Сказать, что отцы-князья были удивлены новостью об откладывании свадьбы — значит, не сказать ничего. С беспокойством спрашивали, не случилось ли чего, не обидел ли их сын чем-нибудь Рина.

— Просто нам нужно немного больше времени, — тихо отвечал омега на все вопросы. — Я отцам сам позвоню и сообщу.

Пришлось согласится. Ливар старался не показывать упаднического настроения, даже улыбался за завтраком, а потом корил себя за это, видя грустное личико омеги. Спасибо, хоть не рассказал про вчерашнюю ночь, не то Ливар чувствовал бы себя полным ничтожеством не только перед Рином, а и перед отцами. Он был благодарен омеге за то, что не выносит сор из избы. Грязный, вонючий сор, оставленный Ливаром.

Конечно, Рин не стал бы рассказывать князьям о случившемся, он твёрдо решил: всё, что произошло между ними с Ливаром, так и останется за закрытой дверью. Его альфа насильником оказался, своё животное удовлетворение выше всего поставил, наплевав на чувства. Насколько ласковым был днём, настолько грубым оказался ночью, и это разбивало маленькое сердечко Рина. Но вернуться домой, опозорить отцов и себя, разорвав помолвку, он не мог. И не стал бы. А измениться ли что-то за два месяца… Сомневался, что Ливар другим станет, но, может, хоть раны душевные немного затянутся. А потом… Потом уж будь что будет.

***

Шли дни, сменяли друг друга — один на другой похожие. Рин гулять с Ливаром больше не хотел, а всё просиживал в своей комнате, читал книжки и бездумно щёлкал телевизионные каналы. Выходил только к приёму пищи. Князья видели перемены, хмурились, но не мешались.

Ливар по-прежнему носил букеты омеге, но Рину было всё равно, он словно смирился со своей участью. Цветы принимал, но руки больше целовать не давал, а Ливар и сам не решался.

Он первое время ни одного вопроса не задал омеге — как видел настороженные глазки, так слова и застревали где-то глубоко. Затем взял себя в руки и решил, что вновь завоюет потерянное доверие. Он каждый день зазывал Рина пройтись по саду, посмотреть птиц, но тот тихо отказывался и прятался в своей комнате. Ливар предлагал пойти кормить собак на псарне, памятуя, как понравилось там Рину, но омега не желал. Ливар приносил ему сладости, но Рин их не принимал; дарил фамильные украшения, а Рин отрицательно качал головой.

Ливар был в отчаянии. Он всё отдал бы за прощение.

Сегодня Рин снова неизменно отверг его подарок, — золотой браслет с рубинами — и альфа бесцельно бродил по коридорам, погрузившись в раздумья. Он остановился возле одной картины. На полотне был изображён улыбающийся кудрявый юноша в поле, кормящий лошадь. И Ливар внезапно сорвался с места. Возле комнаты Рина притормозил, затарабанил. Дверь открылась.

— Рин, поехали на конюшню! — выпалил Ливар, толком не отдышавшись. — Там есть такие красивые маленькие жеребята… И лошадки новой породы недавно завезли, полюбуешься на них… Поехали, а?

Рин посмотрел на него… И неожиданно согласился. Ливар помчался, чтоб машину приготовили — пешком идти было довольно долго.

Вскоре они уже были на месте. Конюшня была просто-таки огромной: по кругу от просторного двора были расположены многочисленные денники*, помещения для конюхов, лазарет, амбары для сена. Везде чистота, будто вчера выкрашенные двери, смеющиеся люди. А за забором огромный зелёный луг и роща виднелась… Рин во все глаза глядел.

Сначала Ливар лошадей показывал, с воодушевлением болтал без умолку, а затем и к маленьким жеребятам пошли. Рин становился прямо коленками на соломенную подстилку, трогал мягкие ушки, шершавые носы… И Ливар чуть не помер о счастья, когда на его лице промелькнула улыбка.

— А хочешь покататься? — вдруг предложил альфа, когда вышли из помещения. — Умеешь в седле держаться?

— Умею… — Рин мгновение раздумывал, глянул на леваду, где расхаживали с поводьями в руках конюхи, выгуливая лошадей. — Я хочу.

— Отлично, котё… нок, — запнулся Ливар. С той злополучной ночи он не называл больше Рина котёнком. — Пойдём, я сам буду твоим конюхом.

Быстро справившись со седланием красивого, с блестящей шестью белого скакуна, Ливар хотел было подсадить омегу, но тот отказался и запрыгнул сам. Ливар лишь вздохнул. Покорно шёл рядом, вёл лошадь и краем глаза замечал, как ожили глаза Рина, как крепко он сжимает поводья. После недавней грозы земля была ещё влажной, сапоги мягко грузнули в земле, сплошь покрытой густой травой.

— Я хочу сам проехаться, отпусти поводья, — сказал Рин, не глядя на Ливара. Тот удивился:

— Сам? Нет, я не могу тебя отпустить одного.

