Улицы белокаменного Агама заполнила веселая, шумная толпа — как всегда и бывает на ярмарочной неделе. Каждая площадь стала рыночной, на каждом перекрестке звенели струны уличных музыкантов, и голоса сказителей перекрывали людской гомон.

Альвир шел сквозь праздничную суету, ничего не замечая.

Невияра любила ярмарку. Дотемна толкалась на улицах, приценивалась ко всему подряд, чтобы накупить охапку всякой ненужной ерунды, щедро бросала горсти мелочи уличным артистам. А однажды она присела на камни мостовой рядом с музыкантом и запела под его нехитрую мелодию, и потом со смехом и гордостью показывала Альвиру заработанные медяки. И он смеялся вместе с ней вместо того, чтобы упрекнуть сестру за неподобающее поведение. Для нее всякое поведение было правильным и подобающим. Она была полна радости, полна жизни…

Неви, Неви, как же теперь жить без тебя?

Да он теперь и не жил. Жизнь закончилась в тот момент, когда он поднял на руки истерзанное, изуродованное до неузнаваемости тело. Вместе с ней в нем умерло все светлое.

В прошлом году Альвир во время ярмарки вообще не выходил из дома. В груди словно свежая рана болела — и чужие голоса, чужой смех растравляли эту рану до крови.

Он долго не мог поверить, что Неви больше нет. Сам же нашел ее, на руках нес, сам занимался похоронами… И все равно не верил, все казалось, что она вот-вот вернется из той поездки. Все слышались ее легкие шаги, ее голос, все мерещилось, что она только что мелькнула впереди в толпе…

Понимание пришло как раз перед прошлогодней ярмаркой. Он шел по улице и смотрел, как торговцы заранее раскладывают свой товар. В голове скользнула мысль — опять Неви накупит медового печенья всех сортов, месяц потом дом будет пахнуть пасекой…

Не накупит. И в доме пахнет только тоской и тленом. Это обрушилось на него, как ушат холодной воды.

Раньше он боялся того дня, когда Невияра выйдет замуж. Понимал, что это будет хорошо и правильно, и все же заранее переживал. Если бы она вышла замуж, они бы ходили друг к другу в гости, и разговаривали бы, и он бы любил и баловал своих племянниц…

Да хоть бы и не так! Хоть бы она замуж на другой конец земли вышла, хоть бы они больше никогда не увиделись — только бы он знал, что она есть!

За год Альвир успел привыкнуть к мысли, что ее нет. И, кажется, даже перестал по ней тосковать. Он заваливал себя делами так, чтобы по вечерам валиться с ног от усталости, чтобы не оставалось времени и сил на переживания — и это помогало.

Если бы Невияра умерла от болезни или погибла от несчастного случая — он, пожалуй, уже совсем успокоился бы…

Альвир шел бесцельно, сам не зная куда. Ему было все равно. За последний год боль ушла, сменившись пустотой — и если поначалу он искал одиночества, то теперь, наоборот, старался всегда быть среди людей. Чужих, посторонних, безразличных. Не знающих о его потере.

Он присоединялся к чужим похоронным процессиям, смотрел на кулачные бои, бродил среди пляшущих на праздниках — точно хотел заполнить эту пустоту чужими эмоциями, чужими переживаниями.

Он остановился, огляделся, не сразу сообразив, где находится, куда занесла его толпа.

В этой части рынка они с Неви не бывали никогда.

На помосте стояли люди — грязные, истощенные, в лохмотьях. И в кандалах.

Ну да, последний день ярмарки… В этот день даже у преступников, приговоренных к пожизненной каторге, есть надежда, что их судьба переменится.

Не у всех, конечно. У тех, кому больше надеяться уже не на что. У искалеченных, замученных, больных. Тех, от кого в рудниках уже нет толку…

В последний день ярмарки их выставляют на распродажу. Слишком слабые, чтобы работать в руднике, они еще могут пригодиться — прислуживать по дому, ухаживать за садом. Кого-то могут выкупить друзья, родственники…

Кого-то — враги.

