший интерес у меня вызывает иное.

— Я думал, что взаимоотношения между кратосами строятся на расчете, — произношу я задумчиво. — А не на любви.

— С чего ты это взял? — щурит Джаэр сверкающие в полумраке глаза.

— Ну как же… — я почему-то чувствую себя неловко, но раз сам завел этот разговор, сам теперь и буду расхлебывать. — Вы же выбираете партнёра по силе. Вас больше ничего не интересует.

— Верно, — соглашается кратос. — Но при чем здесь расчет?

— В моем понимании любовь — нечто более эфемерное и необъяснимое, — отвечаю я, чувствуя появившееся напряжение. Джаэр неотрывно смотрит на меня.

— Дай угадаю, — произносит он тихо. — Ты рос среди агафэсов? — предполагает он.

— Да, среди них. Как ты это понял? — теряюсь я. Не только же агафэсы относятся к любви так, как я это описал. Или только?!

— Эфемерность и необъяснимость — это по их части, — улыбается он. — Но так ли на самом деле их любовь эфемерна? И так ли необъяснима? Или они зачастую пару выбирают из-за красивой бороды или глаз? — задает он явно риторический вопрос.

— Здесь все не так просто, — я может и не агафэс, но долгое время был именно им и не хочу, чтобы их считали дураками. — У агафэсов есть поговорка «Встречают по перьям, провожают по уменьям». То есть, сперва человек привлекает тебя физически, ты, основываясь на этом влечении, узнаешь его поближе. И уже своим внутренним миром он тебя или отталкивает, или привлекает больше прежнего. Тогда и появляется… любовь, — говорю я, параллельно размышляя, не звучат ли мои слова слишком наивно.

— У нас тоже есть поговорка «Любовь зла, полюбишь и слабака», — смеется кратос. — Изначально нас привлекает физическая или интеллектуальная сила, но это совсем не значит, что если воин перебил половину вражеской армии или открыл новый метод ковки стали, то в постель к нему нырнет абсолютно любой кратос.

— Но многие все же нырнут? — уточняю я.

— Желающие, безусловно, найдутся, — не спорит Джаэр.

— И не важен его внешний вид?

— Конечно, не важен, — пожимает кратос плечами. — Человек ценен перспективами, которые хранит в себе, а не красивыми глазами, которые ему даровала природа. Как вообще можно любить кого-то за то, что от него изначально не зависело? Ведь внешний вид — не твоя заслуга. Твой облик — то, что сотворила природа и твои родители. Не ты.

— Я бы поспорил, — не соглашаюсь я. — Внешность же можно подчеркнуть. Одежда. Украшения. Белила и пудра для лица.

— Одежда — яркая обертка. Украшение — отвлечение внимания. Пудра — ложь, — отчеканивает кратос. — Внешность не имеет реальной ценности, не говоря уже о том, как быстро она утрачивается.

— Легко же тебе говорить, ты-то красавчик, — досадливо фыркаю я и лишь затем понимаю, что сболтнул лишнего.

— О, так тот, кто жил среди агафэсов — главных ценителей человеческой внешности и верующих в любовь с первого взгляда — считает меня привлекательным? — усмехается Джаэр.

— Я не это имел в виду, — морщусь я. Что за самодовольство, боги тебя подери! — Констатирую факт, не более.

— То есть то, что ты считаешь меня привлекательным — факт? — гнет свое кратос. Напомните мне позже провалиться сквозь землю, а то, боюсь, забуду.

— Кем бы я ни был воспитан, я нэкрэс. У нас все иначе, — на ходу вру я, хотя сам не до конца понимаю, иначе ли. — Ну, а что насчет возраста пары? — не очень грациозно ухожу я от темы. — Вам и на это все равно?

— А почему кого-то должен заботить возраст партнера? — отвечает Джаэр вопросом на вопрос.

— Ну… Вдруг он годится тебе в деды, — развожу я руками, уже ощущая, что и этот аргумент разобьется о непробиваемые доводы кратоса.

— Чем старше человек, тем опытнее и мудрее. Разве это не хорошие черты для пары? Зачем еще нужны партнеры, если не для того, чтобы учиться друг у друга, поддерживать друг друга, быть друг другу опорой, учеником и учителем, другом и любовником, семьей?

— Так-то оно так, но…

— Но, дай догадаюсь, на самом деле проблема вновь во внешнем виде, который агафэсы так ценят? — Джаэр не скрывает сарказма. — Морщины и седые волосы не столь привлекательны? Кожа отвисает, а глаза блекнут?

— Вовсе нет. Дело ведь еще и в мышлении. Чем больше разница в возрасте, тем больше пропасть недопонимания и…

— А если бы в крепость пришла агафэса, выглядящая как юная дева, но за спиной разменявшая третью сотню лет, кто-нибудь обратил бы внимание на ее возраст? — прерывает меня кратос. — Или все от млада до велика лишь любовались бы ее перьями на груди?

Один — ноль в пользу Джаэра.

— Так вам и пол не важен… — я ещё пытаюсь что-то доказать, хотя и понимаю, что на пути к полному краху.

— Но и здесь все дело только во внешности, — уверяет меня Джаэр.

— Не только, — качаю я головой, хотя и мне самому однополые отношения не кажутся чем-то ужасным. Это спор ради спора. Давно у меня не было возможности с кем-нибудь подискутировать.

— То есть если бы в крепость пришла молодая красивая агафэса, на нее бы от млада до велика не пялились до тех пор, пока не узнали, что она мужчина? — задает мне Джаэр риторический вопрос.

