Эстер подошла к зеркалу и одёрнула подвенечное платье. Со стороны казалось, сидит оно изумительно, но каждый шов впивался в тело и не давал покоя. Впрочем, тот наряд, который надевают раз в жизни, едва ли создан для удобства. Снизу доносились звуки предсвадебной суеты, а в комнате невесты за закрытой дверью только шлейф шелестел по ковру, да тикали старые часы, отсекая последние минуты вольной жизни.

— Мэм, — пролепетала младшая из горничных, не зная, как теперь обращаться к ней, — выпал снег. Господь вас благословляет.

— В самом деле? На дворе только октябрь…

— Уже октябрь, — вздохнула девушка.

Несколько дней собирали вещи, и Эстер не видела ничего, кроме бесконечных чемоданов да шляпных коробок. Обилие безделиц отягощало её, но родители настаивали принять все их бесчисленные подарки. Добровольно она взяла бы лишь книги, этюдник и пару смен одежды. Однако до книг ли будет ей теперь?..

Она выглянула в окно своей милой старой комнаты. Холодный свет тут же ожёг глаза. Снежное пшено и правда набилось в зелёную ещё траву, заполнило ямки в земле. Хорошая примета. Только вот деревья в их маленьком парке попали в бурю и за одну ночь остались без крон. Теперь они стояли в печальном оцепенении, сквозь обнажённые ветви открылся безрадостный вид на окраину города. Тёплая осень внезапно оборвалась со всеми её пленэрами и прогулками.

— Позови моего брата, — велела Эстер горничной.

Та молча поклонилась и исчезла.

Робин вошёл почти сразу, будто стоял за дверью. Природа одарила его проницательностью, и часто его влекло именно туда, где ждали поддержки. Предстоящая разлука с ним лишь добавляла горечи холодному, уже совсем не осеннему утру. Эстер смотрела на Робина, словно на собственное отражение: столь же скромный рост, тонкая кость, те же вьющиеся тёмные волосы, брызги веснушек на непривычно серьёзном и бескровном лице. Кто только придумал расставаться с родными ради чужаков?..

— Что ж, м-м-м… — неловко начал он, разглядывая носки своих новых выходных туфель. — Вот ты и вылетаешь из нашего гнезда.

— Да. Мне не по себе нынче.

— Ты сама хотела вот так, — он развёл руками. — Родители выбрали блестящую партию, поверь.

Эстер увлекалась учёбой и акварелью намного больше, чем мечтами о делах сердечных. Однако с каждым годом она всё более ощущала себя лишней дома. Взрослая женщина на попечении родителей — такая роль её смущала, хоть никто и не торопил замуж. Так и не приметив себе супруга среди знакомых холостяков, она опрометчиво вверила судьбу отцу и матери, как это делали в безвозвратно ушедших эпохах. Родители думали не больше недели, затем однажды вернулись домой откуда-то, полные счастливой решимости.

Но кого они ей с жаром сватали!.. Точнее, не состоялось даже привычного сватовства и знакомства с родителями жениха, всё свершилось поспешно, куда быстрее, чем предполагала Эстер. Отступать она сочла постыдным и непоследовательным, пришлось согласиться.

Теперь её тонкие розовые пальцы беспокойно сворачивали в жгут пару шёлковых перчаток.

— Мистер Флам тревожит меня.

— Отчего же? — делано бодро вскинулся брат. — Он добрейший человек, щедрый, порядочный. Его ни разу не заметили в каком-либо скандале. Вы ведь несколько раз беседовали и встретились перед помолвкой, ты могла тогда ещё отвергнуть его.

— Не было никаких причин, кроме моей нерешительности. У него страшный взгляд. Такие тёмные глазницы. Не болен ли он, как ты думаешь?

— Ах, кто же в его возрасте избегает бессонницы или бумажной волокиты? Только мот и бездельник. Флам — коммерсант, а у них всегда хватает забот, да и представь себе, с какими ему приходится иметь дело прощелыгами. У больных есть и прочие признаки: дурной цвет лица, валкая походка. Эстер, ты просто трусишь. Придумываешь всякое. Будь взрослее, прошу.

— Сколько ему?

— Ба! — крякнул Робин. — Всегда удивлялся твоему таланту забывать такие вещи. Ему двадцать восемь. Идеально для тебя: взрослый обстоятельный мужчина, а не юнец с чепухой в голове.

— Надеюсь, ты окажешься прав. Родной, мне так темно! — прошептала Эстер, покачав головой. — Зажги свечи, умоляю.

Шипение серы, едкий дымок. Три маленьких огонька едва ли подарили ей больше покоя, только в комнате стало душнее.

Замкнутый и угрюмый Адам Флам жил близ Ипсуича в крупном фамильном имении, но богачом никогда не слыл. Предки его происходили из Богемии. Впрочем, это без труда читалось в чертах его лица: глубокие складки у губ, ровная спинка длинного носа, сухие плоские щёки и непримиримые серо-голубые глаза. Ему подошёл бы не сюртук, а окровавленные латы защитника древних замков. Флама можно было назвать привлекательным, но в нём, как в молодом волке, обнаруживалось слишком много настороженности и говорил он так, будто заранее выучил нужные слова. Им с Эстер устроили чаепитие, короткое и крайне неловкое, за те пару часов молодые так ничего путного друг о друге и не узнали. Из угрюмого его взгляд время от времени становился живым и спокойно умным, будто он имеет тысячи мыслей обо всём, что его окружает, и держит их в порядке. Эстер с великим удовольствием бы послушала его суждения, но догадывалась, что стоит ей допустить неловкость в разговоре — они разлетятся словно бабочки с чаш фонтана и ей останется лишь скользкий мрамор любезных отговорок. Свои акварели она не решилась показывать, но не потому, что те получились плохо. Флам, как и прочие посторонние люди, едва ли был готов увидеть на них дорогие её сердцу вещи.