Не всякие перемены бывают к добру. Хотя тем, кто стоит на помосте, трудно в это поверить.

Те, кого сегодня не купят, вернутся в рудник. И проживут скорее всего совсем недолго. А что будет с теми, кого купят — неизвестно.

Альвир скользнул по помосту равнодушным взглядом, намереваясь пройти мимо.

— …Осуждённый за разбой и убийство! — пронзительно выкрикнул зазывала. Альвир вздрогнул. И решительно стал протискиваться поближе к помосту.

Голос зазывалы звучал над самой головой, бил по ушам. Раздражал.

— Крейтон Салер, осуждённый за разбой и убийства!

Собственное имя прозвучало, как нечто постороннее, не имеющее к нему отношения. Да, в общем, так оно и было. Крейтон давным-давно умер и забыт, а он — просто безымянный каторжник. Никто. Практически вещь.

Подчиняясь голосу, он поднялся в полный рост, давая толпе разглядеть себя. Смысла в этом не было, все равно его никто не купит. Родственники, если и остались, давно отреклись от него, а друзья… Друзей никогда и не было. Когда-то, в юности, он думал иначе. Потом, когда семья разорилась, оказалось, что его окружали только подхалимы и завистники. С тех пор он перестал верить людям. Только потому и дожил до сих пор. И еще потому, что удачлив был, дьявольски удачлив. Был… Все в прошлом. Он закашлялся и сплюнул кровь.

А впрочем, как сказать? Он ведь и теперь удачлив. Перед тем, как сдохнуть в холодной каменной норе, ему довелось снова увидеть солнечный свет, подышать чистым, свежим воздухом… Когда-то, много лет назад, он посмеялся бы, услышав, что воздух ярмарочной площади можно назвать чистым.

Зазывала снова и снова называл их имена. Немолодого плешивого человека, осужденного за казнокрадство, выкупили, по-видимому, родные — и теперь обнимали и целовали его прямо у помоста, едва надсмотрщик успел снять кандалы. Молодящаяся дама выкупила белобрысого красавчика, не растерявшего окончательно своего обаяния даже после нескольких лет в руднике — интересно, хорошо ли она расслышала, что он был насильником и убийцей?

Стоять было утомительно. Еще три раза зазывала выкрикнет его имя, и можно будет снова сесть на доски помоста. Теплые, нагретые солнцем. Их так и хотелось погладить рукой…

Альвир стоял у самого помоста, жадно разглядывая десяток жалких, измождённых оборванцев.

Такие, как они, убили Неви.

В тот день она должна была вернуться от родственников в соседнем городе. Почему он не поехал ей навстречу?

Потому что она обиделась бы. Она и без того считала, что Альвир слишком много ее опекает. Что поделать, он действительно заменил ей отца. Сестра была моложе его на пятнадцать лет…

А она заменила ему все. Солнце, весна, радость, веселье — всем этим была Неви. И все это умерло вместе с ней.

В тот день он с самого утра чувствовал тревогу. Гнал прочь дурные мысли, успокаивал себя… А потом вскочил на коня и поскакал. И там, где вплотную к дороге подступал глухой и темный лес, он увидел разграбленную повозку, тела слуг… А чуть подальше, в самой чаще — тело Неви.

Слуги по крайней мере умерли быстро. Невияре повезло меньше.

Альвир всматривался в лица каторжников, старался встретиться взглядом. Вслушивался в имена.

Того, кто убил Неви, среди них не было. Из той шайки ни один не сдался живым. Они понимали, что не получат пощады, и дрались до последнего.

Альвир почти смирился со смертью сестры. Но смириться с тем, что он не смог за нее отомстить, с тем, что ее убийца погиб легко и быстро — было невмоготу.

Ни один из этих людей не был виновен в смерти Неви. Но какая разница? Они мучили и убивали других людей… других девушек. Они тоже заслужили мучительной смерти.

