Еще не доходя до дверей, они услышали гомон, чего раньше не случалось никогда. Раньше столовая заманивала их опрятным фасадом и тишиной за ним, а теперь оттуда доносился страшный металлический грохот и крики. Волосы на затылке Томми встали дыбом. За дверями кричали не от боли, а как будто от животного азарта, от возбуждения, граничившего с исступлением. И Томми понял, что не хочет заходить в эту комнату еще больше, чем обычно. За ней никогда не ждало ничего хорошего, даже мордочка Роджера на внутренней стороне стола была лишь следом, ведущим к обрыву. Сейчас же и подавно: двери столовой обещали поглотить его, переварить и выплюнуть, сделав частью несъедобной каши на грязных полах. Томми попятился, но за спиной раздался хлесткий удар линейкой по сухой ладони. Он замер. Томми не желал услышать свист рядом со своим лицом сейчас, чтобы узнать о мифическом классе для «отстающих». Поэтому ему пришлось сделать пару неуверенных шажков вперед. Двери жадно распахнулись, пожрали их маленькую компанию и сомкнулись за их спинами, словно челюсти.

Томми не сразу осознал, что видят его глаза. Запестрели цвета, фигуры, по ушам ударили шумы. Первой реакцией было заползти под стол, и Томми метнулся туда. Он выпустил ладошку Лолы, без задней мысли. Просто не потянув ее за собой. А она, растерявшись, выпустила его, а не попыталась удержать, как обычно. Спрятавшись, Томми зажмурился.

За те несколько секунд, что он стоял на входе в столовую и смотрел, перед его глазами пронеслись самые дикие сцены из всех, что он видел в своей жизни. Толпы детей в школьной форме или чем-то, что когда-то ею было, прыгали, дрались, швырялись едой и скакали по столам на всем свободном пространстве. Стоял оглушающий гомон. Попадая в этот хаос, невольно теряешься, и он заливает тебя, заставляя захлебнуться. Томми вовремя нашел спасение, спрятавшись. Когда он отошел от первого шока и открыл глаза, то заметил, что не все его одноклассники смогли сориентироваться. Двое мальчишек напялили на головы кастрюли, видимо, пытаясь защитить головы, но это не мешало разбушевавшимся детям стучать кулачками с диким остервенением по новым головным уборам ребят. Но не это заставило Томми покрыться холодным потом. Не это не позволило выползти из-под укрытия и вступиться.

Присмотревшись, мальчик с замиранием сердца упал взглядом в пустые дырки глаз шалящих детей. Их кричащие лица были изуродованы длинными шрамами трещин, они блестели грязным фарфоровым блеском и словно были вылеплены чьей-то грубой неумелой рукой. «Фарфоровые!» — почти вскрикнул Томми, но вовремя закусил костяшки кулака. Рефлекторно он отползал все дальше к стене, и стукнулся затылком. Приглушенно ойкнул. Одноклассники в кастрюлях уже скрылись из его поля зрения, но в ушах все еще звенел неравномерный стук по ним, а сердце заходилось в истошном стуке.

Фарфоровые. Живые дети с пустыми дырками глаз и искусственными, будто лакированными лицами. Кричащие, бесящиеся, дерущиеся и, кажется, ненавидящие каждого и даже самих себя. Тихонько и медленно, дрожа всем телом и на слабых, таких слабых руках, Томми пополз чуть дальше, надеясь найти выход где-то еще. Не понаслышке он знал, что в двери сейчас их не выпустят. Неужели он сам напросился на эту дикую оргию? На что рассчитывала учительница, приведя их сюда.?