— Но я умею ездить верхом…

— Я вижу, что умеешь, но не отпущу. Хоть Амир и добрая лошадка… — Он потрепал морду коня. — …Но всё-таки ты ещё юн, да и конь к тебе не привык… Ну не сердись, котёнок.

— Тогда разреши, — поджал губки Рин.

— Ты из меня верёвки вьешь, — вздохнул Ливар и разжал пальцы. — Только не гони, прошу тебя, просто аккуратно и легонько…

А Рин уже дал команду лошади и помчал: сначала трусцой, а затем, явно сильнее пришпорив коня, сорвался на галоп и понёсся к небольшой роще.

— Ри-и-и-н! — закричал Ливар. — Ну что за непослушный омега!

Он припустил за ними следом, как заметил, что Рин вдруг выпрямился в седле, а затем припал к спине лошади.

— Натяни поводья! Рин, натяни поводья!! Чёрт побери!

Но омега то ли не слышал, то ли испугался: оторвался от спины, взмахнул руками и мигом вылетел из седла. Ливар со всех ног бежал к нему: хоть бы не убился или не сломал чего.

— Рин, ты как?! — Упал на колени рядом с неподвижно лежащим омегой. — Ты жив? Ты цел?

Ливар с ужасом заглянул в лицо омеги и увидел, что тот беззвучно смеется. А потом как расхохотался вслух, да так, что аж тело сотрясалось. Смеялся долго, слёзы текли из глаз, а он всё хохотал, хохотал… Ливар шокировано сидел рядом, рот открыв, и не знал, что и сказать. Рин отсмеялся и сел тоже, поморщившись.

— Это было весело, — сказал он, улыбаясь.

— Весело?.. Да я чуть со страху не обделался, как увидел, что ты упал! Никогда больше не пущу тебя одного! — воскликнул Ливар.

— Всё нормально, я сам погнал коня и сам отпустил поводья. Я умею ездить, умею остановить… Я захотел упасть. — Рин перестал улыбаться.

— Это как? Что значит «захотел»?

— Ну… Я… Сложно объяснить… Я будто… Было так плохо… Хотел почувствовать себя живым. Ну или сломать в итоге что-то, — сказал Рин. Повисла тишина. Ливар вздохнул:

— Котёнок, ты напугал меня до чёртиков. Не делай этого больше.

Рин не ответил. Ливар посмотрел на него… Внезапно упал ниц, осыпая поцелуями колени, затем схватил руку и прижал к губам:

— Котёнок, милый, любимый, дай мне ещё один шанс! Прошу, дай мне шанс!

Рин молчал. Ливар целовал его пальцы, валялся возле ног. Они оба испачкались, одежда была в тёмных пятнах от влаги на траве. Вдалеке уже показались несколько конюхов, спешивших к парням, а Амир неподалёку мирно щипал травку.

— Хорошо, — сказал Рин.

— Я клянусь… — Ливар поднял влажные глаза. — Я верну… Ты не пожалеешь…

Он помог подняться омеге, а подошедшим конюхам сказал, что они уезжают, так и поковыляли потихоньку к машине: Ливар хотел понести Рина на руках, но тот воспротивился. Пришлось согласиться. Ну, хоть уже не смотрел, как на пустое место — и то хорошо, рассудил Ливар.

Он мысленно горячо возблагодарил небеса за то, что послали ему идею свозить Рина на конюшню.

***

Теперь Ливар придумывал ежедневные развлекательные программы, лишь бы снова видеть улыбку на лице омеги и стереть с памяти то, чего уже не воротить. Они еще несколько раз наведывались в конюшню, катались верхом — Рин больше не падал, а Ливар был счастлив рядом с ним. Затем побывали на выставке монет, музеи посещали — и так по кругу…

Ливар по вечерам мозговал, выискивал интересные мероприятия, просчитывал время, ломал голову над приятными мелочами для Рина. К драгоценностям омега был равнодушен — это Ливар уяснил, поэтому изгалялся в поисках милых безделушек. Рин даже удивлялся такому рвению ему угодить, да и Ливар так присмирел, что хоть босиком по нему ходи. Но стоило альфе оказаться слишком близко, как Рин непроизвольно отшатывался от него, а в глазах испуг мелькал. И от этого Ливару было так тягостно. Понимал, что заслужил, но хотелось… Так хотелось ответной любви от омеги, до кругов перед глазами хотелось.

Так прошло почти три недели, и уже не осталось никаких интересных мест в княжестве, никаких музеев, выставок и подобного, где бы Ливар с Рином не побывали. Поломав изрядно голову, альфа вдруг понял, что ни разу не спросил, куда хотел бы пойти сам Рин.

— Котёнок, есть же наверняка то, до чего я не додумался, — сказал он Рину. — Любое твое желание, любой каприз исполню.

И был очень удивлён, когда Рин действительно сначала призадумался, а затем выдал:

— Хочу в парк аттракционов. Как в детстве. И чтоб с большими леденцами на палочке, и сахарной ватой…

— Пошли. Будет, как в детстве, — пообещал альфа.