Помолвочному кольцу хорошо подобрали размер, но Эстер казалось, что её палец пленило звено цепи, тянувшейся куда-то во мглу неприветливого многолюдного Саффолка, и все эти дни она всё двигала его, проверяла, сможет ли снять. То ли от волнения, то ли от погоды нынче оно застряло, никак не желая соскользнуть с сустава.

Наконец, её позвали вниз. Всё происходившее дальше Эстер видела будто в подзорную трубу. Вот новая тарелка, приготовленная для утреннего фуршета, вот бокал холодной воды, вот тёмный вязкий пудинг с ромом, такой тяжёлый, отдающий землёй, вот парадная дверь, вот знакомая с самого рождения дорога в церковь.

Далеко-далеко, не здесь, не с ней, и даже не сейчас.

Все смотрели на невесту, она — ни на кого, вокруг суетились родственники, о которых она раньше только слышала. Колокольный бой едва не свёл её с ума, так резко он взорвался на безлюдных улицах, когда одни работают, а другие ещё спят. Будто не звонарь раскачивал бронзовый язык, а взбесившийся бык крушил всё подряд. Тот самый бык, бивший в колокол из детского стиха о похоронах несчастной птахи.

У алтаря Адам Флам стоял неподвижным утёсом. Слушал священника, глядя себе под ноги. Эстер показалось на миг, что под сукном его фрака кроется не предплечье, а чугунный рычаг. «Как быстро всё происходит! — думала она в ужасе. — Я не готова! Словно бегу по горящей лестнице, назад нет пути».

На праздничном обеде от смешения запахов с кухни, всюду просочившихся, её стало мутить. Флам заметил бледность невесты, подвёл её к открытому окну, не забыв попросить шаль у тёщи. Эстер не узнавала свою мать: расторопна и весела, без устали развлекает гостей. Миссис Грин от души праздновала, чего не скажешь о её дочери.

Кларет и шампанское лились рекой, и за несколько часов утомительных тостов, пожеланий и комплементов, подвыпившая компания друзей Робина разгулялась не на шутку. Сам он бесконечно заливался хохотом и рассказывал истории о своей учёбе в университете. Под конец обеда до ушей Эстер донесся обрывок странной фразы. Один из весельчаков сказал:

— А куда ей теперь деться? Хоть и маловаты ножны под штык.

Разумеется, приятели тут же скабрезно заулыбались.

«Они же нас грубо высмеивают! А Робин, лицемер… Он хохочет в рукав и даже не пытается прекратить издевательство!» — окончательно потеряла терпение Эстер. Укол обиды заставил её отвернуться. И тут она в ужасе заметила, как остановились на шутнике серые глаза жениха. Сам он не сдвинулся с места, так и остался сидеть, закинув исполинский тупой локоть на спинку резного стула, смотревшегося под ним игрушечным.

— Извините, что подслушал, — сказал Флам учтиво. — Вы увлекаетесь холодным оружием?

Весельчак втянул голову в плечи от людоедской улыбки богемца.

— Н-немного смыслю…

— Я так его просто обожаю. Если вам вздумается, к примеру, с кем-нибудь пофехтовать на шпагах, милости просим в наш дом в Саффолке. Заодно оцените мою коллекцию ритуальных ножей из-за океана.

— Нем-преме… нно загляну, благодарю покорно… за приглашение… — последовал смущённый оскал.

Когда Адам Флам обратил вмиг потеплевший взор на на невесту, едва заметно кивнул. Эстер бы улыбнулась ему, не будь она так растеряна.

Экипаж выехал ещё до наступления темноты. Несколько часов езды в нём превратились в самую долгую неловкую паузу на свете. Флам лишь молча взял в свои горячие ладони озябшие руки Эстер и, почувствовав, что она мёрзнет, так и держал их до самого дома. Он не производил впечатление жестокого или безумного человека, но такая молчаливость и странная робость, совершенно не шедшие ему, выглядели наигранными.

Кони замедлили ход. Мягко покачнувшись на рессорах, экипаж остановился и дверцу открыл батлер с зонтом наготове. Эстер вышла, подхватив своё дорожное платье. Взвесь мелкого дождя в воздухе пропитывала всё вокруг и кутала в туман её новый дом

Огромный особняк совсем расплылся в густой осенней темноте.

— Добро пожаловать, — проговорил Флам, когда они вошли внутрь. — Я унаследовал этот дом от отца, здесь до сих пор чувствуется его характер. Осмотреться предлагаю при свете дня, а пока я распоряжусь подать ужин как можно скорее. Уж не знаю, придётся ли он вам по вкусу. Мой повар совершенно не говорит по-английски и знаком с местной кухней только по книгам.

— В еде я непритязательна, мистер… — Эстер запнулась, её язык просто отказывался называть чужака по имени.

Он будто не заметил, что фраза оборвалась.

Немногочисленная прислуга, включая скромного повара, выстроившаяся в холле, ждала представления молодой жены.

— С гордостью рекомендую вам миссис Флам. Молите господа о ней и во всём будьте послушны, — коротко произнёс богемец и тут же отпустил всех по своим делам.

Внезапно Эстер увидела среди слуг совсем ребёнка: между рослыми лакеями мелькнул аккуратный бант фартука и край серой юбки. Она предпочла забыть секундное наваждение, когда мнимая девочка бесследно растворилась в стае слуг, и рассудила: «Нет, таких ведь не берут в услужение. Мне пора отдохнуть».

Стулья в обеденной оказались такими высокими, что ноги Эстер едва доставали пола. Подали свинину с тушёной капустой, имевшей кисловатый, но приятный запах. Мясо отлично разделывалось и без ножа, до того оно было нежным и сочным.

— Девять часов томления в печи особой конструкции, — Флам осторожно ткнул вилкой кожицу на свиной ножке, и та выпустила блестящие капли сока. — Попробовав один раз, уже едва ли откажетесь в следующий.