Стол неожиданно кончился. И Томми чуть не вывалился на свет, но вовремя нырнул обратно. Краем глаза он успел заметить то, что заставило выглянуть, несмотря на страх. В глазах закипело, а к лицу прилила кровь. Двое страшненьких хулигана с застывшими улыбками, обнажающими щербатые зубы, толкали из стороны в сторону знакомую Томми фигурку. Лола не плакала, а только что-то тихо попискивала. Ее глаза как-то остекленели, опрятная прическа растрепалась, а фигурка будто задеревенела. Томми видел, что толкали совсем не сильно, не так, чтобы причинить боль. Но в этом пихании туда-сюда было что-то неуловимо обидное, отчего Томми хотелось плакать. Его взгляд встретился с потухшим взглядом Лолы. Еще утром ему казалось, что ее глаза ярко-голубые, пронзительные. Сейчас они как будто посерели и стали темнее. Из-за скудного освещения казалось, что зрачок заполнил собой всю радужку. Во взгляде девочки не появилось и нотки узнавания, но Томми уже дернулся, чтобы выскочить, как рыцарь в сияющих доспехах, и спасти ее.

Вот только его взгляд выцепил еще одну сцену столовой: какой-то очередной фарфоровый мальчишка бесился, подкидывая над собой тарелки и отбивая их головой. Вокруг него несколько таких же ненастоящих детей кричали что-то подбадривающее, сложив узловатые пальцы рупорами, и хлопали. Несколько тарелок уже поотскакивали от несчастной головы мальчишки и за секунду до следующего броска Томми разглядел его лицо. Пухлое, с внушительными щеками, теперь не болтающимися, а как бы надутыми пузырями. И фигура здоровяка, не гнушающегося отобрать завтрак у «мелкоты». А в следующий миг очередная тарелка с грохотом раскрошила фарфоровую черепушку. Обезглавленное тело здоровяка бухнулось на колени под одобрительный визг зрителей. А отколотое лицо отлетело под стол Томми. И дрожащими руками мальчик взял, продев пальцы в дырки глаз, фарфоровую маску — слепок физиономии пухлого мальчишки, пропавшего самым первым.

Переведя рассеянный взгляд на Лолу, которую теперь дергали за руки, как канат, те двое хулиганов, Томми замотал головой и, отшвырнув разбитое лицо в сторону, прошмыгнул под широкую лавку. Он зажмурился и обхватил колени руками, качаясь вперед-назад. Томми не хотел слышать хныканья Лолы, поэтому заткнул уши. Но все равно слышал. Хотел не открывать глаза никогда, но не мог. И видел, как еще две девчонки из его класса с остервенением дергают друг друга за косички, глядя на противницу пустыми глазницами на фарфоровых масках. Томми не видел, куда делся последний мальчик, с которым он заходил в столовую, но он и не желал узнавать.

Томми просто бормотал, что это лишь плохой сон и он вот-вот закончится. В таком гуле и криках его никто не слышал. А Томми гнал от себя мысли о том, что теперь знает, куда пропал Билли. Нет, его брат не таков! Он смелый и ловкий! Наверняка, он, как и сам Томми, куда-нибудь спрятался и сбежал. Наконец заметив мутным взглядом щель между лавкой и шкафом, Томми шмыгнул туда. Чтобы протиснуться, ему пришлось втянуть грудь в себя и шевелить только лопатками, продвигаясь.

Вывалившись в какой-то коридор, Томми жадно вдохнул пыльный воздух и на спотыкающихся ногах (коленки тряслись и совсем не гнулись) побежал в сторону, выбранную наугад. Через несколько секунд он споткнулся, но не упал, продолжая мчаться дальше. В левом боку закололо, и с каждым шагом куда-то в легкое Томми вонзался маленький ножичек. Но мальчик бежал, несмотря на боль. Вновь увидеть ту оргию, в которой участвовало столько кукольных мерзких детей и от которой его одноклассники тоже становились фарфоровыми, Томми до ужаса боялся. Это было страшнее, чем тысяча самых острых лезвий в его теле, пока он бежит.

Когда Томми перешел на шаг, внутри все, кажется, превратилось в кровавую кашу. Но даже ее, хрипло задыхаясь и пытаясь согнуть ноги, Томми не променял бы на твердые хрупкие фарфоровые суставы и статичную улыбку в трещинах. Уж лучше то месиво, в которое он превратился внутри. Но живое. Настоящее.

