Чего я сейчас хочу? Дайте подумать. Спектр моих возможностей настолько велик, что так сразу выделить одно желание среди тысяч очень и очень сложно. Хотя, что это я?.. Желание как раз одно-единственное, но вот способов его реализации масса. Что же выбрать, что же выбрать? Так волнительно.

Интрига.

Хочу уйти в гущу Синего леса. Раствориться в полупрозрачных кронах деревьев. Рассечь мягкие вены на руках острыми, будто бритва, листьями и завороженно наблюдать, как кровь струйками стекает от запястий к дрожащим ладоням. Как черная влага собирается на кончиках пальцев густыми, блестящими в свете луны каплями, походящими на червовую вишню, что спеет в саду моих родителей каждое лето. Как «плоды» из моей крови, набухшие, срываются вниз и разбиваются о промерзшую землю, превращаясь в чернильные кляксы. Невероятная суицидальная красота.

Хочу войти в кипящее озеро, ощущая под ногами мягкость песка и покалывание от скрытых в нем кусков костей животных и людей. Идти навстречу воде, ощущая, как ошметки обварившейся плоти отделяются от моего тела и всплывают на поверхность. Погружаться в кипяток по самую макушку и усердно глотать и вдыхать воду до тех пор, пока перед ослепшим от жара глазом не появится будоражащая дух пелена приторно-сладкой смерти.

Хочу найти добротное дерево. Перекинуть веревку через его толстые ветви. Аккуратно связать петлю и накинуть себе на шею. И спрыгнуть с кривого пенька, чтобы последним, что донеслось бы до моих ушей до ухода из этого мира, стал бьющий по ушам хруст ломающейся шеи.

Хочу, в конце концов, вспороть себе живот и грудь. Погрузить руки в умирающую плоть и, одурманенный слепящей болью, вцепиться в собственное серое сердце, украшенное клеймом безумного агафэса. Сжать в пальцах упорно бьющийся орган. Сжать сильно. Еще сильнее. Как кусок свежего мяса. Чтобы на его поверхности появились рваные раны. А затем вытянуть чертово сердце из себя, разрывая вены и орошая все вокруг чернотой. И наблюдать, как сердце бьется в моих руках. Несмотря ни на что, как и всегда. Функционирует, собака, что бы ни случилось. Во что бы то ни стало. Вопреки. Но вопреки чему? Вопреки самому себе.

Как же паршиво быть бессмертным, вы бы знали. Отвратительная способность, априори лишающая меня самого легкого способа убежать от жестокой действительности. Вот в чем заключается мое проклятье. Что бы ни произошло, как бы мне ни было плохо, больно, мерзко, проблемы придется решать в любом случае. Хоть вены режь, хоть вешайся на собственных волосах, хоть активно присаживайся на кол. На колу, я, кстати, ни разу не сидел. Считаю это вопиющим упущением. Но, уверен, возможность мне еще представится. Жду не дождусь.

Не знаю, сколько времени я нахожусь под кратосовским дурманом, но, полагаю, дольше, чем хотелось бы, учитывая, что не хотелось находиться под ним вовсе. Под этой дрянью я агонизирую не меньше нескольких часов. Я привык желать несбыточного. Привык не получать того, чего хочу. Привык и смирился. Но я и не знал, что неисполнение разных желаний имеет и разное послевкусие. «Хочу умереть» оказывается весьма отлично от «хочу прикоснуться к другому человеку». Совершенно другое «хочу». И душу оно испепеляет иным, незнакомым мне жаром, справляться с которым я пока не научился.

Прихожу в себя я около двери в мою комнату и первую минуту недоуменно смотрю на поцарапанную поверхность перед собой. В старом дереве блестит уже подсыхающая черная кровь и куски плоти. Моей плоти. Моей крови. Это я царапал дверь, желая выбраться из тюрьмы, сотканной из собственной неудовлетворенности жизнью. Пытался хотя бы раз наплевать на все мерно выстроенные собой же ограничения и просто в кои-то веки сделать то, чего мне хочется, а не то, что должно.

