Леся нежная, как лепестки ее любимых пионов. Леся такая же хрупкая и гибкая. И цвет Лесиных щек такой же, как и те самые пионы, что она приносит в Тонину комнату. Пионы пахнут тонко и сладко, осыпаются нежными лепестками на стол. Пионы пахнут ранним вечером и Лесиными руками, заботливо поставившими их в граненую хрустальную вазу.

Руки у Леси тоже нежные, хоть она ими и стирает, и убирает. На пальцах есть мозоли, а подушечки огрубевшие, привыкшие к тяжелой работе. Лесе хочется, чтобы эти руки никогда не прикасались к горе окровавленной одежды и половой тряпке, но Леся улыбается и говорит, что она — фамильяр, а значит, это ее обязанность. Тоня не может ей возражать, хоть и очень хочет.

Но прикосновения Лесиных рук нежнее, чем холодное падение пионового лепестка на раскрытую ладонь. И горячее, намного горячее. Тоне иногда кажется, что она вот-вот обожжется.

Леся открывает крышку гроба медленно — тяжелое старое дерево поддаваться не хочет. Закрывать всегда легче.

Запах пионов медленно втекает через открытую крышку.

— Добрый вечер, Антонина Эдуардовна, — говорит Леся и открывает гардероб, помогает сменить ночную сорочку на домашнее платье — на сегодня выхода у них не запланировано. Нежные руки Леси порхают над завязками и пуговицами, касаются чуть шершаво запястья, осторожно поправляют ворот. Горячие Лесины руки исчезают и оставляют кожу холодеть, как упавший с пиона белый лепесток.

— Чем желаете заняться сегодня ночью?

— Мы можем почитать в кабинете.

Леся чуть мешкается, будто она вновь собирается сделать книксен, но вовремя одумывается.

— Я разожгу там люстру, — говорит она и удаляется, давая Тоне время подойти к пионам. Их лепестки холодные и гладкие. Станут ли Лесины руки такими же, после того, как Тоня ее наконец обратит? Условленный срок в десять лет кажется длиннее того века, что Тоня существует на этом свете. Или на этой тьме. Тоня улыбается собственной шутке, тушит свечи, чтобы Лесе не пришлось возвращаться, и идет в подготовленный кабинет.

Белые занавески легко развеваются, принося с ветром запах теплой ночи и пионов. Книга, что Тоня читала несколько ночей назад, заботливо открыта на странице с закладкой. Бумага трепещет.

Темные Лесины волосы тоже, должно быть, нежные. Упругие кудри блестят в теплом свете свечей. Леся делает себе прически сама — садится перед трельяжем и ловко закалывает пряди. Тоня не может дождаться, когда Леся перестанет отражаться в зеркалах, чтобы она позволила делать это ей.

И губы у Леси, наверняка, нежные. Не могут не быть нежными губы, которые сомкнутыми скрывают такой нежный голос. Она говорит на русском тихо, смягчает шипящие, а когда переходит на французский, так и вовсе, кажется, мурлыкает. Тоня, никогда кошек не любившая, наслаждается этим мурлыканием каждый раз.

— Почитайте мне стихи, — просит она. Леся улыбается нежно и перелистывает пухлую книгу в своих тонких руках на несколько страниц назад. Порыв ветра из раскрытого окна дотягивается до Тониной спины занавесками, затапливает запахом пионов из сада, касается играюче темных Лесиных кудрей. Тоне хочется запомнить эту ночь навечно.

Слушая мурчание нежного французского, произносимого нежными Лесиными губами, Тоня думает, что обратит ее когда вновь будут цвести пионы — чтобы поставить ей их возле смертного одра.