Вообще-то прецеденты были. И… пялились, конечно. А потом жутко злились.

— Но ведь гениталии… — бормочу я, роя себе могилу.

— Опять же… Внешний вид в данном случае гениталий. Ты ведь понимаешь, насколько это на самом деле не значимо?

— А вдруг у твоего партнера между ног… не знаю… щупальца?! — какие слабые доводы, Ксэт. Теряешь сноровку.

— Ну и что? — пожимает кратос плечами. — А у тебя между ног щупальца? — внезапно спрашивает он.

— Что? Нет у меня никаких щупалец! — я и без щупалец прекрасен, как рассвет на закате.

— Что ж… если бы были, меня бы это не смутило, — заявляет кратос спокойно.

— Черт с ними, с щупальцами. Здесь же стоит еще и вопрос размножения, — напоминаю я.

Кратос замолкает и внимательно смотрит на меня, а затем взрывается надсадным смехом. Смеётся долго, сгибаясь пополам и держась за живот.

— Мой довод действительно настолько смешон? — хмурюсь я.

— Безусловно! — подтверждает Джаэр. — Кратосов всегда удивляла зацикленность других рас на размножении и гонке за «наследием». У нас такое понятие отсутствует, — объясняет он. — Размножение ради размножения — это такая глупость! Если же ты хочешь не просто размножаться, а самостоятельно воспитать ребенка, у тебя он появится независимо от того, какого пола твой партнер. Выходов из положения масса.

— Если кратосы не придают большого значения размножению, вы не боитесь исчезнуть как раса? А вдруг вы вымрете? — нагнетаю я обстановку.

— Ну и что? Всё когда-то умирает. Тебе ли не знать? — произносит кратос, смеряя меня взглядом. Весьма трезвая жизненная позиция. Мне это нравится. Даже слишком.

— Последний вопрос можно? — спрашиваю я, водя пальцами правой руки по воде.

— И не один, — кивает Джаэр.

— Послушать тебя, так кратосы — самый лояльный и понимающий народ из всех возможных. Но как же так выходит, что вместе с тем вы кровожадны и безжалостны? У меня не укладывается это в голове, — признаюсь я.

— На все есть свои причины, — неопределенно отвечает Джаэр. — Я не стану оправдывать ни свой народ, ни себя. Скажу лишь, что лояльность требует кровавой платы. Мы живем так, как хотим жить. Но за наши взгляды нам приходится бороться. То, что для других неприемлемо, для нас в порядке вещей. И наоборот. Но ведь так быть и должно, верно? Мы ведь все разные. Вот только кратосы, в отличие от других народов, не пытаются навязать другим их взгляды на жизнь. Увы, окружающие нас расы почему-то уверены, что только они знают, что правильно, а что нет, и будто бы на самом деле имеют право диктовать, как нам следует жить. Это для нас неприемлемо. Если кто-то ставит под сомнение наши устои, мы нападаем. Быть может, это неправильно с точки зрения агафэсов, пратусов или модрэсов. Быть может, кто-то считает, что выжигать целые деревни из-за одного глупца, кинувшего в нашу сторону необдуманную фразу, жестоко. Но это жестоко для них. Для нас же вопиющей жестокостью является подрывание наших устоев. Того, чем мы живем и дышим. Того, что является основой нашего существования. Потому война для нас — часть жизненного цикла. Смерть — логическое окончание. Мы не боимся ни того, ни другого.

Как пафосно.

— Бесстрашные и смертоносные кратосы, значит, — вздыхаю я.

— Смертоносные — это правда. Но не бесстрашные, — отрицательно качает Джаэр головой.

— И чего же вы боитесь, если не смерти? — продолжаю я любопытствовать.

— Того же, чего, как мне кажется, боишься и ты, — улыбается Джаэр. — Мы боимся одиночества… и потерять свободу.

Как легко он меня раскусил. Всегда страшился, что кто-нибудь додумается расчленить меня, разложить по ящикам и закопать в какой-нибудь глуши. Умереть, я бы не умер. Но столетия провести зарытым в земле… Рассудка я бы лишился куда раньше, чем смог набраться сил, чтобы выбраться.

— Выходит, — решаю подвести я итог беседы, — кратосы — не варвары и у них тоже есть чувства?

— А у нэкрэсов? — Джаэр делает шаг в мою сторону. — У нэкрэсов чувства есть? Вы способны испытывать привязанность к другому существу?

— Конечно, — киваю я. — Я люблю своих родителей. Точнее людей, которые меня воспитали.

— И все? — протягивает Джаэр. И вновь уменьшает между нами расстояние. Я делаю было шаг назад, но Джаэр ловит одну из плавающих прядей моих волос и несильно тянет ее на себя, тем самым не позволяя мне отойти слишком далеко.

— Этого мало? — хмурюсь я.

— А как же избранница? — на губах кратоса появляется усмешка. Он наверняка уже знает, что в моей расе женщин нет. Это он, выходит, намекает на мертвецов, с которыми я бы мог развлекаться? Здрасьте, приехали. А я-то уже было решил, что у нас вышло найти общий язык. Настроение резко падает, и говорить больше нет никакого желания.

— Уже поздно, — произношу я, и тон мой сквозит раздражением. Я отнимаю у кратоса прядь своих волос и поспешно двигаюсь в сторону берега.

— Я обидел тебя? — слышится удивленное со стороны кратоса.

 — Нет, — бубню я себе под нос. — Меня обидели Боги.