***

В княжестве парк развлечений был всего один, поэтому там всегда толпилось много народу. Едва ступив за высокую арку с массивными колоннами, Ливар с Рином окунулись в яркий, красочный мир, где стоял такой шум, что приходилось громко кричать, чтобы быть услышанным. Повсюду сновали дети, родители, переодетые клоуны; гремела музыка, совсем рядом стреляли из хлопушек и разноцветные конфетти взлетали в воздух, рассыпаясь по плечам и волосам.

Рин в парке бывал довольно часто, но после того, как упал с карусели и вывихнул запястье, папы больше его и сами не возили, и с друзьями ходить сюда наказывали. И вот он снова здесь. Музыка оглушала, толкались дети, а повсюду витал запах вкусностей, и Рин с наслаждением вдохнул полной грудью. Он даже не стал отнимать руку у Ливара — тот боялся его отпускать и был непреклонен. Даже а-папу Рину напомнил, пришлось подчиниться.

— Хочу сладкой ваты, — подёргал он за рукав Ливара, как только осмотрелся. — Самую большую порцию!

— Да сколько хочешь, котёнок! — прокричал альфа. — Хоть всего тебя замотаем этой ватой!

Рин рассмеялся, неожиданно показал язык и потащил опешившего Ливара к лотку. И через пять минут уже вдвоём уплетали воздушные розовые облачка.

В перерывах между развлечениями испробовали все вкусности, которые смогли съесть. На поездах, автомобилях и лодочках катались; в комнате смеха и комнате ужаса побывали; на чёртовом колесе и на цепочной карусели кружились… Куралесили по всему парку, не пропуская ни одного аттракциона, ни одного тира. И лишь после всего, уставшие, объевшиеся мороженого и фруктов в горячем шоколаде, но довольные, пошли на современную французскую карусель**.

Ливар кататься не захотел, лишь наблюдал за тем, как его омега прильнул к единорогу и радостно улыбался. Карусель совсем медленно кружила первые несколько оборотов, а затем и быстрее пошла. И тут Рин почувствовал, как с плавными покачиваниями начинает кружится и голова. Перед глазами всё поплыло, но ощущения были, словно он парил, и Рин понял, что если не слезет с карусели, то так «воспарит», что и звёздочки померещатся. Только вот время захода аттракциона ещё не вышло. Он беспомощно оглянулся: люди вокруг галдели, им было весело, а совсем близко, внутри загородки увидел Ливара, явно упросившего работника парка пустить его туда. Переживал за своего омегу, не пошёл выпить чего или отдохнуть на лавке, а стоял здесь, глаз не сводил с карусели.

Рин вдруг почувствовал необъяснимое тепло, разлившееся в груди: оно разрасталось, заполняло конечности, растекалось по венкам, исходило из сердца. И от этого тепла становилось так хорошо и светло, что он аж расслабился и чуть не соскользнул с единорога.

— Рин, держись, не упади! — Услышал он голос Ливара. Волнуется. Наблюдает, всё видит. Рин вдруг так сильно захотел спуститься с вертящейся платформы, вот прям сию минуту.

— Ливар! — крикнул он, проносясь мимо своего альфы. — Ливар! Я хочу сойти!

Он видел, как альфа пытался что-то объяснять оператору карусели, но тот лишь развёл руками и показал на время. Тогда Ливар снова заскочил внутрь загородки и закричал:

— Рин! Прыгай, я словлю!

И омега прыгнул, не раздумывая, ибо знал — словит. Он впервые прижался всем телом к своему альфе, впервые без тени страха обнял его и был так волнующе рядом. Аромат пряного кофе пробивался сквозь остальные запахи и окутывал, обволакивал со всех сторон.

— Словил, — прошептал прямо в ухо Ливар, не в силах расцепить руки и опустить его на землю.

— Словил, — согласился Рин, не делая попыток вырваться из объятий.

Он смотрел в глаза альфе — чёрные и горящие — и не мог отвести взгляд. Не мог наглядеться, словно не видел никогда или же наоборот — видел много-много раз. И столько любви было в этих глазах, что Рин аж задохнулся. Нежданные чувства нахлынули, закружили, смешали все мысли. Не нужно было слов, всё читалось по его лицу — открытому, как книга, и Ливар прочитал. Он осторожно обхватил одной рукой затылок омеги и потянул к себе для поцелуя. И Рин сам прижался, от неловкости ткнувшись в нос Ливара, сам обхватил за шею покрепче.

Целовались медленно, лишь нежно соприкасаясь губами. Стоящие люди что-то им весело кричали, смеялись, и Ливар прошептал:

— Нас скоро фотографировать здесь будут… Идём на следующий аттракцион?

— Идём домой, — так же тихо молвил Рин.

— Домой? — переспросил Ливар.

— Да… К нам домой…

Ливар в ответ сжал Рина в объятиях и счастливо подумал, что сегодня у него будет прекрасная новость для отцов.