Размер порций совершенно не щадил сложение Эстер, ни с одним блюдом ей справиться до конца не удалось. От насыщения и тёмного терпкого вина тянуло в сон, но отправиться в постель в этот день означало совсем не то, что в какой-либо другой. Стараясь отсрочить неизбежное, Эстер опустошала бокал самыми мелкими глотками.

Адам Флам хранил молчание. Бросая на него быстрые взгляды, она решила, что скованность портит весь его образ. Наконец, он едва слышно сломил печать безмолвия:

— Как вы себя чувствуете, мадам?

— Ах, знали бы вы, какая я мнительная… — усмехнулась Эстер. — От этого все тревоги. Свадьба оказалась делом хлопотным. Прошу, не берите на свой счёт.

— Вижу, вы привыкли получать радость от иных вещей, — вкрадчиво отозвался супруг. — Ваши книги привезли вчера, и я позволил себе заглянуть в одну из коробок. Сказать, что я удивлён — ничего не сказать. Меня под дулом ружья бы не заставили штудировать труды по механике. Нынче они в моде или есть иная причина?

Эстер вздохнула.

— Однажды в детстве мне захотелось нарисовать водяную мельницу на горной реке. Мы видели такую, когда ездили на север, в одной деревушке. Я запомнила её только в общих чертах: колесо и домик. Позже мне объяснили, что там вовсе нет жерновов внутри, это кузница с самоходным молотом. Я и представить себе не могла, каким образом работает подобная машина. Мой дядя объяснил мне, сделал набросок, и когда я довела рисунок до совершенства, насколько тогда умела, мне он показался красивее любого пейзажа. С тех пор я так и не изобразила ничего путного. Для чертежей выходит слишком неточно, для картин — не изящно.

— Так вы пишете механизмы?

— Дымящие трубы, станки, здания… Без людей и почти без природы. Как выражается отец, «на грани упадничества». Мои эгоистичные увлечения уже набили всем оскомину.

— Увлечения всегда эгоистичны. Всегда затратны и редко полезны. Правда, своё я сумел заставить служить, но это исключение. Я собираю дорогие диковинки со всего света. Договариваюсь с мореплавателями и получаю всё, что мне нужно. За каждой вещью стоят истории, поверья и каждая имеет характер.

— Так значит, у вас и правда есть экзотическое оружие?

— Я не умею врать, миссис Флам.

Когда оба вышли в коридор и за ними закрыли двери, хозяин дома тихо проговорил:

— Эстер, вы, вероятно, устали? Я не хотел бы мучить вас, да и сам рассеян сегодня, не уснуть ли нам обоим, презрев условности?

— Это хорошая идея.

— Я хотел бы вас чем-то развлечь, но побоялся выкинуть глупость и испортить настроение.

— Моё душевное благополучие — только моя забота. Вы уже славно потрудились, когда осадили того неприятного юношу. Полагаю, развлечений на сегодня довольно.

Вот так обернулась для Эстер первая брачная ночь. Ей тот же час захотелось беспомощно плакать от одиночества. Она никогда по своей воле не легла бы рядом с этим мужчиной, но и остаться не у дел тоже оказалось досадно. Все говорили, что ей никогда не стать образцовой хозяйкой и женой, иногда от раздражения она рвалась доказать обратное. В порыве от задетой гордости Эстер и согласилась на брак, стараясь не смотреть в сторону претендента.

Перевернув ставшую холодной и мокрой подушку, она всё же уснула.

К завтраку молодая жена спустилась, оставаясь в сонной печали. Тревога поулеглась, теперь ей захотелось тщательнее осмотреть дом. Ему исполнилось без малого полвека, но за мебелью, полами и панелями на стенах ухаживали хорошо, те смотрелись совсем новыми. Интерьер был так тёмен, что в гостиной даже днём горели свечи. Обстановка не казалась мрачной, скорее укромной, как хорошо обставленный грот или заросшая хмелем беседка в саду.

Перед дверями столовой её встретил Флам, державший за плечи хрупкую девочку с такой нежностью, какой не каждый отец мог похвастать. Так она настоящая! Увидев Эстер, она поклонилась коротким рывком.

— Доброго вам утра, милая супруга! Вчера я представил вам всех, кроме нашей Кристины.

Ребёнок выглядел подозрительно похожим на хозяина дома, и Эстер нахмурилась, готовясь услышать паскудную историю об ошибках молодости.

Он снял с рукава девочки невидимую пылинку и продолжил:

— Прежде, чем возникнет недопонимание, я должен всё объяснить. Кристина — сирота, я заметил её возле работного дома. Проходить мимо я счёл жестокостью, ведь она совсем одна в чужой стране. Мы с ней лишь земляки. Девочка привыкла к труду и послушанию. Тяжёлой работы мы ей, разумеется, не даём, хватает и мелкой, рутинной, но прошу проявить милосердие, ведь она совершенно ничего не слышит и в этой связи не говорит.

— Разве можно позволить себе обидеть такого ангела? — Эстер коснулась головки в чепце. — Вы обо мне нехорошего мнения?

— О, нет, нет! — испугался Флам. — Лишь перестраховался, сообщив заранее.

За столом Эстер вернулась в свою гипнотическую тоску. Время потекло невыносимо медленно. Горячий и крепкий чай совсем не бодрил. Кроме того, она боялась поднимать глаза на того, кто сидел напротив. Он снова заговорил робко, будто через силу:

— Дорогая Эстер, вы не притронулись к пище.

— Я не голодна по утрам, — содрогнувшись от голоса мужа, ответила она.

— И дома никогда не завтракали?

— Накормить меня раньше полудня не удавалось даже няне. Прошу, не обращайте внимания. Ситуацию мог исправить только кеджери, а в нашем доме он…

— Кеджери? — Флам наклонился над столом, затем выразительно посмотрел на слуг. — Отчего же вы не потребовали сей же час подать вам это блюдо?

