<right><i>Я умирал, умер и всегда буду умирать… </i>

Билли Пилигрим

<i>Черт возьми, как надоело умирать…</i>

Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен</right>

…вдруг заболели глаза, словно от яркой вспышки, в груди стало жарко, и он тут же почувствовал, как его тело безвольно оседает на пол, словно пустой мешок. Мир исчез. Сменились Декорации.

Гакт лежал на животе, а в груди будто ворочалось, пытаясь вырваться наружу, живое существо. И он даже знал, как оно выглядит: маленькое тельце, покрытое гладкой черной шерсткой, ручки-ножки почти как у ребеночка, но с длинными и острыми когтями, которыми оно и царапается сейчас в грудной клетке, требуя таким образом свободы. Потому так нечеловечески больно.

Он открыл глаза и попытался оглядеться. Сделать это оказалось не так просто: нужно было чуть приподняться. От напряжения хлынула из горла кровь. А вокруг был только снег…

Какое-то время он лежал, тяжело дыша и бормоча, тупо и бессмысленно: «Я еще жив, я еще жив, я еще жив, жив, жив, жив…» Он все повторял это, не слыша собственного голоса и не понимая смысла слов. Да и не это было главное. <i>Она</i>, <i>она</i> была здесь! — он точно знал это. Он столько раз встречался с <i>ней</i>, что научился чуять <i>ее</i> присутствие. «Я жив, я жив», — шептал он снова и снова, чувствуя, как скользит вдоль позвоночника <i>ее</i> взгляд, точно проверяя на прочность, прикидывая, сколько еще он сможет выдержать.

…жив еще, жив еще, пока еще жив…

Чудовищным усилием он заставил себя подняться на четвереньки. Вместе с новым потоком крови изо рта вырвался крик боли. Все тело дрожало от напряжения. Но все-таки он сумел еще раз переменить позу и сесть. Вытер ладонью рот, тупо взглянул на нее, отметив чисто автоматически, что она вся в крови.

— Жив еще, — сказал он теперь уже вслух и полным осознанием происходящего.

Поднял глаза на <i>нее</i>. Он бы никогда не смог <i>ее</i> описать. Было ли у <i>нее</i> лицо, тело, одежда? Смутно виделось что-то белое, развевающееся на ветру. Но вокруг — белый снег. И нет ветра. Так что же?.. Он мог поручиться только за темно-синие, почти черные провалы глаз. Именно по ним он всегда определял, какое у <i>нее</i> выражение лица. Она усмехалась. Он попытался усмехнуться в ответ, но тут же подавился кровью, снова упал, теперь уже на бок. И только в этот момент понял, что ему невыносимо холодно. «Жив еще, жив… — бормотал он, стуча зубами. — Жив еще». Его била дрожь, все еще текла изо рта кровь — сколько же ее там, господи?! — а губы все шептали: жив, жив, жив.

— Жив, — эхом откликнулась <i>она</i> и коснулась его щеки.

Гакт попытался схватить то, что можно было бы назвать <i>ее</i> рукой, но безуспешно. И тогда он зло и отрывисто крикнул:

— Жив, сука!

И очнулся.

— Гаку, как ты себя чувствуешь? — Ю озабоченно взглянул на него.

— За те пять минут, что ты меня об этом не спрашивал, ничего не изменилось. Не волнуйся так. — Гакт улыбнулся. — Если это после концерта, то все нормально. Вот когда просто так в обмороки падать начну, тогда и будешь волноваться.

Ю молча смотрел на друга. Может, он и прав, но… Вот сейчас Гакт поднес руку ко рту, а потом поглядел на нее коротко. Самый обыкновенный жест. При других обстоятельствах Ю бы даже внимания не обратил на него. Но у Гакта эта привычка проявлялась только после очередного обморока, а потом исчезала — до другого раза.

— Гаку…

— Не бойся. — Гакт снова улыбнулся. — Я жив еще.

Ю вдруг показалось, что в комнате есть кто-то третий и что именно к нему адресована последняя фраза Гакта. Он даже оглянулся, но, конечно, никого не увидел.

— Холодно у тебя тут, — тихо сказал он.

Я еще жив...

От автора

Комментарии