Стыд, который я испытываю на фоне произошедшего, не описать словами. Такой терминологии еще не существует. Могу лишь с уверенностью утверждать, что если до этого у меня еще иногда проскальзывали наивные сомнения по поводу того, что я главное позорище этого мира, то теперь моя убежденность в этом укоренилась окончательно и бесповоротно. Действительно, позорище. Ах, какой красивый повод помереть. Ах, как жаль, что я все еще не способен на, казалось бы, столь простую манипуляцию. Боги, даже помереть нормально не могу! А что я могу? Ни черта. Ни черта я не могу! Эх, Ксэт-Ксэт-Ксэт, какая же ты стыдобень. Всем стыдобеням стыдобень. Жаль, за такое не выдают ордена, иначе бы весь мой плащ украшали тысячи почетных наград за особые позорные заслуги.

Некоторое время я просто лежу на полу и смотрю в потолок. Осознаю. Перевариваю. Размышляю, что мне следует сделать в первую очередь: развести костер и кинуться в пламя, извиниться перед Джаэром или плюнуть в лицо Соэру. Очень хочется плюнуть… Даже сильнее, чем сжечь себя. Но сперва извинения, которые, наоборот, не хочется приносить ни в коем разе. Нет-нет, я не считаю, что Джаэр был не прав. Он сделал все, чтобы эта отвратная ситуация разрешилась с минимальными потерями. Конечно же, извиниться необходимо, как и сказать очередное «спасибо». Вот только… Мне плохо от одной только мысли о том, что придется смотреть ему в глаза.

«— Не заставляй меня применять силу.

— Да. Примени, прошу тебя».

О чем я только думал?! Как я мог?! Сказать?! Такое?! Боги! БОГИ! Примени, прошу тебя?! КСЭТ! К СЕБЕ ПРИМЕНИ! ПРОШУ ТЕБЯ! И не надо стесняться! Ни в чем себе не отказывай…

Лучше уж просто сразу отведите меня на плаху. Отрубите голову. Нацепите ее на кол и водрузите где-нибудь у входа в лес. Каждый раз, как увижу неприятеля, буду орать во всю глотку. Хоть какой-то толк.

Самозабвенно варюсь в чистой, как слеза младенца, жалости к себе любимому. Ну почему? Почему я такой бедный и несчастный? Почему я не мог родиться бедным, но счастливым? Или хотя бы несчастным, но богатым? Почему все и сразу? Разве это справедливо?

Благо жалость быстро уходит на нет. На ее место прибывает иное чувство. Злость. Кто-нибудь мне объяснит, каких чертей все это происходит именно со мной? Почему вся эта гадость липнет именно ко мне? Нельзя, что ли, распределить невезение на всех вокруг? Чтобы не повезло всем, но по чуть-чуть? А не мне одному! Концентрированно! Джаэр, конечно, тоже хорош! Не мог мне сразу рассказать обо всех побочных эффектах кратосовской крови?! Теперь-то понятно, почему после каждого приема обезболивающего мне снились сны один краше другого! Вот из-за этого! А если учесть, что кровь подогревалась моей симпатией, смесь сногсшибательная! Спасибо! Удружил!

Нет-нет-нет, Ксэт, не совершай ошибку. Не вини в своих проблемах всех и каждого. Джаэр хотел как лучше. Хотел как лучше, а получилось как всегда, потому что иначе у тебя, Ксэт, не бывает, и пора бы уже к этому привыкнуть и… не знаю, научиться получать от этого удовольствие? Боги. Джаэру пришлось пережить такое, чего я и заклятому врагу не пожелаю. Мои бессовестные домогательства. Какой кошмар. И еще…

Невольно касаюсь губ.