— Помилуйте, требовать…

— Ах, полагаю, вчера мы были оба излишне встревожены, я не смел беспокоить вас правилами жизни этого дома. А знаете, — он отложил салфетку, — нечего мне преспокойно завтракать, если вы не заняты тем же. Предлагаю вместе отправиться в мой кабинет, там я вам расскажу несколько важных вещей.

Эстер поёжилась — богемский медведь ещё и изобрёл некие правила, по которым ей придётся существовать.

Ступеньки лестницы с массивными балясинами и перилами шириной в целый локоть были чересчур высоки, Флам не сразу догадался помочь Эстер подняться по ним, но спохватился и сделал это с неожиданной сердечной деликатностью.

Ключ легко провернулся в скважине, и взору новой хозяйки открылся великолепный рабочий стол с часами чугунного литья, изящный диван и стулья с резными спинками, говорившие о том, что кабинет посещался не одним лишь владельцем. Кроме того, на стенах красовались ножи и стилеты всех мастей. Рукоятки обвивали шкуры рептилий, лезвия причудливо изгибались, на ножнах пестрели яркие орнаменты.

— Итак, здесь хранятся все наши ценные бумаги и наличность, — проговорил Флам, открывая диковинный сундук, обитый металлом. — Пожалуйста, возьмите на конторке дубликаты ключей от всех ящиков и дверей. Те расходы, которые вы не хотели бы афишировать, останутся при вас, просто пользуйтесь наличностью, а не расписками и банковским счётом.

Обилие банкнот испугало Эстер. Они занимали несколько огромных сундуков, наполняя их до верха, и это не считая прочих накоплений, на которые имелись документы.

— Сколько же здесь… Боже правый!

— Я так и не придумал, в какое дело их вложить, открыть ли дело или купить земель. Впрочем, теперь у денег есть хозяйка, как и у всего здесь. И всех.

Последние слова пронзили Эстер насквозь. Тот странный тон, которым они были сказаны, выдавал вложенное чувство, сверхсильное ожидание, но какое, она не смогла понять.

«Он хочет, видимо, откупиться. Страшно подумать, от чего! Флам слишком любезен. За невесть какие прихоти я смогу приобрести себе ещё больше непотребного хлама, чем дали в дорогу родители, да только к чему мне он?»

— Словом, не ждите моего разрешения и поступайте только так, как считаете нужным.

Он помолчал, убрал за ухо непослушную волну золотистых волос.

— Признаюсь, когда не стало отца, я сильно растерялся. Вот ещё недавно я был юнцом, мне говорили, что делать и как себя держать, как я должен жить, чего я стою, и вдруг на меня свалилось имение и неприличная сумма денег, которую я предпочёл скрыть. Полагаю, вы сейчас выбиты из колеи. Просто помните: вся власть от господа. Не пройдёт и месяца как вы войдёте во вкус.

После разговора о деньгах Флам сказался занятым и уехал из дома со странной поспешностью. Эстер ничего не осталось, кроме как бродить по этажам и распаковывать вещи. Но как только ей в руки попался томик об античных изобретателях, она забылась с ним в эркере до самого вечера.

Позже, в постели, когда день подошёл к концу и поулеглись чувства, Эстер обдумывала слова Флама и сочла их близкими к правде. Только вот голос его странно дрогнул, когда он завёл речь о власти и её не покидало дурное предчувствие.

«Мне, действительно, страшно надоело только слушать старших, — шептала она самой себе перед сном. — Чего я стою… вот Робин и показал на свадьбе, чего я стою. Разговоры родителей всегда звучали не лучше, они будто всю жизнь за меня извинялись. Ну надо же было так поспешно от меня избавиться! Не стало бы теперь ещё хуже…»

Второй её завтрак в новом доме ознаменовался любимым блюдом, но приготовили его неким необыкновенным способом.

— Здесь изюм? — случайно сказала Эстер вслух, подцепив набухшую ягодку на зубец вилки.

— Не любите изюм? — участливо вскинулся супруг.

— Люблю, но разве в кеджери его кладут?

— Да! — Флам внезапно хохотнул как озорной мальчишка. — Вы что же, не знали?

— И корица…

— Какая неожиданность в классическом рецепте, — теперь он смотрел с шутливым вызовом, совсем как Робин в детстве.

— В любом случае, такое мне по вкусу, — ответила Эстер, попробовав усовершенствованный кеджери.

— Прошу меня извинить за то, что оставил вас одну вчера. Чтобы загладить вину, я привёз пару каталогов.

Батлер, державший их наготове, положил возле Эстер стопку брошюр.

— Боюсь, напрасно, — равнодушно отозвалась она, — Меня не интересуют новые наряды, старых хватит до скончания века.

— Это книжные каталоги. Там вдоволь всего, что касается новейшей инженерии. Кроме того, я попросил один из художественного салона.

— Хм. Право, мне очень приятно, — Эстер едва не уронила вилку, до того ей стало интересно взглянуть под обложки, что она незамедлительно и сделала, сцапав первый каталог. — Отлично, здесь и паровая механика, и машиностроение… так-так, последние модели котлов… а мо…

Она осеклась, оглядев столовую. Эстер хотела по привычке спросить разрешения, но спрашивать было больше не у кого. Ни муж, вручивший ей ключи от сундуков с наличностью, ни поджавший губы старый батлер не могли больше остановить её или что-либо запретить.

Разумеется, леди Флам разрешалось всё, что девице Эстер Грин было недоступно. Можно купить и красивый нож для страниц, и новые дорогие кисти, и наилучшую бумагу, и даже пастель, которой она давно хотела научиться рисовать. Можно заказать издания лучших академий, можно подписаться на новости о технике.