Прислонившись к стене, мальчик огляделся. В этом крыле он никогда не бывал, и неудивительно. Их водили только по двум маршрутам: от спальни до класса и от класса до столовой. Теперь он оказался в каком-то более заброшенном коридоре, и это позволяло расслабиться, чуть отпустить задубевшие нервы. Если здесь давно никого нет, ему, Томми, можно не волноваться. Или, по крайней мере, переживать чуть меньше.

Бредя теперь уже медленно, Томми искал, за что можно зацепиться взглядом. Как назло ничего не попадалось, и перед глазами неизбежно проигрывалась одна и та же картинка: Лола всхлипывает, ее толкают два хулигана, а девочка смотрит Томми прямо в душу. Своими сначала пронзительными голубыми газами на бледном личике, затем бесцветными серыми, а затем выбитыми на еще более бледном фарфоре неровными дырками со сколами.

Лола была его единственной подругой в классе, а не просто знакомой. Он всегда ходил с ней в столовой в паре, держал за руку. И бросил. В минуту опасности улизнул.

Разжать руку. Это ли не самое страшное предательство?

Томми был близок к тому, чтобы сорваться с места и помчаться обратно, только бы спасти все, только бы вернуть, как было. Но он сжимал зубы до немения и шагал мерно вперед. Поздно. Он сбежал, и он примет этот факт. Будет просто идти вперед, гоня все мысли вон. Они ему не нужны. В этой школе в первую очередь важны рефлексы, а уж потом размышления. А чувствам, как показал опыт, вообще лучше атрофироваться, меньше проблем. Видимо, Билли эту фишку не просек. Ведь он чувствовал, когда возвращался домой. Это ли не главная ошибка в домашнем задании? Томми помотал головой. Он найдет Билли, и они вместе сбегут. Освободятся. А, быть может, они с братом вместе найдут способ спасти всех остальных школьников, ставших заложниками этой школы.

От размышлений Томми отвлек неприметный закуток, перед которым валялось ржавое ведро. Откуда-то из темноты звучали приглушенные хлопки, а, подойдя, Томми кожей ощутил ветерок. Сквозняк? Потолок уходил вниз. Мальчику пришлось пригнуться. и проползти дальше. Странный коридорчик привел его к хлопающей двери, по цвету сливающейся со стеной. За ней обнаружилась кладовка со всяким хламом. Но внимание привлекал не он. Здесь потолок, напротив, уходил ввысь, и там, за узеньким подоконником виднелось окошко, в котором красовалась клякса-дырка, из которой и хлестал ветер.

Томми замер, несколько секунд глядя на острые осколки, валявшиеся на полу. А затем решительно подскочил к коробкам у стены и начал двигать самую большую. С нее, конечно же, посыпался толстый слой пыли, но Томми это не остановило. На эту коробку он водрузил другую, на эту — следующую и по созданной лестнице добрался до подоконника. Взгляд в это первое окно в школе перевернул внутри Томми все. Город, открывшийся ему за стеклом, пусть даже в темноте, не был знакомым. Томми не узнавал ни очертания этих высоток, ни далекую башню, напоминающую маяк — ничего. Зато он быстро сообразил, что если еще немного выбить окно по краям, то можно вылезти, зацепившись за карниз, проползти аккуратно и спуститься вниз по трубе. Томми даже коснулся рукой острого осколка окна, но отдернул руку.

Да, Билли сказал ему сбежать из школы любой ценой и не искать его самого. Но Томми так и не пообещал этого, а после всего увиденного бросить брата было бы предательством.

Томми посмотрел в окно. Где бы они ни находились, они должны быть вместе. Так они сильнее, увереннее. Что бы ни сделала с ними эта школа. Томми провел ладонью по стеклу и спустился по коробкам, аккуратно притворил дверь. Зашагал по тому же коридору.

