— Доброе утро! — залетела в помещение ураганом, запыхавшаяся Эмма, едва удержавшись за дверной косяк рукой, — Прошу прощение за опоздание!

Педагог, отвлекаясь от жирной, замусоленный кипы листов, пренебрежительно смеряет нагло влетевшую в помещение девушку.

— Доброе утро, — кратко отвечает та, брезгливо взглянув на того, кто нарушил ее покой. — Садись.

Пока Эмма шла вдоль парт, педагог едко добавила, не отрывая взгляда от кипы листов:

— И сбавь обороты своего оптимизма. Нет нужды в излишней радости, для той, кто получил неуд по межвидовой культуре. Более подробно с результатом можешь ознакомиться за своим местом.

— Хорошо, — выдавливая из себя улыбку сказала рыжеволосая, невольно замечая, как все в классе тайком стали шебуршать и шептаться, изредка поглядывая на белую ворону их стаи.

«Тебе здесь не место» — говорили застывшие лица детей. Кто-то шептался за спинами других, кто-то занимался своими делами, а кто-то ехидно осматривал постороннюю гостью.

Может та пышущая молодость с вагоном оптимизма и гиперактивностью, или ее искреннее утверждение: «семья — это все», с сильными альтруистическими убеждением — сыграли когда-то свою роль в том, чтобы педагоги и разделяющие с ними мнение ученики косо и едко плевались на Эмму. Но как бы там ни было, по факту: отношения, на удивление самой девушки, с коллективом неладно шли. От этого бедный ребенок, будучи общительным и располагающим к себе по своей натуре, метался в догадках и испытывал тревогу, которая редко, но все же проявлялась алеющими, сухими полосами на ногах. И никто этой боли не видел, даже опекун Эммы, которому та неустанно излагала всю душу — дедушка Эндрю. Девушка не хотела, чтобы единственный добрый человек, приютивший к себе ослабевшего ребенка с амнезией, зазря волновался за нее. У него был диабет, он был стар — она старалась быть благодарной ему, отзывчивой и не приносить проблем.

Но, увы, дело не обошлось простой амнезией для девушки: помимо всего прочего, Эмма ощущала себя не просто не в своей тарелке, а выпавшей из реальности. Будто бы вся ее сознательная жизнь была стерта как ненужная каракуля ластиком, оставляя лишь едва уловимый след. Та самая каракуля, которая постоянно шастала за Эммой призраком, вызывая неясные видения и гнев, с последующей тяжелой тоской на сердце.

«Они другие» — снова пришла Эмма к неутешительной истине, поправив рубашку из-под лямки рюкзака, повисшего одиноко на плече.

Рыжеволосая, скрипя сердцем и полом, прошлась на свое уютное место возле окна. Славу Богу, именно близость с природой, хотя бы через окно, на отведенном ей месте за партой, дарило ей заряд бодрости и успокоения на целый учебный день — этакая своеобразная мысленная молельная или же место силы.

Эмма тяжело выдохнула, уставившись на лист, на котором бросалось кровавое слово, выведенное острым почерком — неуд. Сердце девочки ушло в пятки. Ее пугал не столько неуд, сколько осознание бесполезности ее недельного труда и корпений над темой. Ее пугало разочарование единственного и дорогого для нее человека — любимого дедушки Эндрю, которому в силу своего возраста и из-за диабета не стоило волновать ни в коем случае.

Девушка сжала карандаш, дрожащей рукой застыв над бумажкой с галками-помарками. Янтарный, молочно-белый огонь заметался в волосах девушки — из-за облаков пробилось солнце.

Несомненно, оставалась еще одна деталь, от которой бросало то в жар, то в холод, а старые раны на животе зудели и чесались: ее преподаватель, согласившейся не столь давно помогать девушке с неприступной наукой межвидовой культурологией, историей и языком демонов.

— Нет-нет-нет, — зашептала Эмма, осознавая полный провал, она пробежалась по тексту глазами.— Мне конец.

— Раньше надо было думать, — сказала препод, нависнув грозной статуей над девушкой. — Исправлять будем?

Эмма покраснела и интенсивно закивала головой как болванчик, испугавшись женщины — в классе прыснули со смеха. Рыжеволосая почувствовала, как сбоку ее сверлит взглядом еще один источник ее проблем — подстрекатель среди сверстников.

— То-то же, — женщина весело цыкнула, будто бы ловко поймала рыбу на крючок. — Поменьше ворон щелкать надо, да меньше распыляться на ненужное в жизни.

Девушка отвела взгляд от педагога на листок и неожиданно для себя заметила, что карандаш в ее руках разломился на две части.