Через несколько часов гостиная уже начала наполняться счастливым шорохом упаковочной бумаги. Флам скромно подглядывал за супругой, впавшей в полное забвение, Кристина едва успевала вытирать пол за носильщиками. Дав пару монет последнему из них, Флам спросил:

— Вы хотите поступить учиться?

— Куда, по-вашему, меня возьмут? — отозвалась Эстер, листая последний каталог.

— В Лондонский Университет, полагаю.

— Там нет нужной мне кафедры.

— Тогда… — он растерялся. — А где же есть?

— Есть там, куда не берут женщин.

— Но ведь это совершенно несправедливо, — Флам скрестил руки на груди. — А если бы вы окончили университет, что делали бы дальше?

— Понятия не имею, — она вздохнула. — Гражданская инженерия… все эти книги повествуют о прекрасном будущем. Лифты, конвейеры, станки и электричество — вообразите, сколько людей будет освобождено от бесполезного труда! Художественная фантастика никогда меня не увлекала. Наука намного интереснее.

— А вы не задумывались о том, что станки уничтожат многие рабочие места?

— Появятся другие, — убеждённо отозвалась Эстер. — Стране нужны учёные люди, изобретатели. Те же граждане будут выполнять другую работу, более чистую и безопасную.

— Вы думаете, они смогут? Простые горожане?

— Нужно дать возможность.

— Послушайте, зачем вам университет, если вы и так увлечены наукой? — Флам осторожно присел на край софы, заставив Эстер насторожиться, — Зачем вам ментор над душой, если есть труды учёных?

— Без практики в знаниях нет проку. Кто допустит меня до неё?

— Вы сами.

— Как, просто… прийти на завод и…

— Да.

— Вы бредите, меня выгонят! — она нервно хохотнула.

— С вашего собственного предприятия?

— У меня никогда не было возможности открыть фабрику. Для нашей семьи это немыслимая сумма. Да и в городке не нашлось бы столько работников.

— Теперь вы со мной, в Саффолке, и ваши возможности совсем иные, — напомнил он чуть устало, как невнимательному ребёнку.

Адам Флам смотрел испытующе. Собраться с мыслями, чтобы ответить ему, оказалось не так-то просто.

— Вы предлагаете открыть фабрику? Как же сбыт? И что выгоднее производить?

— Я коммерсант, вы не забыли? Дайте мне пару дней, я найду ответы на ваши вопросы.

— Производство — не так легко, как кажется.

— Большинство мануфактурщиков смыслят в нём куда меньше вашего.

Эстер собралась с духом. Настало время избавиться от недомолвок:

— Адам, вы пугаете меня.

— Чем же?

— Пытаетесь купить громким обещанием, но что именно вы пытаетесь купить? Не мучьте, скажите прямо.

Подлокотник софы едва не треснул, по нему будто чиркнули когтями. Флам сжал кулаки и к нему вернулся тот жуткий взгляд.

— Хорошего вечера, — ледяным тоном проговорил он и ушёл наверх, в свой кабинет.

В своей новой комнате Эстер сокрушённо опустилась на стул. Мысли сильно путались, и, чтобы сосредоточиться, она говорила сама с собой вслух:

— Напрасно я выпалила эту глупость. Кажется, я оскорбила его. Боже, как трудно! Если бы хоть один из нас не боялся другого… Адам отчего-то испытывает передо мной страх. Со слугами и прочими людьми он открыт и смел, а от меня держится на расстоянии. Нужно положить этому конец. Я ведь здесь теперь хозяйка.

На смену сожалениям пришла мигрень, разразившаяся в её голове то ли от страха неопределённости, то ли от резко переменившейся погоды. К тому же, когда она читала у окна, могло надуть висок. К ночи недомогание разгулялось как никогда. К нему присоединилась ревматическая боль, знакомая с детства. Горничная, бывшая ещё более субтильной, чем сама Эстер, не смогла бы ей помочь добраться до постели, и решили позвать Флама.

— Боюсь, я еле держусь на ногах. Трудно даже делать вдох, — сказала она, увидев в проёме двери супруга.

Флам вошёл, отведя виноватый взгляд.

— Моё логово не годится для столь изящной женщины как вы. Верно, оно и отняло ваши силы.

— Возможно, но со мной такое каждую осень. Даже камфара не помогает. Я хотела извиниться за…

— Не думайте об этом, умоляю! Вам нужен полный покой.

Флам подошёл опустился на колени рядом с ней.

— Прежде чем я возьму вас на руки, можно мне поцеловать вас?

— Можно. Только скорее помогите мне лечь.

Эстер, борясь с головокружением и болью в висках, упустила момент, когда пополз вверх подол её муслиновой сорочки. Коленями ощутив холод, она очнулась, но было поздно. Флам впился в её бедро жарким и тянущим поцелуем, жадным и осторожным одновременно.

— Что вы делаете?! — она испуганно отпрянула, пошатнувшись от слабости, — Нет, не приближайтесь!

— Всего лишь…

— Вы хотите склонить меня к чему-то гадкому, не правда ли? А дальше совсем сорваться с цепи и творить любые дикие выходки, так?

— Простите, что вызвал подозрения, но они совершенно… — снова не договорил Флам.

— Вы собираетесь всё время говорить «простите», присылать безделушки и деньги, а сами не постесняетесь иной раз воспользоваться мной в своих извращённых целях.

— Эстер, идёмте в постель, вы можете упасть.

— Отойдите! — вскрикнула она.

В страхе она сорвала со шторы подвязку и стегнула наотмашь. Флам прикрыл глаза и слабо содрогнулся. На его шее набухла алая полоса — к шёлковому шнуру крепились мелкие бронзовые бусины, от того он оказался таким хлёстким.

— Я останусь здесь, пока вы не окажетесь в постели, — упрямо проговорил Флам.

— Вам, кажется, мало.

Он даже не попытался защититься, только снова закрыл глаза.

— Я не уйду, сколько не будете меня бить.