Ему пришлось меня поцеловать. Я-то всегда думал, что если я кого-то и поцелую, то только в качестве пытки. Впрочем… оно ведь так и получилось, верно! Как сказал Джаэр? Невыносимо мучительно? Так оно и есть. Но, несмотря на это, он помог мне. Несмотря на это, вытерпел. Ты даже не понимаешь, Джаэр, насколько глубокую могилу себе роешь этими своими действиями, потому что мои чувства к тебе из-за этого растут слишком быстро и становятся почти оглушительными. Чувства, что рвутся наружу и желают срываться с губ жаркими признаниями. Чувства, что вопреки логике, заставляют меня испытывать глупую, полумертвую, как и я сам, надежду на чудо. Чудо под названием «взаимность». Шутка века. Всем смеяться. Сквозь мои слезы.

Пожалуй, следует вновь попробовать умереть от голода, потому что я не желаю выходить из своей комнаты следующие сто лет. Малодушное решение, знаю. Но как же не хочется разбираться во всем этом дерьме. Как же хочется просто сбежать. Спрятаться. Раствориться в мироздании, будто бы меня и не было. Стереться из памяти всех, кто когда-либо со мной сталкивался. Не существовать. И не рождаться. Эй, вы, боги недоделанные, я могу просто не родиться? Щелкните там где-нибудь пальчиками. Потрясите бубнами. Или еще чем-нибудь потрясите, неважно чем. Но исполните мое желание. Я ведь заслужил одно желание. Так или нет? За все мои мучения. Страдания. Кошмары.

Хотя ладно… Попридержим коней. Лицо Соэра само себя не заплюет, и об этом тоже забывать не стоит. Нельзя все оставлять как есть. Сейчас складывается впечатление, будто я слаб и немощен. И только скрывшись за спиной Джаэра, я могу дать отпор унижению и бессовестности окружения. Но это не так. Не Джаэр… Я должен был решить этот вопрос. Точнее, мне следовало быть внимательнее и осторожнее с самого начала. Попасться на такую глупую уловку — еще один повод для стыда.

Возбуждение отступает, но боль возвращаться не торопится. Полагаю, у меня есть еще некоторое время, прежде чем невыносимые ощущения перекроют мне возможность мыслить трезво. Не стоит тратить эти драгоценные минуты зря. В конце концов, порыдать в подушку я смогу в любое другое свободное время. Жить мне еще несколько сотен лет. Нарыдаюсь всласть.

Приняв решение, ползу к многострадальной правой ноге, что гниёт у кровати. Две крысы пытались оттащить ее к дыре в стене, но им пришлось отказаться от сомнительного лакомого кусочка, оказавшегося слишком большим. Неуклюже стягиваю с себя штаны. Кривыми стежками кое-как возвращаю конечность на место. Переодеваюсь, не желая оставаться в одежде, которая все еще частично пахнет Соэром. И самую малость — Джаэром. Я заметил, что от кратосов пахнет сталью. Но при этом у каждого аромат слегка отличим от остальных. Интересно, связано ли это с количеством оружия, которое они всегда таскают при себе? Или это запах их тел? Кровь, напротив, на вкус сладкая и пахнет… даже не знаю, с чем можно было бы ее сравнить. С чем-то… освежающим?

Освежившись водой, что осталась в бадье после утреннего умывания, хлопаю себя ладонями по лицу, мотивируя к действиям. Нет, Ксэт, ты не останешься в комнате. И уж тем более не станешь делать вид, будто бы ничего не произошло! Давай. Сделай это. Покажи всем, где волкорысы зимуют!

Настроенный воинственно, толкаю дверь в намерении выйти из комнаты, но она, вопреки моим ожиданиям, не поддается. Будто бы с внешней стороны ее что-то подпирает. Или кто-то… Неужели Джаэр все это время сидел у моей комнаты? И сидит до сих пор? Час от часу не легче!

— Джаэр, — проглотив ком в горле, зову я его тихо. — Все прошло. Я пришел в себя. Можешь больше не держать дверь, — оповещаю я его, на всякий случай постукивая костяшками по деревянной поверхности. — Джаэр? — не получив ответа, повторно окликаю я его. Тишина. Так. В чем дело? Знаю, тот я еще герой-любовник, но меня же за это не могли замуровать? Или могли? — Джаэр, выпусти меня! — требую я. Все еще тишина.