Он казался бесконечным и бесцветным, по ушам бил скрип деревянных полов, который уже перестал пугать. Томми устал вздрагивать от каждого своего же шага и не обращал уже внимания. Изредка встречающиеся портреты на стенах баловали уродством и злыми выражениями лиц. Фарфоровые школьники, какие-то морщинистые учителя — все они пялились на Томми. Но не с осуждением, как он ожидал, а с темной жадностью, как будто хотели вылезти из тесных рамок и вцепиться длинными пальцами ему в лицо, ощупать и втянуть в себя, словно длинную вермишель. Томми бежал от них, от шепота совести и вообще бежал. В голове все мешалось в бесформенное пюре из эмоций и мыслей. Совершенно неожиданно для себя Томми подумал, как неплохо было бы сейчас включить в розетку ночник-мухомор, послушать ласковый мамин голос, читающий сказку, меняясь под каждого героя, и спорить с Билли не всерьез, но делая вид, что очень, кто из персонажей круче. Из груди вырвался всхлип. Но Томми упорно вытер нос: мальчишкам плакать не к лицу.

Острое чувство уязвимости заставило Томми на несколько минут уйти в себя, в воспоминания, в какое-то другое время. И когда по коридору разнеслось чье-то мерзкое хихиканье, Томми рывком вытащило из раздумий. Он дернулся, съежился раньше, чем понял, в чем дело.

— Мы нашли-и-и тебя-а-а, Том-ми-и-и… — хором пропели детские голоса из темноты коридора.

Мальчик шарахнулся от них, но отступать-то было некуда. Разве что бежать обратно, устроив догонялки. Но тогда зачем весь путь, что он проделал? Томми воровато оглянулся по сторонам: стены на этом участке были абсолютно голые. А вот дальше прорезался тусклый свет, из которого выступили две фигуры.

— И зачем ты побежал по этому коридору? Такой длинный путь в обхо-о-од, — противно протянул девчачий голос. — Только утомился, бе-е-едный.

Томми никак не мог рассмотреть лица учеников, потому что стоял против света, но в самих фигурах было что-то знакомое.

— Можно, я возьму тебя за ручку, Томми? — снова подала голос девчонка. Они двигались к нему очень медленно, но, когда наконец повернулись чуть боком, Томми едва удержал вскрик.

— Лола… — он не спрашивал. В голосе прорезалась какая-то жалкая мольба.

— Теперь меня зовут не так, — фыркнула та, блеснув дикими огоньками в разбитых глазах. — То было мерзкое имя. Мои новые друзья, — пропела она, — которым ты меня оставил, дали мне имя Дженнифор. Тебе нравится? — она склонила голову набок, как будто действительно хотела знать мнение Томми.

— Я могу пройти? — губы шевелились, но голос не шел. Томми вжался в стену, смотря на гладкое лицо Лолы, на котором теперь не осталось ни намека на мимику. Каким-то образом она услышала его слова.

— Коне-е-ечно, мы тебя не задерживаем.

И они действительно расступились: Лола и этот второй мальчик, в котором тоже было что-то знакомое. Томми заставил себя отвести взгляд, ссутулился и как можно незаметнее попытался прошмыгнуть мимо.

— Бенни, наперегонки? — игриво предложила Лола своему новому другу. Волосы на затылке Томми встали дыбом, и он сорвался с места раньше, чем вспышкой оглушил топот и азартный крик фарфоровых детей.

В левом боку снова почти сразу закололо. Томми думал, что отдохнул от этой боли и сможет продержаться против нее некоторое время. Но от нее нельзя было отдохнуть, невозможно запастись стартовым временем. Влетев в какую-то классную комнату, ожидаемо разгромленную, Томми понял, что сам себя загнал в ловушку. Он глотал воздух комками, проталкивая их в трахею, но все равно задыхался. Вокруг было много хлама, но ничего, похожего на оружие.

В двери со смехом залетели преследователи.

— Набегался? — с заминкой спросила Лола. Томми показалось, что в этот раз она хуже контролировала свои тягучие игривые интонации. — Бенни, слева, держи, — выпалила она глупый набор слов. И захихикала. Но как-то бессмысленно. Пусто. Не так издевательски.