— Как же вы низко пали! Будь моя воля, я бы выпорола вас как школяра за вашу распущенность. Первый поцелуй со своей женой не должен быть таким бесстыдным.

— Пороть взрослого мужчину за распущенность… — прошептал он и улыбнулся. — Вы ему втолкуете обратное. Мне страшно неловко, миссис Флам, что я не удержался.

Он еле успел подхватить Эстер, когда та стала оседать на пол.

— Тише, тише. Поговорим завтра, если захотите. Я не имею никакого права хранить от вас тайны и всё расскажу, но прошу, не сейчас.

Собственный поступок не столь испугал Эстер, сколь чувство, которое вмиг вышло из-под контроля. Зачем-то ей хотелось вернуть Флама к своим ногам и сделать ещё больнее. В момент, когда он страдал, был странно привлекателен. Поцелуй запомнился ей невероятно затягивающим, но такие вещи не делают в честном супружестве, скорее любовники, сходя с ума от похоти, придумывают странные удовольствия. В них есть нечто низкое, грязное, уличное.

«У него жёсткие губы. Или просто напряжённые… Тело так хорошо запомнило прикосновение, будто оно всё ещё горит на коже».

Пламя мигрени слизывало грёзы и Эстер так и не решила, готова ли она обменять свой покой на фабрику.

К завтраку Флам не явился. Батлер сообщил, что он очень занят и находится в своём кабинете. Неспеша разделавшись с порцией вкуснейшего кеджери, Эстер поднялась наверх и открыла дверь своим ключом. Кабинет пустовал и камин был не топлен.

— Старый мерзавец меня обманул, — с досадой заключила она.

Желая высказать слуге всё возмущение, она вернулась к нему и потребовала доложить, куда делся хозяин дома.

— Мэм, я был полностью убеждён, что он снова работает с бумагами! — в ужасе ответил батлер. — Возможно, ему нездоровится и он отправился в спальню.

И в спальне Флама тоже не оказалось.

Проверили денник, но все лошади остались на месте и с утра никто не приезжал.

— Он не выходил из дому, мадам, разрази меня гром, если я вас обманываю! — Мотал головой лакей, дежуривший в холле.

Поиски заняли ещё несколько часов, после чего Эстер велела всем разойтись по своим местам. Если слуги заодно с хозяином, то ей не добиться правды и пропадать он будет сколько пожелает.

«Но ведь я схватила его за язык, угадала. Какое оправдание он придумает, если ещё не отплыл на вечернем пароходе невесть куда?!»

Вечерний чай горчил и завывания ветра за окнами наскучило. Эстер успела предположить, что стряслась какая-то беда и супруга ей теперь придётся объявлять в розыск. В огромном доме ей совсем не находилось места, и она бродила, словно сомнамбула, без всякого дела. Наконец, когда она смогла успокоиться с книгой подле окна в своей спальне, на плечо ей опустилась горячая ладонь, и Эстер подскочила от неожиданности.

— Кристина? Боже, снуёшь как мышка.

Девочка потянула её за юбку. Приложила палец к губам, чем заинтриговала Эстер ещё сильнее. Она повела по этажу к пустому кабинету и там остановилась у стены со шкурой зебры. Сунула руки в прорези на юбке, выудила из кармана ключ. За шкурой обнаружилась идеально подогнанная дверь. Девочка с удивительной проворностью стала орудовать ключом в замке, совершенно бесшумно, пока с той стороны что-то не упало на пол. Затем она быстро провернула его в скважине и бросилась наутёк в коридор.

Толкнув дверь, Эстер очутилась на улице, на маленьком балконе, где помещался лишь столик с двумя стульями. За ним, закутавшись в меховое пальто, сидел совершенно побелевший от холода беглец. Бутылка виски перед ним была наполовину пустой.

— Вы невыносимы, — выдохнула Эстер.

— Именно так.

— Хотите здесь простудиться? Идёмте в дом.

Флам послушно вернулся в кабинет и тут же принялся складывать дрова в камелёк.

— Я думала, вы уже мертвы или без сознания! — упрекала Эстер, — Лежите где-то и вас не могут найти! Или подговорили слуг меня водить за нос! Зачем вы заставили всех так волноваться? Если вам хотелось побыть одному, стоило предупредить!

— Вы ещё более милы, когда обо мне печётесь. Обещанный вам ответ тому виной, — отозвался Флам, осторожно зажигая спичку, — Я бываю сам себе страшно противен, а уж женщине…

— Извольте объясниться.

Меховой воротник был Фламу к лицу, но он снял пальто и набросил его на плечи Эстер, чтобы та не замёрзла, пока занимается огонь. Усадив её в кресло, он с минуту помедлил, глядя перед собой рассеянно и сонно.

— Придётся начать издалека. Я впервые увидел вас на званом ужине. Там вы взяли щипцами ногу ягнёнка, когда подавали его гостям, и сдавили так, что треснула кость. Вы нарезали мясо ловко, словно охотница. Ломтики хотелось заталкивать в рот голыми руками, не оскверняя их прикосновением столовых приборов. Сущая ерунда, но я так и не смог забыть те несколько часов, ни о ком больше не мог думать. Я сразу почувствовал, что вы — заряженное ружьё. Натянутый арбалет. Сжатая пружина. Знаете, как дразнит оружие, готовое ранить? Я задался целью освободить вас. И однажды до меня дошёл слух о ваших намерениях выйти замуж. Не представляете, с какой скоростью я переоделся и вскочил в седло! Весь путь, проделанный нами в экипаже, я одолел верхом, и вскоре нашёл мистера Грина. Он немало удивился, но я умею уговаривать, и мне устроили тайную встречу. Я вёл себя на сватовстве как полный безумец, как туземец, трясущий золотыми браслетами, и смог подкупить ваших родителей. Не осуждайте их, только глупец останется в своём уме от предложенной суммы.

— Ах, вот оно что! — протянула Эстер.