Наваливаюсь на дверь и что есть мочи толкаю ее. Слышу неприятный хруст в левом запястье. Правая нога скользит и нелепо выворачивается в бок. Но усилия мои не оказываются напрасными. Дверь поддается, и у меня получается приоткрыть ее на четверть вершка. Но происходящее далее меня отнюдь не радует. В образовавшуюся щель из коридора в мою комнату заползает тонкий золотистый ручеек. Кровь.

— Джаэр?! — встревоженно окликаю я кратоса. Так, стоп! До того, как столкнуться со мной и Соэром, Джаэр шел в лазарет из-за раны в руке. Он что же… Так до него и не дошел?

Черт! Черт-черт-черт!

Наваливаюсь на дверь всем телом и все же распахиваю ее достаточно для того, чтобы протиснуться между ней и косяком. Мое предположение, к сожалению, оказывается верным. Джаэр сидит в коридоре, подперев мою дверь спиной. Глаза его закрыты. Дыхание прерывистое. Из руки на пол успела натечь лужа крови. Хорошо, что боль ко мне еще не вернулась, иначе я, вполне возможно, потерял бы остатки всего во мне человеческого и взялся бы слизывать «лекарство» с пола.

— Джаэр! — кидаюсь я к кратосу и начинаю тормошить его за плечи. — А ну-ка не помирай! Не помирай! Не смей! — кричу я, при этом начиная лихорадочно соображать, как лучше поступить? Бежать к иэтрэсу? Или к кратосам, чтобы они помогли мне донести Джаэра до лазарета, потому что, учитывая, с какой натяжкой я приоткрыл дверь, весит кратос в разы больше, чем может показаться на первый взгляд.

— М-м-м… — к моему облегчению слышится тихое со стороны Джаэра. Не длинные, но густые ресницы вздрагивают. Кратос открывает глаза и устремляет на меня мутный взгляд. — Ксэт? — выдыхает он будто бы устало. — Ты в порядке?

Я? В порядке ли я?! ТЫ ТУТ ПОМИРАЕШЬ, КАКАЯ РАЗНИЦА, В ПОРЯДКЕ Я ИЛИ НЕТ, ИДИОТ?!

— Встать можешь? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Ты не ответил, — слышится от Джаэра.

— Я в порядке, — цежу я сквозь зубы. — Не побоюсь этого слова, великолепно. Потрясающе. Невероятно. Чувствую себя человеком, нашедшим клад посреди леса. Вдохновлен, весел, счастлив, — выдаю я с интонацией человека, способного прямо сейчас совершить массовое убийство.

— Ты не в порядке, — качает Джаэр головой и было вновь теряет сознание, но я вовремя дарю ему отрезвляющую пощёчину.

— А ну-ка не спать! — рычу я. — Ты потерял слишком много крови. Тебе необходимо в лазарет. Один я тебя не дотащу. Поднимайся! — требую я, хватая Джаэра под здоровую руку.

— Я бы хотел извиниться, — бормочет он в полубессознательном состоянии.

— Господи, как ты меня достал! — вспыхиваю я. — Какие, к черту, извинения? Ты только и делаешь, что извиняешься передо мной! — кричу я, все же заставляя Джаэра подняться с пола. Он еле держится на ногах, потому я закидываю его здоровую руку себе на плечо, тем самым помогая ему держать равновесие. Впечатление, что одна только эта рука весит пудов десять! Не удивительно, что ты так красиво пошел ко дну озера, Джаэр! Сколько в тебе берковец?! Даже подумать страшно.

— И за это прости… — слышу я неразборчивое.

— Не надоело еще сыпать извинениями? — пыхчу я, медленно утягивая Джаэра за собой. Он еле переставляет ноги. Но переставляет. Значит, надежда довести его до лазарета имеет место быть. Главное, чтобы он не отключался. Потеряй кратос сознание, и я не смогу удержать его в вертикальном положении. Более того, полагаю, если он упадет на меня, то намертво придавит к полу, и я не смогу из-под него выбраться. Повеселится же народ, когда отыщет нас. Нет, спасибо, на сегодняшний день лимит унижений явно превышен!