— Что’ж, теперь у меня два карандаша, — сказала Эмма, подперев щеку.

Она устало выглянула в окно, любуясь с тоской на летящих в небе птиц, словно именно они несли в себе утерянные крупицы ее души.

***

Ветер нежно обволакивал лицо, залезая в дыхательные пути, в самые легкие, обогащая те живительным кислородом. Не было слышно ни звука, ни окрика, ни крика — только единение с собственными мыслями.

Распахнутые завсегдатай окна, книжные стеллажи, тишина и покой в почти пустой, никому не нужной, библиотеке — притягивали Эмму. Библиотекарь снова не явился на свое рабочее место. Рыжеволосая лишь однажды видела его: молодого юношу, с уставшими глазами, тот оформил ей книгу, после чего бесследно пропал, будто бы сквозь землю провалился.

«Ну и пусть, так даже лучше: карту участника не придется оформлять и место для уединения искать новое не придется» — пришла к выводу девушка, опускаясь на место возле окна.

Эмма отпила еще молока с клубникой из пакета, пролистывая пособие, которое выдал ей Льюис пыльным талмудом на руки, выделив из собственной наиогромнейшей, по сравнению с местной халупой, библиотеки. Да и собрания из его книг явно были помасштабнее, с серьезными темами, запрещёнными в людских устоях — не из-за самих жестоких или неприемлемых описаний, на которые накладывалось табу (хоть те и присутствовали в достатке), а из-за сложного оформления текста или мудреного содержания для восприятия человеческим умом, который никогда не сталкивался с демонической культурой или хотя бы одним из ее представителей.

Взять даже эту книгу, по которой она занималась с демоном: в ней слог, широта изысканий и всеобъемлющий поток информации выбивали сразу же девушку из реальности, утаскивая в свой иной мир, выжимая из нее все соки, пока та пыталась сообразить, где хотя бы начало предложения, а где конец.

Предложения читались наискось и напоминали настольную игру «Змеи и лестницы», где игрок, попадая на начало лестницы, автоматически поднимается к её верхушке и наоборот, если же в клетке расположена голова змеи, игрок опускается вниз до её хвоста. Так или иначе тот добирался до временного пункта назначения, а в случае с Эммой — до сути написанного.

Как однажды сказал эрцгерцог на вводном занятии-лекции, напоминавшей скорее посиделки за чаем двух старых знакомых, которые не решались признаться в своих стародавних отношениях — данный вид чтения у демонов называется невинно — лила, как божественная игра в иудаизме, иначе взаимодействие Бога с материальным миром. Создатель вовлекается в умиротворение не из нужды, а ради удовольствия, наслаждения и развлечения, которые он получает от творчества и взаимодействия со своим творением.

Эмме такое определение взаимодействия Бога с собственным земным творением казалось болезненно знакомым, вызывая каждый раз дежавю, когда та постигала демонические азы культуры.

Девушка посмотрела на океан синевы неба — на языке стало сладко. Она отпила с удовольствием еще молока.

«Если есть запретное и непостижимое для людей из культуры демонов, — начала рассуждать Эмма, — то мои отношения с Льюисом, как демона и человека, являются также непостижимыми и запретными? Перехожу ли я черту дозволенного, привлекая его к преподаванию?»

Рыжеволосая провела пальцем по стеклу, вырисовывая диагонали и зигзаги лилы.

— Он только преподает, — оправдала она его.

Правда, преподает он изощрённым способом и с некоторыми моментами можно поспорить, но… Спорить она не могла и не хотела, по причине отсутствия у них официального документа, подтверждающего законность данного мероприятия, а чтобы его получить нужно вовлечь и опекуна, и школу — ей не хотелось этого совсем: лишний стресс и бумажная волокита, просветительские речи, да и ореол таинства и единения с этим огромным хищником заставляло ее трепетать и ощущать себя иначе.

Иногда ей казалось, что они знают друг друга сотни лет, а в последнее время, Эмма стала замечать за собой, что она негласно делилась с ним своими переживаниями или болью через собственные ощущения или эмоции, которые тот прекрасно считывал, будучи демоном. Льюис чуял ее боль — она знала это. От этой мысли ей становилось хоть немного, но лучше. И все же, в глубине души своей, Эмма понимала, что на самом деле все было не так-то просто, как могло показаться на первый взгляд.

Девушка тяжело выдохнула.

— Вот хоть убей, я не могу понять, — прошептала Эмма, тыкая карандашом в книгу. — Еще проект сдавать по экологии и пересдавать тест. Зачем вообще так много бесполезных знаний без реальной практики?

— Эмма, — позвал ее далекий голос.

