Окно распахнуто, будто его ждут, и Чэнлин невольно улыбается. Помнится в прошлую встречу Цзилюбао был гораздо осторожнее. Впрочем, времени прошло много, видимо часть воспоминаний у него стерлась. Прыжок, он беззвучно отпускается на пол, не потревожив сна своего скорпиона. Он присаживается на край постели, стараясь не задеть спящего своими хвостами.  

Пальцы зудят от желания прикоснуться, и сдержаться удалось только из-за понимания, что это прервет сон скорпиона. А начинать спор сейчас так не хотелось. Чэнлин наклонился, вдыхая самый любимый аромат. Так хотелось уткнуться носом в ключичную впадину, где запах сильнее. Ну почему ты так упрям, мой скорпион? Чэнлин вздохнул, поднимаясь. Задерживаться не стоит, как бы не хотелось остаться. Его выдержка и так слабее волоска. Еще пара мао и он не сможет сдержаться. Чэнлин заставляет себя отвернуться, но тихий шорох за спиной заставляет вновь обернуться к спящему.  

Его скорпион немного откинул голову, беззащитно обнажая шею. Чэнлин не может отвести взгляд. Губы чуть жжет, так хочется хоть на мао коснуться ими кадыка, прикусить, может даже немного лизнуть. Тихий вздох становится последней каплей, он больше не может терпеть: усаживается на своего скорпиона, не заботясь об осторожности, проводит носом по шее. Дишит часто-часто, задыхаясь от самого родного аромата. Легко легко касается кожи губами, пульс под ними заметно учащается, но он не в состоянии отстранится. Подняться и уйти тем более.  

— Пожалуйста, — умоляет он, покрывая шею мелкими поцелуями. — Пожалуйста, Цзылюбао. — он распахивает нижние одежды, спускаясь губами к ключицам, — Я больше не могу...  

— Чэнлин?.. — раздаётся немного вопросительно, и его до сих пор не оттолкнули... 

— Убей меня или сделай своим, — молит он, не находя сил, чтобы поднять голову, страшась прочитать ответ в глазах, — я так больше не могу, баобей, не могу. Это сильнее меня.  

Прикосновение заставляет вздрогнуть. Его голову приподнимают, только разглядеть что-либо Чэнлин не в состоянии: все плывет от слез. А запах баобея все так же удушаюше сладок. Тихий всхлип вырывается сам собой.  

Его губ что-то касается и Чэнлин замирает, боясь шелохнуться. Это точно мираж. Дернешься и все развеется. Но мягкие губы, не спешат исчезать. Он стонет тихо-тихо, не сумев сдержаться.  

На спину опускается ладонь, осторожно поглаживая. Чэнлин поддается навстречу, пытаясь продлить прикосновение. Тихий смешок совсем не к месту, он дергается, но уйти ему не дают. Второй раз губы сминают жадно, руки сжимают его бедра, и Чэнлин стонет в поцелуй.  

Луный свет теряется в белом меху.  

Рывок, Чэнлин тяжело дишит, рассматривая нависшего над ним баобея. Убьет? Он улыбается, тянется к своему скорпиону, ничуть не страшась. Даже если это конец, погибнуть, узнав сладость любимых губ... О таком и мечтать нельзя было.  

— Упрямый, — глухо шепчет Цзилюбао, распахивая его ханьфу, — настырный, — губы касаюся ключиц, и Чэнлин протяжно стонет, — беспечный, — зубы прикусывают кожу, сводя с ума. Он точно не грезит наяву? — сладкий, — руки тянутся к его поясу, и Чэнлин послушно выгибается, позволяя сдернуть с себя ненужную одежду.  

— Цзилюбао, — скулит он, тяжело дыша.  

— Я убью тебя, — рычит его скорпион, покрывая его кожу поцелуями, — только попробуй взглянуть на другого!  

— Люблю, — отзывается Чэнлин, — люблю, — захлебываясь стоном...