— Не надоело, — неожиданно твердо для своего состояния отвечает Джаэр. — Я буду извиняться столько, сколько потребуется.

Мне этот разговор не нравится. Была б моя воля, откусил бы себе язык и не произнес за свою жизнь больше ни единого слова! Вот только разговор — единственное, чем я могу удержать кратоса в сознании. Потому следует продолжать говорить. О чем угодно. Пока не доведу его до места назначения.

Лазарет от моей комнаты не то чтобы очень далеко. Но нам потребуется преодолеть лестницу, а это та еще задачка, учитывая состояние не только Джаэра, но и меня самого! Моей правой ноге в последнее время абсолютно не нравятся ступеньки. И сейчас, лишь мы начинаем подъем, как конечность моя стремится в противоположную от необходимой сторону.

— Извинения — это всего лишь слова, — фыркаю я, зная, что этим высказыванием в непростую ситуацию ставлю в первую очередь себя самого. Это же я хотел извиняться, нет?! Что за бред?!

— Верно, — соглашается Джаэр с запозданием. — Что мне сделать, чтобы загладить свою вину?

— Нет никакой вины, — рычу я, упрямо продолжая нелегкий путь по лестнице.

— Мне следовало сразу сказать тебе, что у обезболивающего в моих венах есть «побочный» эффект, — бормочет Джаэр.

— Да, я тоже думал об этом, — соглашаюсь я. — А потом попробовал представить, как бы выглядело это чистосердечное. И понял, что не нелепо представить эту информацию крайне сложно. Кроме того… — я запинаюсь, но продолжаю. — Ты ведь хотел мне помочь. Узнай я об этом эффекте, и я бы отказался принимать такое лекарство. И тогда бы мучился от боли, а не от глупых снов.

— Снов? — Джаэр спотыкается, и мне стоит больших усилий, чтобы удержать его. — И что это были за сны? — кратос будто бы оживляется.

— А ты догадайся, — выдыхаю я мрачно. И кто меня только за язык тянул? То, что мне грезилось, обсуждать я сейчас желаю в последнюю очередь!

— И кто?.. — Джаэр останавливается на предпоследней ступеньке и упирается больной рукой в стену. Переводит дух. По его скуле стекает прозрачная капелька пота. — Кто приходил в твои сны?

Разве это не очевидно? Я ведь пил твою кровь, а это значит… Или не значит? Раз он задает этот вопрос, то…

— Почему спрашиваешь? — хмурюсь я, делая шаг к выходу в холл и тем самым давая Джаэру понять, что следует двигаться дальше. Его рука продолжает обильно кровоточить, на что указывает вереница золотистых капель, отмечающих наш пройденный путь.

— Есть поверье…

Ох уж эти поверья.

— Считается, что если человек изопьёт крови кратоса, а затем уйдет в мир сновидений, его разрываемый страстью разум, преобладая над телом, покажет его истинную любовь. А не владельца крови, из-за которой пробуждается влечение лишь физическое, но никогда эмоциональное.

Час от часу не легче. Спасибо, что в очередной раз подтвердил то, что я в тебя влюблен. Ничего, если не стану кланяться в ноги?

— Но раз это лишь «поверье», значит, работает оно не всегда? — предполагаю я.

— Дело не в этом, — качает Джаэр головой. — Просто кратосы не видят снов.

— Тогда откуда же это поверье появилось? — недоумеваю я. Джаэр в ответ лишь пожимает плечами.

— Так ты… видел кого-то конкретного? — спрашивает меня этот самый конкретный тип.

— Может и видел… — кидаю я тихо, все силы переключая на контролирование своего тела. Правая нога явно надо мной издевается, то и дело заставляя меня крениться к стене.