Она замерла, поражённая, и в уголках её глаз стал скапливаться холодный блеск.

— Да. Но чета Грин забыли взять с меня обещание не раскрывать тайну.

Она схватилась за голову и едва не закричала. Вот и ответ на все вопросы. Поспешность женитьбы. Счастливые глаза матери. Последние лет пять семью душили немалые долги, а перед свадьбой отец о них и не вспоминал. О своих делах он никогда не докладывал, и Эстер сочла, что те попросту пошли в гору.

— Но душа моя, теперь вы свободны и в ваших руках невероятные возможности. Пейте, умоляю, пейте виски. Иначе снова будете больны.

Эстер, содрогаясь всем телом от накативших рыданий, приняла бутылку и сделала залпом несколько ледяных глотков, захлёбываясь слезами. Горечь спирта не могла с ними соревноваться.

— Меня на ваших глазах предал и унизил даже родной брат. Ах, мало его секли в детстве, негодяя!

— Вас, надеюсь, не трогали?

— Нет, я умела скрывать свои шалости.

— Полезное качество.

— Но за что, ответьте, за что мною так пренебрегали?!

Флам пододвинул Эстер ближе к камину вместе со стулом, а сам уселся у её ног и положил на колени голову.

— Прошу, не плачьте! Я никогда не потребую от вас любить меня. Моего чувства хватит обоим. Уважения я не достоин ни капли. Так что фабрика, которую вы более чем заслуживаете, лишь подсластит пилюлю. Прекрасная женщина во главе мощного предприятия — что можно назвать более восхитительным?

— Думаете, мы справимся?

— Уверен.

— Всё это пока только слова, — вздохнула Эстер и осторожно провела кончиками пальцев по соломенным волосам супруга. — откуда мне знать, что вы не обнадёживаете меня из жалости? Сейчас я размечтаюсь и совсем растаю. Ведь вам самому не нужна никакая фабрика, иначе она давно была бы открыта.

— Даю слово дворянина, не пройдёт и года, как предприятие заработает.

— Адам, и всё же, вы ждёте ответного чувства, которое я не могу вам обещать.

Флам упрямо покачал головой:

— Нет, лучше всего, если оно и не появится вовсе. Можете испытывать мою покорность, сколько будет угодно. Богородица, помоги мне, грешнику! — он вдруг зажмурился. — Я ведь уже говорил, что мне нужна хозяйка. И имел в виду весьма буквальные вещи. Иной раз достаточно сказать прямо, чтобы завуалировать. Думаю, ваша вольная натура всё же среагировала на эти слова должным образом, но рассудок всё переиначил.

Откровение Эстер не напугало. Скорее, удивило свей обратной силой, ведь она и не предполагала, что подобное может увлечь мужчину в здравом уме. Разглядывая на просвет остатки виски в низком бокале, она вдруг нашла для себя нужное соответствие: новейший станок, по силе и качеству работы тысячекратно превышающий человеческие возможности, запускается никем иным, как человеком.

«Вернее, его волей, да и воля первее плоти, приводящей её в движение».

— Вам нравится подчиняться. Почему? — спросила Эстер.

— Нам не понять друг друга, но так и должно быть. Как вы смотрите на то, чтобы продолжить игру, которую начали? Некоторые вещи словами не выразить.

— Когда вы поцеловали меня?

— Когда вы всыпали мне.

— Признаться, я растерялась в ту минуту и не смогла придумать ничего лучше, чем защитить себя вот так. Никогда, прошу, не трогайте меня внезапно.

— Понимаю, простите ещё раз! Я бы исправил ошибку сегодня же, если позволите.

— Не возражаю, но, Адам, я не имею понятия, как быть в таких вещах, — Эстер смущённо сцепила руки.

— Очень просто. Так просто, что для вашего светлого ума не найдётся никакой работы, а лучше всего и не тревожить его вовсе.

Виски горячо разливался под ложечкой и Эстер охватило волнующее предчувствие, почти не испорченное лишним стеснением.

— Мне нужно привести себя в порядок после того дня, который вы мне устроили.

— Тогда буду ждать вас у себя после ужина, — Флам осторожно взял её руку и переплёл пальцы со своими, — Когда слуги улягутся.

***

«Снять серьги или оставить? Как смотрится эта сорочка? Она не совсем новая, но… а шпильки в волосах?.. Робин прав, я дрожу как заяц, когда бояться нечего», — злилась сама на себя Эстер. В конце концов, она сдалась и положилась на природу. Если она, действительно, так нужна супругу, им предстоит долгая дорога бок о бок. Тут уж не избежать ни неловкостей, ни растрёпанных волос.

В дубовом зеркале мелькнула свеча и белый ночной капот. Эстер прокралась по коридору, открыла дверь спальни Флама. Комната была вдвое больше её пристанища, с массивной кроватью и многослойным балдахином. В углу притаился горячий камелёк, чьи облитые глазурью изразцы поблёскивали таинственно и сладко. Но где находился сам Адам Флам? Пройдясь по комнате, Эстер вздрогнула, когда обнаружила его, неподвижного и безмолвного, у самой двери.

— Не хотел вас пугать, просто засмотрелся, — произнёс он с улыбкой, приблизился и легко подхватил супругу на руки.

Когда оба оказались на постели, Флам прошептал ей совсем тихо на ухо:

— Наконец-то без лишних глаз и ушей. Я просто обожаю быть один, совершенно один, чтобы погружаться в себя до бесконечности. Но быть с вами наедине — ещё прекраснее.

На этот раз он поцеловал её, не спрашивая разрешения. Затем ещё и ещё, и Эстер, как и хотела, убедилась в том, что Фламу не чужды обычные, ничем не приправленные ласки, с которых им стоило начать ещё тогда, во время приступа её мигрени. Ни раздеть супругу, ни схватить он не предпринимал и попыток, только едва придерживал за талию льнул всем поджарым телом.

