В тот вечер было как-то особенно темно. Липа, стоящая у стен детдома столько, сколько Разумовский себя помнит, скребла своими наполовину облетевшими ветками по окнам. Раскатисто стрекотал гром, пару раз в минуту взрываясь совсем рядом со стенами приюта. И дождь. Стекал по стеклам, не отстукивая какой-то определенный спешный ритм, а собравшись в один сплошной шум.

В желто-оранжевом свете фонарей с улицы, Сергей внимательно наблюдал за причудливо-костлявыми тенями на стенах. Что-то в этом казалось ему завораживающим. Он сидел, обняв подушку, и остекленело смотрел приглушенно-синими глазами на едва колышущиеся тени.

— Серый, чего ты? — голос, донесшийся из другой части комнаты, разбил эту странно-чарующую атмосферу вечера, в которую, незаметно для себя, погрузился Разумовский.

— Олег, — Сережа убрал подушку и развернулся на кровати в сторону Волкова. — Ты закончил уроки?

— Да.

— Иди тогда сюда.

Волков очень быстро перебрался от письменного стола на кровать к Сереже. Каркас скрипнул пружинами, натянувшимися под еще одной тушей. Олег пристроился рядом с Серым, и теперь их колени касались друг друга. Сережа поджал колени к себе, снова взяв подушку в объятия.

Единственным источником света в комнате была настольная лампа, которую Олег не выключил перед тем, как сбежать от домашки по алгебре к Сереже. И слабый рыжеватый свет с улицы, по лицам ребят стеливший жирные рассеянные тени оконных решеток.

— Послушай.

Сережа так смотрел своими голубыми глазами, что от того, насколько широко они были открыты, Олегу стало немного забавно. Но он не посмел хоть как-то намекнуть на это. Потому что вместе с тем странное чуть жгучее чувство появилось внизу живота. Такое случалось уже не впервые, и хоть Волков не мог понять, приятное оно или наоборот — настораживающее, он к нему привык. И меньшее, что хотелось делать при появлении этого жара, порой затрагивающего и самую середину щек, и кончики ушей, это подкалывать Разумовского. Все, что выдавало мысли Олега — это только едва поднявшиеся уголки губ.

— Ты чего. Ржешь? — Разумовский нахмурился.

И Олег успел уже расстроиться, что от Сережи не ускользнула столь незначительная деталь. Потому что обижать его он правда не хотел. Того и гляди сейчас еще с кровати прогонит. А Олег только удобно устроился.

— Послушай же, говорю. Слышишь?

Не прогнал. Вместо этого схватил за запястье и чуть его встряхнул.

Олег поднял взгляд к потолку и обвел помещение глазами: когтистые тени ветвей на стенах, глухой шорох дождя снаружи, редкие стрекочущие раскаты над самой крышей. Сережа внимательно следил за выражением лица Олега, и, судя по сжимающейся хватке на запястье, уже начинал терять терпение. Волков усмехнулся. После того, как его рука вывернулась и перехватила ладонь Сережи, он опустил взгляд.

— Испугался что ли? — встряхнул ладонь, сжав чуть сильнее.

Сережа резко вобрал носом воздух. Голубые глаза блеснули в неярком свете, а губы чуть вытянулись в возмущении.

— Я? Испугался? — брови хмуро скользнули к переносице. — Да нет же! Просто... просто...

Олег смотрел, как безуспешно Сережа пытается найти объяснение своим словам, с каждой секундой от напряжения извилин становясь все хмурее и поджимая губы все больше. Олег вновь сжал руку.

— Да не напрягайся.

Сережа поднял взгляд, но менее хмурым не стал. Чтобы Разумовский признал. Что боится? Чушь. Тем не менее задрожавшая, скорее от возмущения дошедшего до точки кипения, губа вскоре повержено поджалась.

— Не смей никому рассказывать, — капризно стребовал уже давно не маленький Разумовский.

— Что ты. Как можно? — Олег улыбнулся, сжимая ладонь Сережи.

Он с удовольствием посидит так еще немного, пока Сережу не отпустит. И ни в коем случае не станет над ним глумиться. А может даже, судя по тому, что Серый накрутил себя перед самым сном, и вовсе останется ночевать сегодня на его кровати.

Гром за окном стихать не собирался. Но костлявые ветки липы, скребущие по стеклам, вовсе не казались Олегу пугающими. А вполне очень даже по-привычному домашними. За деревянной перегородкой через несколько комнат слышен сухой кашель старой поварихи. И слившийся в один бессвязный шум шорох дождя на крыше.