Мы наконец-то оказываемся в холле, но, к моему сожалению, сейчас в нем ни единой души. Попросить о помощи некого. До лазарета рукой подать. Но легче мне от этого не становится. Я успеваю устать. А Джаэр — и подавно.

— Так может… или видел? — несмотря на полуобморочное состояние, Джаэр не теряет хватки.

— Это имеет значение? — хмурюсь я.

— Да, — кивает Джаэр. — Для меня имеет.

— С чего бы? — теряюсь я. Кратос в ответ неожиданно наваливается на меня, и я с запозданием соображаю, что он отключился. Под его весом я неумолимо стремлюсь к горизонтальному положению и оказываюсь пришпиленным к полу. Гадство. Почему, если мне в голову приходит наихудший вариант развития событий, именно он, в конце концов, и происходит?! Видят Боги, сил во мне сейчас немного и я до последнего желал сохранить их крупицы для Соэра. Но сейчас выбора нет.

— Пшенка, — зову я красного шакала, чувствуя, что находится он где-то поблизости. Мой верный мертвый друг откликается на зов и уже через мгновение тычется призрачной мордой в бок Джаэра. Он переводит взгляд с кратоса на меня, а затем обратно на Джаэра, и начинает скулить.

— Знаю, — выдыхаю я с усилием. — Помоги мне. Один не справлюсь, — прошу я, протягивая к шакалу руку. Пшенка в ответ подскакивает и прыгает на меня. А точнее, в меня. Обычно я прошу шакала забрать боль, но сейчас иной случай. Мне нужна его сила и проворность. Но чтобы позаимствовать у него все это, необходимо с помощью моих клятых сил произвести слияние моего духа с его. Увидь меня сейчас собрат-нэкрэс, и он бы повертел пальцем у виска, не преминув напомнить, насколько подобное слияние опасно. Окажись Пшенка духовно сильнее меня и реши он завладеть моим телом, ему бы это удалось. Вот только кому понадобится разлагающийся кусок плоти в качестве земного балласта? То-то и оно. Мое тело своей уродливостью и немощностью делает мне одолжение!

Меня тут же окутывает странный проникающий холод. Легкое покалывание пробегает от кончиков пальцев до головы. И вместе с этими ощущениями я чувствую небывалый прилив энергии. Но даже с новыми силами мне стоит большого труда выбраться из-под Джаэра. Еще сложнее оказывается поднять его на руки. Мелькает у меня в голове мысль облегчить свою участь, скинув с Джаэра все его оружие. Но я напоминаю себе, насколько для кратосов важен каждый их кинжал, и решаю помучаться еще самую малость. Во имя дурацкой любви, о которой я не просил!

— Боже мой, что случилось?! — слышится возглас Парца, лишь я успеваю появиться на пороге лазарета. Тэрас, которая ожидаемо вышивает очередной кривой цветок, откидывает пяльцы и бросается ко мне. Она забирает Джаэра из моих одеревеневших от усталости рук с таким видом, будто он пушинка, и ловко перекладывает его на свободную кровать. Тут же подоспевает и наш иэтрэс. Цэрп лишь бегло осматривает Джаэра и тут же понимает, в чем дело. Не проходит и минуты, как рядом с раной на руке кратоса появляется руна восстановления «энэктэс».

— Он потерял достаточно крови, но для кратосов это не критично. Минут через сорок очухается. К ночи полностью восстановится, — сообщает он и возвращается к склянкам, по которым разливал какую-то прозрачную жидкость в момент моего появления.

— Хорошо, — выдыхаю я, опускаясь на уже знакомый стул. Я вымотан. Еще больше вымотан Пшенка, который, как только Тэрас забирает из моих рук Джаэра, выпрыгивает из моего тела и теперь лежит у меня в ногах, набираясь энергии. Чем меньше в духе сил, тем бледнее он выглядит. Пшенка обычно ярко-алый, что говорит о колоссальной энергии, которой он пышет. Но сейчас его цвет меркнет. Да, даже духам иногда необходима передышка.

— Ксэт, что произошло? — спрашивает Парц осторожно. — Вы подрались?

