По вечерам в кафе Метрополия бывало поистине шумно: люди собирались у столов плечом к плечу, обливались кофе с ног до головы, орали, декларировали стихи, обсуждали новые и старые постановки и били морды несогласным. Здесь всегда коромыслом висел сигаретный дым, окна с годами потемнели и теперь напоминали загадочные серые витражи, пол был покрыт ровным слоем сливок, кофе и пыли; и каждый более-менее серьезный творец Хрустальной знал: все сколь-либо стоящие образцы литературы, музыки или художественного искусства имеют корни в Метрополии. Так уж повелось, и с этим нельзя было спорить. Ты вздумала заделаться художницей, писательницей или музыканткой? Тогда вытаскивай последние гроши из кармана и беги в Метрополию — только там у тебя появится хотя бы призрачный шанс.

Да, по вечерам в кафе Метрополия бывало поистине шумно, и именно поэтому Ари и Сиси предпочитали появляться там строго во время обеда.

Вот и сегодня, стоило многочисленным часам Хрустальной нехотя отбить двенадцать ударов, как обе барышни сошлись у своего любимого столика, заказали кофе с пирожными, склонились над чашками и тарелками, взглянули на мутное витражное окно. Хотя до пика оживления было еще далеко, в кафе уже было накурено так, что бедная Ари поминутно кашляла, смешно морща носик, и Сиси, всегда стремившаяся во что бы то ни стало обеспечить маленькой подруге полный комфорт, поспешила приоткрыть окно, хотя хозяин Метрополии и выдал ей один из своих особенно-осуждающих взглядов, при виде которых многие известные поэты лишались чувств.

— Не хмурься, дедушка, — усмехнулась Сиси. — Морщинки на лбу останутся.

Хозяин недавно разменял восьмидесятый юбилей, и сложно было представить место на его маленьком лице, где могли бы появиться новые морщины — разве что поверх старых! — но слова Сиси его как будто остудили. Вся Хрустальная знала, что хозяин Метрополии испытывает особенную слабость к Сизели, и посмеивалась, понимающе покачивая головами, как мифическая гидра. В конце концов, разве шестьдесят лет — это разница?

А за окном было лето, всепоглощающее, невероятное лето, выкрасившее Хрустальную в нарядные зелено-розовые оттенки. Во дворах цвели густыми гроздьями розы, белоснежные тротуары были дочиста вымыты теплым дождем, по небу рассыпались легкие перья прозрачных облаков, и все было до того красиво и хорошо, что сердце радовалось от одного лишь взгляда. Даже мрачные прохожие, круглый год измерявшие Хрустальную шагами, даже они начали улыбаться, высунув голову из вороха своих бед и забот; и Сиси и Ари тоже улыбались.

Скромно одетый, растрепанный мужчина непонятного возраста со свертками бумаги под мышкой вышел из-за угла, уверенно подошел к афишному столбу, торчавшему из тротуара недалеко от Метрополии. В руке у мужчины был валик на длинной темной палке, и этим валиком он щедро прошелся по столбу, покрывая тысячелетний слой афиш новой порцией клея, после чего начал прилаживать один из своих свертков. Сиси наклонилась к Ари и прошептала:

— Спорим, в глубине этих афиш можно найти полезные ископаемые доисторических времен?

— Скажешь тоже, скажешь тоже, Сиси, — смеялась Ари и тоже морщила нос, как будто ей что-то было неприятно. — Вечно ты такие умные вещи говоришь, что даже страшно становится...

Сиси посмеялась, но ей тоже было страшно. Мужчина-расклейщик приладил свою афишу, пригладил, полюбовался и пошел дальше, а в приоткрытое окно Метрополии заглянули синие, как океан, глаза Ари, внимательные и наивные глаза.

— По-моему, просто восхитительно.

— А мне кажется, художник слегка приукрасил действительность. Неужто у меня и в самом деле вот такие волосы, как будто рожь колосится?

— Твои волосы — как солнце, — Сиси любовно провела рукой по голове Ари, намотала на палец тоненькую волнистую прядь. — Как золото, рассыпанное по твоим плечам.

— Скажешь тоже, скажешь тоже, — смущалась и улыбалась Ари. — Вечно ты такие вещи говоришь...

Афиша на улице гласила: НОВАЯ ПОСТАНОВКА В ГОРОДСКОМ ТЕАТРЕ: ПРИНЦ И ВОЛШЕБНЫЙ КОРОЛЬ", а ниже, достаточно крупно, чтобы было видно издалека: "В ГЛАВНОЙ РОЛИ - АРИЕТТА АРЛОУ".

— В главной роли, — улыбалась Сиси, поминутно глядя на улыбающееся лицо Ари на афише. — Кто бы мог подумать! Ах, я-то помню тебя совсем маленькой девочкой, такой смешной и забавной девочкой...

— Как будто сама меня сильно старше! А говоришь-то!

Сиси смеялась и не могла перестать смотреть на афишу. Она была на два года старше, на двадцать сантиметров выше и на двадцать килограммов тяжелее Ари, и в их отношениях, казалось, тоже всегда занимала большую роль. Все их совместные вылазки были идеями Сиси, все их планы исходили от нее, все их начинания; Ари всегда и на все с радостью соглашалась, кивала, бежала, но вот сама принять решение, придумать, захотеть почему-то не умела. Сиси бывало, шутила, что без нее Ари совсем пропадет, будет мокнуть под дождем, не решаясь открыть зонт, умрет от голода, не в силах решить, чем бы пообедать; но на самом деле она и правда опасалась за подругу. Особенно теперь, когда ПРИНЦ И ВОЛШЕБНЫЙ КОРОЛЬ выходила на главной сцене Хрустальной, где Ари, прежде лишь начинающую актрису, мог увидеть весь город, включая даже короля; сумеет ли ее маленькая Ари справиться с влиянием и вниманием всей этой толпы? Сумеет ли поставить себя в обществе, не сломается ли под гнетом несправедливой критики и злых языков?