Он не палач, и мучить живого человека не доставит ему удовольствия. Поэтому надо выбрать только одного. Одного — кто ответит за всех.

Он выбирал не торопясь, обстоятельно. Того, кто не вызовет ни симпатии, ни жалости. Кто действительно этого заслуживает. И кто не сдохнет от первого же удара.

— Крейтон Салер! — снова выкрикнул зазывала. Альвир поморщился от резкого, визгливого голоса. Имя показалось ему знакомым.

— Как будто я это слышал, — пробормотал он вслух. Негромко, но его услышали.

— Как же не слышать, добрый человек! — отозвался какой-то старик. — Десять лет назад его именем детей пугали. Разбойник был, страшно вспомнить, руки в крови по локоть!

Точно, теперь Альвир и сам вспомнил. Невияру же им и пугали… Ворчливая нянька, успокаивая непоседливую девочку, твердила:

— Вот выскочишь за ворота, там тебя Крейтон и поймает!

Кто же мог знать, что это предсказание возьмет и сбудется с такой убийственной точностью? Ее убийцу звали иначе, но это не имело значения…

Неви, Неви, зачем ты вышла без меня за ворота?

— Крейтон Салер! — в третий раз выкрикнул зазывала. Альвир взмахнул рукой:

— Покупаю!

Кажется, это оказалось неожиданностью для всех — и продавца, и самого каторжника.

Оформление бумаг заняло неожиданно много времени — или так показалось сжигаемому нетерпением Альвиру?

Потом у него услужливо спросили, снять ли кандалы.

— Нет! — свирепо рявкнул Альвир, прожигая взглядом свою покупку и надсмотрщика заодно. Сообразил, чем мог быть вызван вопрос, уточнил:

— За них доплатить надо? Сколько?

Все равно ведь придется покупать. Дома у него ничего подобного не было.

У него и рабов раньше не было. Только свободные, наемные слуги. Так повелось еще при отце. Тот рассуждал так:

— Если мы с вольным не поладим, он уйдет, и вся недолга. А если раб меня возненавидит — ему же, кроме как убить, и сделать-то ничего нельзя! Так что вольные — надежнее.

Наверное, отец был прав.

Когда Неви не стало… Все слуги погибли с оружием в руках. И ни один — от удара в спину. Никто не предал, не бежал — все защищали добрую хозяйку.

Вот только ей это не помогло.

Интересно, его они стали бы так защищать? Впрочем, это неважно. За себя он и сам может постоять.

Альвир тогда щедро наградил семьи погибших. Преданность должна быть вознаграждена.

А злодейство должно быть наказано. Так надо. Так будет правильно.

И, может, тогда он перестанет просыпаться от кошмарных снов, в которых раз за разом умирает Неви…

Каторжник… нет, теперь уже просто раб стоял перед новым господином, смиренно склонив голову. Вот и переменилась его жизнь, вот и удалось ему в очередной раз обмануть судьбу… Знать бы только, к добру или к худу.

Хотя куда уж хуже.

— Как тебя зовут? — зачем-то спросил господин, как будто сам не слышал. Раб ответил покорно и безучастно, не удивившись вопросу:

— Крейтом, господин.

Прежним, полным именем его за последние восемь лет ни разу не называли. Вот разве что сегодня, на помосте, назвали… Много чести будет рудничной швали называться настоящим именем, надо спасибо сказать, что сократили, а не заменили на кличку.

— Знаешь, зачем я тебя купил?

Голос холоден, как вода в ручье зимой. Лицо бесстрастно, как у статуи. А вопрос хороший, самому интересно. И зачем же?

— Не знаю, господин.

— Чтобы убить тебя, тварь, чтобы ты сдох в муках, чтобы ты долго-долго подыхал, чтобы молил о смерти…

Господин замолчал на полуслове, словно задохнувшись. Лицо неподвижно, а страсть внутри бушует.

— Не получится, господин, — все тем же покорным тоном ответил Крейт, — я и сам скоро сдохну.

Он закашлялся и сплюнул кровью.