— Что? — до меня не сразу доходит смысл его вопроса, и лишь затем я соображаю, как моё появление выглядит со стороны.

— Нет. Эта рана, — киваю я на руку Джаэра, — не моих рук дело. Я расскажу тебе… вам, — поправляюсь я, замечая взгляд Тэрас, — что случилось, но лишь при одном условии.

— Условии? — удивляется Парц.

— Умоляю, помоги мне нормально пришить ногу.

****

Джаэр приходит в себя даже раньше назначенного иэтрэсом времени. Лишь открывает глаза, как тут же было вскакивает с кровати, но заметив меня, выдыхает и ложится обратно.

— Извини… — доносится от него смущенное. Я в ответ морщусь.

— Хватит уже.

— Что «хватит»? — спрашивает он с таким видом, будто ожидает услышать из моих уст смертный приговор.

— Извиняться, — поясняю я терпеливо. — Достал, честное слово. Давай условимся. Больше никаких «извини».

— Но я… — было протестует Джаэр.

— Боль-ше ни-ка-ких «из-ви-ни»! — повторяю я по слогам, буравя кратоса взглядом. Парц и Тэрас при этом молча переглядываются. И чему-то улыбаются. Не знаю, что они там себе навыдумывали, но мое и без того не лучшее расположение духа портится окончательно.

— А вы не отвлекайтесь, — обращаюсь я к ним. Они в четыре руки зашивают мне ногу, проходя по рваной плоти уже четвертым слоем стежков. Парц при этом деловито наставляет Тэрас. Рассказывает, почему раны на теле лучше зашивать полукруглой иглой, под каким наклоном это делать и какие нитки применять, чтоб они не растягивались и не размокали от крови. В развлечение под названием «Пришей Ксэту ногу не коленом назад» участвует даже Цэрп. Он с задумчивым видом рисует вокруг раны руны стабильности «стэрторэп» одну за другой. Украшает мне ими не только колено, но и всю ногу внизу вплоть до лодыжки.

Я-то уверен, что Джаэр не станет возвращаться к нашему разговору при свидетелях. Но кратос на сей счет имеет свое мнение.

— Позволь мне загладить свою вину, — выдает он, не смущаясь того факта, что невольные слушатели могут неверно интерпретировать его слова.

— Какой же ты доставучий, — морщусь я. — Я ведь сказал, что…

— Позволь, — продолжает настаивать Джаэр. Он выглядит куда лучше, чем ранее у двери в мою комнату, а означать это может только одно: он от меня не отстанет.

— Заколебал, — честно сообщаю я Джаэру.

— Позволь.

— Каким образом? — сдаюсь я. — Как ты можешь загладить вину, которой я к тому же за тобой не вижу? — скептически уточняю я. — Что ты можешь мне предложить? Мне ничего не нужно.

— Ничего?

— Ничего.

— Я так не думаю.

Боже мой, он еще и не думает.

— Ты ведь любишь умирать, не так ли? — спокойно спрашивает Джаэр. Цэрп и Тэрас при этом кидают на меня недоуменные взгляды, а Парц такой же взгляд кидает в сторону Джаэра. Да, мое хобби не для слабонервных и далеко не каждый может его понять, принять и осознать.

— …но не любишь боль, — продолжает Джаэр, не дождавшись моего ответа.

Очень тонкое замечание.

— Этот кинжал, — Джаэр начинает копаться в своих многочисленных ремнях, пока из одного из них не выуживает желаемое, — с ядом…

— Змеелюска, — заканчиваю я за кратоса. Уж в чём в чём, а в быстродействующих ядах я специалист. Змеелюски очень редкие животные. И очень ядовитые. Из их прочных перламутровых панцирей испокон веков делали лезвия кинжалов и сабель для правителей государств. Одна царапина — и ты труп. Я тоже труп. Часа на полтора. Но куда важнее другое. Эти кинжалы вечные. В смысле, сколько бы лет ни прошло, лезвие останется ядовитым. Это вам не бережно оберегаемый мною яд императорского скорпиона, которого мне хватит максимум раза на три.