Зато Бенни послушно подскочил к Томми и начал раскачиваться, распаляясь. Томми не мог не отвлекаться на хохочущую Лолу и собственный страх, но, вопреки этому, постарался поймать ритм Бенни. И когда тот, будто дикий зверь, кинулся сверху, Томми как мог проворно прыгнул вниз, на пол, чуть правее хулигана. Он не сумел сориентироваться и бухнулся лицом в пол. Лола захихикала громче. А Томми, плохо понимая, что вообще делает и видя перед глазами лишь размытую пелену, пнул куда-то в силуэт хулигана. Прямо как в футболе. Ногой с размаху. Что-то раскололось или раскрошилось. Словно цветочный горшок свалился с подоконника.

Не пытаясь рассмотреть, что все-таки произошло с Бенни, Томми повернулся к неистово хохочущей Лоле. Она только смеялась и не говорила с ним больше. Совсем. Даже уколами и издевками.

Томми мелкими шажками обошел ее, пытаясь пробраться либо к двери, либо к довольно крепко выглядящему стулу. Вышло все же ко второму, потому что Лола сменила смех на агрессивное шипение, перегораживая дверь. Томми нашарил спинку перевернутого стула.

— Лола, почему ты больше ничего не скажешь? — осторожно спросил Томми, сжимая стул за деревянные прутья спинки. — Я… не хочу быть причастным… к тому, что произойдет. Скажи, что ты просто уйдешь прямо сейчас.

Но Лола не ответила, не ушла. Лишь остервенело замотала головой и принялась раскачиваться с пяток на носки, чуть присев. Томми уже просек эту фишку местных хулиганов, поэтому напрягся и сжал пальцы крепче.

Лола кинулась. Томми рванулся. Не от нее — навстречу.

От рывка плечо, кажется, взорвалось, а мышцы натянулись и разорвались, хлестнув отдачей. И все же одна из ножек стула встретилась точно со лбом девочки, с которой Томми ходил за ручку в столовую. Которую он даже не попытался защитить.

Голова Лолы разлетелась на черепки, и от лица совсем ничего не осталось. Томми больше не мог посмотреть ей в глаза. Даже в бесцветные. Даже в пустые выбитые дырки. Больше никогда. Томми присел на пыльный деревянный пол и разрыдался. Он не плакал так уже очень давно. Кажется, никогда прежде. Все его маленькие детские горести померкли по сравнению с тем опустошением, что царило внутри сейчас.

И если бы собрать все прежние слезы, на вкус они были бы как вода по сравнению с тем горьким дождем, что стекал по его щекам сейчас. Томми кричал. Наверное, даже звал маму. И Билли. Просил забрать его. Просил отвести домой. Но классная комната была пуста. К нему никто не пришел. Томми свернулся в комочек, прижав колени к груди, икал и вздрагивал. Сколько так прошло времени, сказать нельзя. Иногда мальчик провалилвался в беспокойный сон, из которого его вырывал неестественный смех Лолы и звук разбитых голов. Томми просыпался и снова скатывался в истерику. Иногда в голове мелькала искорка мысли, что стоит вести себя тише, ведь неизвестно, кто набредет на эти отчаянные крики. Но она быстро тухла под грузом накопившихся эмоций.

Видимо, за столько неудач Томми полагалось чуточку везения, потому что коридор оказался и впрямь обходным путем, которым никто не пользовался. Ни один Хулиган не потревожил Томми в эти минуты слабости. Когда же он наконец нашел силы подняться, сначала на колени, затем — на ноги, мало кто узнал бы в нем прежнего Томми. Форма была так перепачкана грязью и пылью, что цвет стал мышиным. Сам Томми, потрепанный и взъерошенный, с глубокими тенями вокруг глаз и распухшим носом, напоминал бродягу-попрошайку, а не школьника за уроками.

Пошатываясь, мальчик подошел к телу Бенни, которому удачно снес затылок пинком. Коснувшись рукой уцелевшего лица, поднял его, как маску, и перевернул. Вглядываться, чтобы узнать в погрубевших неживых чертах последнего одногруппника — картавого очкарика, не пришлось. Раньше его звали, конечно, не Бенни, а Джерард. И знал его Томми плохо. Парень был тихий, держался подальше от стычек, но никогда не становился шестеркой мальчишек посильнее. В нем было какое-то… упорство, что ли.