Рыжеволосая поперхнулась молоком от неожиданности и вернулась с неба на землю, что опечалило ее, ведь это лишь напомнило Эмме о том, что время медленно тянется, а поурочная работа в кабинете ее классного руководителя приближается.

Она обернулась на источник звука: позвавший ее человек был незнаком ей, но рыжеволосая доброжелательно и с интересом взглянула на представшую перед ней девушку.

— Ты ведь Эмма из В14? — Та получила утвердительный кивок. — Я хотела бы поговорить с тобой. У меня все никак духу не хватало познакомиться, — помялась незнакомка.

— Эмма, — сказала рыжеволосая, сияя от счастья и протягивая руку для рукопожатия.

— А! Да. Нора, — сказала блондинка с голубыми очами похожими на льдинки, пожав руку Эммы. — Я Нора.

Рыжеволосая отшатнулась от новоиспечённой знакомой как от призрака.

— Норман? — с замиранием сердца прошептала Эмма, не понимая почему это имя вообще пришло ей в голову, а ответ на это словно вертелся на кончике языка, но был близок и далек одновременно.

— Нора, моя имя, — аккуратно поправила ее девушка, положив руку на плечо Эммы.— Тебе нехорошо? Может лекарство дать? Успокоительное или обезболивающее — у меня аптечка с собой.

— Нет-нет-нет! — выйдя из оцепенения, протараторила Эмма, неловко посмеявшись и погладив шею, — Так, просто…Немного задумалась. Слуховые галлюцинации — я принимаю лекарства.

Эмма смущенно и мило заулыбалась Норе. Она похлопала по сиденью стула рядом с собой, приглашая ту разделить с ней место за столом. Рыжеволосая невольно отметила про себя, что весь образ новоиспеченной знакомой напоминал ей кого-то очень близкого — сердце болезненно закололо.

Ее одноклассница верно восприняла знак, усевшись рядом.

— Ты не слышала раньше нигде это имя? — прошептала Эмма, боясь чего-то.

— Нет, — прошептала также Нора, доставая свое пособие. — Он твой знакомый?

— Хотела бы я тоже знать, — промычала Эмма, вытянув стройные ноги и постучав каблучками туфель.

Взгляд Норы остановился на темной, толстенной книге, содержащей на своих страницах какой-то витиеватый текст, напоминавший помесь двух стилистик: арабо-персидской письменности и латиницы.

— Вау! Никогда не видела такой книги и… Странного письма, — проговорила Нора, убирая серебряную короткую прядь за ухо. — Можно взглянуть?

— А, да, конечно, — радостно сказала рыжеволосая, оторвавшись от пакета с молоком. — Профиль, межрасовая культура. Это так, если интересно.

— Я занимаюсь математикой, но такая книга — явно раритет.— Нора медленно перелистнула страницу, на которой повсеместно были сделаны правки красивым, вычурным почерком, на таком же странном ином языке. Даже запах дорогого мужского парфюма был едва уловим с этих самых страниц: сочетание фруктовых нот грейпфрута, яблока и кардамона с древесными нотами мускуса — веяли свежестью и пряностью, от чего у Эммы вновь заплясали цветные мушки перед глазами, а голова потяжелела.

— Это демонический язык? — вопрошала заинтересованно Нора у обладательницы загадочной книги.

Эмма невольно ощутила, как повеяло чем-то сакральным и далеким, когда ее спросили о языке, на котором была написана книга.

— Тут все на нем, — заволновавшись, ответила рыжеволосая.

Ей казалось, что дальше, начиная с этой страницы, Нора не должна была перелистывать ни в коем случае. И вообще, она не должна была больше ничего знать: ни об этой книге, ни о ее непростом обладателе!

— Ой, я забыла о времени! Мне же поурочные оставили, — шустро вывернулась из ситуации Эмма, собирая вещи.

Как же она хотела бы сию минуту оказаться с Льюисом на занятии: быть ближе к еще одной загадке в ее жизни, услышать всепоглощающий баритон его голоса, который подтрунивал бы ее за глупость или серьезный и острый как сталь голос, которым он заставил бы ее осознать, что ей стоит поменять свой подход к решению или приготовиться к чему-то важному, как хищник к броску.

Ей было стыдно это признавать, но на первом ее занятии с ним — ее собственное тело откликалось на этого демона, причем не самым приличным образом. Эмма тогда еще и переволновалась и явно не могла сложить ни одного предложения вровень в сознании, но сильное жжение от старых ран и представление о сложившейся ситуации — уловила.

— Эмма! Ты забыла свое молоко…

— крикнула обеспокоенно Нора, едва понимая, что происходит.