— Сиси, милая Сиси, — хихикала Ари, слушая ее причитания. — Будет тебе, брось! Я уже десять раз не маленькая девочка... меня не нужно все время опекать... Я так долго шла к этому дню, пожалуйста, позволь мне порадоваться своему триумфу... и порадуйся за меня.

Сиси держала в ладонях ее лицо и улыбалась самой нежной на свете улыбкой:

— Да разве же я могу за тебя не радоваться?

Хозяин подошел забрать грязную посуду, но девушки не собирались уходить.

— Ты придешь посмотреть на меня или будешь работать, Сиси?

— Я постараюсь взять на этот день выходной, — пообещала она. — Хотя бы раз в полгода могу себе позволить...

— Тогда все точно пройдет хорошо, — улыбалась Ари. — Если ты рядом, мне все всегда удается.

Хлопнула дверь Метрополии, и в мутном дымном зале показалась еще одна фигура, примелькавшаяся здесь в обеденные часы. Высокий, отменно сложенный, изящный почти как девушка, Марридан проскальзывал между столов, словно плыл по воздуху, а не шел, вылитая сильфида, ундина; на улицах девушки сворачивали голову ему вслед и ночами писали оды его изящным светлым кудрям и ямочке на левой щеке; а днем он сходил со страниц их мечтательной лирики и пропадал в темном кофейном нутре Метрополии возле столика у окна.

— Ты сияешь на всю Хрустальную, Ари, — заявил он, приблизившись к подругам. — Я еще из дома заметил... Великолепная афиша!

Хозяин без единого слова принес ему крошечную чашечку черного кофе и пышное пирожное с огромным тюрбаном взбитых сливок; Марридан кивнул одобрительно, и с его кудрей, казалось, посыпались звезды.

— Да и ты сияешь ничуть не меньше, — засмеялась Сиси. — Только не садись рядом с Ари, не то я ослепну от вашего великолепия!

Оба засмеялись польщенно, и каждый принял комплимент исключительно на свой счет. Марридан ненавязчиво прислонился плечом к Ари, но почти сразу же отстранился, почувствовав на себе колкий взгляд Сиси. Ари глазами попросила ее не злиться, Сиси сделала вид, что не заметила.

— Полагаю, тебя можно поздравить, — слегка прохладно обратилась она к Марридану. — Твою пьесу ставят в главном театре; это, наверное, пик карьеры всякого драматурга. Теперь имя тебе обеспечено...

— Ах, как мило с твоей стороны, что ты заметила, — ядовито отозвался он. — Но ты не переживай, Сизель! И твоя писанина однажды найдет своего читателя. Я уверен, через пару лет мы окажемся на одной сцене, и вся Хрустальная будет следить за трогательными перипетиями твоих наивных драм...

Сиси улыбнулась и демонстративно уставилась в окно, на красивое лицо Ари. Пьесу женщины никогда бы не стали ставить в театре, Марридан прекрасно это знал, и Сиси тоже знала; ей в этой жизни вряд ли угрожало что-то большее, чем долгие дни в пыльной конторе, слепота в сорок лет и горб в старости. Ах, Хрустальная! Кого-то ты обласкиваешь, в шелка оборачиваешь, осыпаешь деньгами, а кому-то уготавливаешь лишь мирное существование в погоне за скорой смертью...

— Я обязательно буду на премьере, — рассказывал Марридан Ари. — Я должен видеть тебя, обязан просто... и кое-какие важные люди придут тоже, я об этом позаботился; надеюсь, ты понимаешь, что в этот вечер решится вся наша дальнейшая судьба... если ПРИНЦ И ВОЛШЕБНЫЙ КОРОЛЬ провалится на главной сцене, то наши имена предадут забвению раньше, чем Сизель подхватит туберкулез от своих пыльных бумажек...

Сиси резко встала из-за стола, да так, что стул неприятно заскрипел по мягкому полу. Тысячи часов Хрустальной на тысячу голосов завыли тринадцатый час.

— Мне пора возвращаться в контору, — заявила она, поправляя серое платье и нахлобучивая на голову маленькую нелепую шляпку. — Марридан, проводи Ари до квартиры, не пускай одну! Ари, будь благоразумна...

— Не волнуйся за меня, — мягко произнесла Ари, улыбаясь Сиси одной из самых ласковых своих улыбок. — Я больше не маленькая девочка. Я — великая актриса! Со мной все будет хорошо.

Сиси улыбнулась и выскочила из Метрополии, как пробка из бутылки; по пути она обернулась, бросила взгляд на открытое окно, увидела Ари и Марридана за одним столом, и он держал в руках свое пирожное, а на маленьком курносом носике Ари остались следы сливочного тюрбана. Сиси стало горько, невыносимо горько, так, что захотелось кричать, топать ногами и плакать, а шляпу закинуть на шпили храма Горви; но она лишь отвернулась, нахлобучила шляпку наперед, чтобы полы прикрыли тенью угрюмое лицо, и со всех ног помчалась в контору. Еще была работа, еще нужно было договориться о выходном, и начальник точно не будет в восторге; а Ари, должно быть, и в самом деле уже не маленькая девочка. И как хорошая подруга, она должна ей доверять.

Обязана ей доверять.