— …которое сейчас превратилось в ничто, — прошептал Томми и поставил лицо Джерарда к стене так, чтобы дырки глаз смотрели прямиком на дверь. Да, работа охранником никому не нужной классной комнаты была несколько скучной, но более интересной перспективой, чем быть разбитым на черепки. Томми хмыкнул.

Резко и без предупреждения он принял решение. Это как прыгнуть с обрыва в холодную воду и не успеть прочувствовать полет. Выйдя из класса, Томми повернул в тот темный коридор, из которого пришел. Позади остались загадки школы и мерзкие школьники, когда-то имевшие настоящие живые лица. Там же осталась сухая учительница с глазами ядовитой змеи. Томми брел по скрипучему полу.

Он узнал нужный закуток по ржавому перевернутому ведру и свернул туда. Пригнулся низко-низко, как в тот раз. Сердце колотилось, будто посылая угрозы в мозг. «Если ты сейчас не остановишься!..» Томми не остановился. В голове царила равнодушная пустота, и только на уровне ощущений Томми был противным, мерзким… Таким предателем. Он ощущал назойливое желание отряхнуть руки и обтереть об и так грязные уже школьные брюки. Томми толкнул дверь и придвинул небольшой ящик, чтобы не захлопнулась. Все так: сквозняк из разбитого окошка еще гулял в этом тесном пространстве. Каморка с хламом выглядела еще более забытой, чем все классные комнаты. Воздух врывался робким потоком и поднимал всю пыль, насыщаясь ей. И после она вновь оседала, укрывая старые вещи серым пушистым одеялом.

Нагромождение коробок осталось на прежнем месте, как и следы ботинок Томми. По натоптанным следам Томми и влез на узенький некрепкий подоконник. Сидя на корточках, мальчик чувствовал, как устали ноги за этот длинный день. От напряжения голеностоп дрожал, и пятки ходили ходуном. Томми прислонил лоб к холодному гладкому окну. Его целой части. Чуть правее острые уголки сколов торчали почти угрожающе. «Почти», потому что теперь Томми едва ли можно было испугать каким-то стеклом. Он видел, как глаза тускнеют, как становится фарфоровой прежде дышащая кожа, как знакомые лица становятся просто маской в руках.

Там, снаружи, за этими осколками, Томми разглядел мрачный силуэт города в молочном тумане. Он мигал то тут, то там равнодушными белыми огоньками. Это был не тот город, где Томми знал свой адрес и бегал во дворе с Билли. Не тот, где в центре разбит парк с утками, которых они с папой кормили семечками с рук. Не тот, совсем не тот. Неродной. Бледный.

Их с Билли школа стала проводником не во взрослую жизнь, а в какой-то нереалистичный кошмар, полный потерь. И, как и в детство, домой уже не вернуться, как говорится, нет пути назад, — Томми слишком поздно понял. Более того, в этой серой тоскливой реальности он остается один, без брата. Томми в последний раз кинул взгляд на выход, будто мог увидеть коридор, классы, двор с детской площадкой сквозь стены. «Прости, Билли, » — просилось с губ, но Томас не пустил. Сжал кулаки и выбил локтями острые края, высунул руки, зацепился за карниз. Предплечье обожгло порезами, а затем — холодной волной ливня. Ногам тоже досталось стеклом, зато он был уже снаружи.

Дойти по краешку до трубы. Не смотреть вниз. Руки дрожат, голова кружится, но внутри нее — пусто, оттого легко. Сползти вниз, обжигая ладони и сжимая зубы, чтобы не закричать, плюхнуться на какую-то мягкую кучу с мусором. Вскочить. Прошлепать по лужам вдоль стены. Вышки домов давили на его маленькую фигурку, но расступались, давая выбор.

Томас обернулся. Мрачное здание школы стало как будто бы одиноким. Ее единственный выпускник отвернулся. И тоже стал одиноким.