— Встретимся завтра. На том же самом месте. Оставь себе. Спасибо, — протараторила Эмма и вылетела из помещения.

Несомненно, она некрасиво поступила, но дальнейшее, возможное, развитие событий ее явно не устраивало, поэтому она избавила Нору от излишних вопросов, которые на корню могли бы загубить их только-только пробившиеся зачатки отношений. Кто знает, может девочка наконец обрела настоящего друга? Хотя единственными, кого Эмма могла считать истинными близкими живыми душами: ее опекун и демон (на удивление самой Эммы).

Рыжеволосая впопыхах остановилась посередине коридора, залитого светом, и попыталась отдышаться. Как вдруг, на свою беду, вспомнила:

— Аргх, черт. Поурочные же…

***

Строки замысловатого текста плыли между очерченных голубых полос тетради, Эмма безрадостно перебирала листы с тестами за неделю, то сводя брови к переносице, то сжимая губы в одну тугую полосу. Ровные стремительные галки, очерки, перечеркнутые красной стремительной линией ответы — навевали неприятные воспоминания в ребрах, шурша там и пульсируя болью.

За широкими окнами киноварьевым цветом кровоточил закат. Птицы проносились гурьбой, разбивались на кучки в вечернем, безмятежном небе. Дыхнуло теплом и свежестью из открытого окна — кто-то в лаборантской оставил открытыми окна, от чего листы бумаги ленно трепетали на ветру, а издали доносились чьи-то оклики, вплетаясь в общую картину летнего вечера с пригоршней доп.пар по упущенной межрасовой истории для Эммы.

Препод, как-то и было предписано ее подлой натуре, оставила Эмму одну со своими проблемами, не помогая и не разбирая с ней ошибки. Рыжеволосой это было даже на руку: она расслабилась, нашла себе место возле окна, выписала проблемные темы, проработала некоторые ошибки и осталась наедине с предвкушением приближающейся встречи с демоном.

После выполненной работы, за полчаса, — ей ничего не оставалось делать кроме как безучастно катать под пальцем карандаш. Эмма смотрела на время, проклиная то.

И все же, надолго ей не пришлось скучать в ожидании. Внезапно она ощутила приступ острой боли, от которой невольно хлынули слезы. Она попыталась достать обезболивающее, но любое движение приносило еще большую боль. Скрючиваясь на столе, Эмма осознала всю свою беспомощность и одиночество, а мельтешившие образы и голоса вились над ней как вороны над умирающим животным.

Эмма наконец достала пластину таблетки и дрожащей рукой положила ту в рот, но ее положение не изменилось даже через три минуты, за которые она хваталась в надежде, на которые молилась и уповала. Не ощутив эффекта от лекарства, девушка попыталась сконцентрировать свое внимание на теле, перечисляя пальцы рук, шевеля ими, медленно выдыхая, в попытках вернуть себе контроль.

Ее поглощал холод и мрак.

Бедная Эмма не заметила, как от сильного волнения исчерпала всю свою энергию и, остыв, задремала — ее разбудил препод, вставляя нагоняй. Девушка, очухавшись после приступа и дрёма, осознала, что солнце почти зашло — она с ужасом отметила для себя, что уже опаздывала на занятие.

***

Эмма неслась как угорелая по улице. Впереди тлела раскаленная пластина солнца, рыжими разводами окрашивая горизонт.

Девушка едва успела заскочить в нужный поезд, двери которого чуть не прихлопнули ее на месте, и, едва отдышавшись, в скорости грохнулась на ближайшее сиденье. Поезд двинулся, медленно и мягко набирая скорость.

Время на часах вновь сводило Эмму с ума. Встреча должна была быть в семь часов вечера — она взглянула еще раз на часы — почти было семь, ехать — час полтора.

Дрожавшими пальцами она написала Эндрю о том, что задержится на школьных занятиях, а Льюису, что опоздает. После чего Эмма обняла рюкзак и уткнулась в него лицом, пытаясь прийти в себя и обдумать сложившуюся ситуацию.

Что она скажет Льюису? Хоть он и внушал вид умиротворенного и располагающего к себе демона — Эмма на собственной шкуре прочувствовала как тот серьезного и хладнокровного спрашивал с нее выполненную работу. А тут неуд! Неуд, Эмма! Прием.

— Мне конец, — подытожила Эмма, наблюдая в окно, как мимо проносилось широчайшее озеро, облупленное маленькими силуэтами, как игрушечными домиками, видневшихся из дали, те вскоре сменились на густой лес.

Девушка еще полчаса, скрипя мозгами, думала — в итоге пришла к мысли, что не сдастся так просто: если падать лицом в грязь, то с гордым видом.