Такое оружие очень редкое и весьма дорогое. Сомневаюсь, что подобные кинжалы украшают арсеналы абсолютно каждого кратоса. За эту смертоносную красоту на оружейном базаре можно отхватить столько золотых — на всю жизнь хватит.

— Яд парализует и убивает почти мгновенно, — продолжаю я демонстрировать свою осведомленность.

— Он твой, — говорит Джаэр, протягивая мне кинжал. — Если ударить им прямо в сердце, умрёшь мгновенно и абсолютно безболезненно.

— Не люблю убиваться холодным оружием. Когда приходишь в себя, оно все еще в тебе, — бормочу я, пытаясь скрыть неожиданный приступ робости. Ничего ж себе подарочек! Да за такой кинжал правители разворачивали целые войны! А ты мне его отдаешь вот так просто?

— Если тот, кто приходил тебе во снах, не захочет тебе в этом помочь, то… я помогу.

Что?

— Я буду тебя им убивать. Если позволишь, — выдает Джаэр.

— Человек, что приходил к тебе во снах? — как всегда не к месту влезает в разговор Парц. — Так это же…

— Заткнись, — шиплю я, кидая на друга настолько испепеляющий взгляд, что он мгновенно тупит взгляд и голубеет. Ничему тебя, Парц, жизнь не учит! Что ж ты воду то в себе не держишь, болтливое ты недоразумение! — А ты… — оборачиваюсь я к Джаэру, — …кажется, все еще не пришел в себя.

Убивать ему меня вздумалось, посмотрите-ка какой самонадеянный? Даже Парц, единственный живой близкий друг, узнав о моей тяге к смерти, относится к ней с негативом. И уж точно никогда не захотел бы мне в этом помочь. Ты что, черти тебя дери, нэкрэсовский идеал?! И мои отваливающиеся конечности тебя не смущают, и хобби ты мое готов поддержать. Дальше что? В любви мне признаешься?

Ах, если бы…

— Хотя, полагаю, смерть для тебя, процесс интимный и далеко не каждому ты позволишь ударить себя кинжалом в сердце… — Джаэр будто пытается меня добить. Не дает путей к отступлению. И как мне после такого врать себе? Заставлять поверить в то, будто чувства мои не такие уж и сильные и я с ними справлюсь? Почему, боги, ты такой… идеальный? Аж, тошно.

Парц делает последний узелок и жестом дает понять, что его с Тэрас работа окончена. Я опускаю ногу с его кровати. Одергиваю штанину и поднимаюсь. Осторожно делаю шаг вперед, проверяя, все ли в порядке, и в очередной раз убеждаюсь в том, что руки у агафэса золотые. Нога действует так, будто никогда и не отваливалась! День явно становится лучше! И почему я не додумался попросить его о помощи ранее? Понятно, почему. Потому что процесс этот омерзителен. И прежде чем пришивать ногу на ее законное место, иэтрэсу и Парцу пришлось удалить из моих ран личинок красных мотыльков. Это не то, через что следует проходить моим близким.

— Спасибо за предложение, но мне ничего не нужно, — скрипя зубами, отчеканиваю я. Мне ничего не нужно, кроме разве что тебя в моей постели и Соэра с разбитым лицом. И если первое нереализуемо, то на втором желании крест ставить рано. Здесь я могу себя и побаловать.

— А впрочем… — невольно улыбаюсь я, поймав себя на интересной идее. — Кое-что ты все же можешь мне дать.

Джаэр, было помрачневший, сверкает золотом глаз.

— Всё что угодно.

— Твою фляжку с водой. Отдай мне ее, — прошу я и протягиваю руку. Кратос тут же выуживает почти полную флягу из внутреннего кармана куртки, отдает ее мне и лишь затем спрашивает:

— Зачем она тебе?

Я в ответ лишь вновь улыбаюсь.

— Она поможет мне проучить одну обнаглевшую скотину.