— Не представляю, сколько лет вам досаждали моралью о том, что вы не должны даже двигаться, пока муж делает с вами всё, что захочет.

— Думаете, мне интересно слушать нравоучения? Я витала в облаках. Точнее, в своих фантазиях, где высчитывала размеры шестерней и валов.

— И всё же, вы будто терпите мои домогательства.

— Вовсе нет, — честно отозвалась Эстер, — просто пытаюсь привыкнуть к новому качеству. Меня ведь даже родители никогда не трогали. Раз или два в год гладили по голове, вот и всё.

Слегка отстранившись, Флам наклонил к плечу голову и с забавным смущением пряча глаза, спросил:

— Что, если вы купили бы меня в лавке?

Эстер нахмурилась.

— Если бы я был вещью, с которой можно поступать, как заблагорассудится?

— Адам, ваши игры немного безумны, — Эстер нервно рассмеялась.

— Знаю. Зато теперь вы понимаете, почему я вёл замкнутую жизнь.

— Не подумайте только, что мне всё это претит. Я лишь не понимаю, в какой момент мне остановиться.

— Хотите сказать, вы можете далеко зайти?

— Боюсь, да.

Опустив ноги на шёлковый ковёр, Эстер встала с постели и задумчиво обхватила себя руками. Она действительно не понимала, чего от себя ждать, но внутри странным образом с каждой секундой накапливалось то самое ожесточение, уже испытанное ею.

— Вы говорите, купила в лавке. С какой, интересно, целью?

Флам молча пожал плечами.

— Раздевайтесь.

Он снял рубашку, стянув её со спины, и нарочито медленно стал расстёгивать кальсоны. Взгляд богемца становился липким и выжидающим.

— Да, целиком.

Не требовалось ни подсказок, ни опыта, чтобы понять: он охвачен жаром и его плоть приветствует игру. Сбросив его одежду на пол, Эстер обронила:

— На колени.

Когда Флам послушно сел, подобрав под себя ноги, она неспеша рассмотрела его.

— Редко встречала таких стройных мужчин в вашем возрасте. Шесть с небольшим футов, так?

— И пять дюймов.

— И весите вы фунтов двести.

— Чуть больше, я обжора.

От прикосновения лёгких тёплых рук к бёдрам Флам весь подобрался и покрылся гусиной кожей.

— Неужели вы девственник?

— Нет, разумеется. Но ни с кем так и не нашёл своего места.

— Теперь найдёте. Если, конечно, вам нравится чувствовать себя гладиатором, которого покупают, чтобы на потеху публике скормить тиграм. Или куском мяса на разделочной доске.

— Ваши аллюзии прекрасны.

— Жаль, я не умею стряпать.

— Есть один отличный рецепт. Одновременно острый и безвредный для леди. Идите ближе, на кровать.

Перина была настолько мягкой, что буквально засасывала. Придерживая подол капота, Эстер забралась на середину. Флам помог ей расположиться над ним, словно над спиной лошади.

— Сейчас вы осторожно опуститесь вниз, только прошу, не всем весом, а едва. Вы легки как нимфа, но человеческие зубы довольно остры.

Внезапно Флам сполз, оказавшись прямо под её кружевным подолом. Эстер расправила складки. Пусть такое останется в тайне, и даже ночной свет не тронет всё, что происходит с ней на самом деле.

Он снова поцеловал её бедро, затем выше и выше, заставляя оцепенеть от его смелости. Горячий и ласковый рот покорно обхватывал, тянул на себя, выдержать прикосновения оказалось почти невозможно, но и не хотелось прерываться.

— Я чувствую, что… — беспомощно проговорила Эстер и попыталась приподняться, но супруг удержал её.

— Я тоже чувствую, — Флам убрал от лица край сорочки, — Отпустите эту влагу, она естественна в акте любви, и это то, чего я хочу. Вы расцветаете, точно вечерняя лилия, и я вижу нежный зев вашего лона и призрачные узы, соединяющие нас. Пока я не сошёл с ума, продолжим, умоляю.

В тот момент Эстер всё же вспомнила некоторые проповеди, от которых никуда не деться, особенно по воскресным дням. Если всё, что делал с ней Флам, считалось тяжким грехом, то хитрость Дьявола и правда не имела границ. Единственный, кто мог и желал принять её полностью, с кем она венчалась в церкви и кому обещала перед богом себя всю, оказался до крайности порочным человеком, и не упасть в ту же яму было просто невозможно. Ловушка преисподней захлопнулась и ничего не осталось, кроме как подставляться ещё откровеннее, давить ещё сильнее, и наконец, заставить супруга прочувствовать все её судороги, раз он сам выдумал всё это бесстыдство.

Биение сердца оглушало. Эстер казалось, его слышно за стенами в тишине ночи. Флам смотрел на неё, лёжа рядом, пытаясь разгадать её настроение. Он напоминал изваяние атланта, но все черты смотрелись живее и мягче. Он глубоко дышал, кусал губы, но и двинуться не смел без разрешения. Наконец, когда их взгляды встретились и Эстер спросила:

— Теперь ваша очередь, так?

— Отнюдь. Оставайтесь невинным ангелом хоть до самой смерти. Я не упрекну ни единым словом. Но как только сами прикажете — буду полностью ваш.

— В таком случае, воздержание вам не помешает. Интересно, когда наступит предел терпения?

— Извольте проверить.

— Непременно.

Когда Эстер уже собралась уходить к себе, в голову ей пришла полезная мысль.

— Я совсем не знаю города, — обратилась она к супругу, — может, покажете мне Ипсуич? Коль скоро мы собрались открывать предприятие, нужно найти для него подходящее место.

— Аукционов завтра нет, я с радостью сопровожу вас. Город невелик, но он очень древний, при этом стремительно растёт. Словом, есть, на что взглянуть.

— Завтра мы продолжим, мистер Флам, — веско обронила Эстер. — Доброй ночи.