С тишиной, которая накрывает город во время мерно падающего густого снега, для него может сравниться разве что тишина в сумрачном закатном лесу, когда дневные птицы вместе с ветром уже легли спать, а ночные птицы ещё не успели продрать глаза.

С уютом за окном от пелены крупного белого снега для него же сравнится разве что уют своего собственного угла с мягким светом, тёплым пледом и парочкой небольших пухлых подушек.

Со спокойствием на душе в такие моменты, пожалуй, ничего не может сравниться, как ни старайся представить.

Так хорошо.

Спокойно.

Тихо.

Светло.

В маленькой домашней библиотеке приятно пахнет книжной пылью, чернилами и слегка сушёными травами, которые виднеются то тут, то там.

Мерно тикают часы где-то в другой комнате.

Шуршат страницы потрёпанного магического манускрипта время от времени.

Мирно спит в кресле хозяйка дома в ярко-красном халате, раскидав по спинке свои прекрасные каштановые волосы.

Никто не замечает, что небольшой медальон, висящий на гвоздике у двери, начинает вдруг светиться ровным белым светом, пока он не вздрагивает и не стучит о дерево косяка.

Женщина открывает глаза и какое-то время безучастно смотрит на крупные падающие снежинки за окном, на деле никак их не замечая.

– Кто-то вновь прошёл по белым полосам? – спрашивает парень, открываясь от чтения.

Женщина медленно, но уверенно, кивает.

– В такой снегопад?

– В такой снегопад.

Пауза.

– И мы даже в такую погоду будем копать трупы?

– Ты мне всегда нравился своей сообразительностью.

Он со вздохом откладывает манускрипт и встаёт, поморщившись от звука отодвигаемого стула. Этот звук, как и то, чем его заставляет заниматься эта женщина, кажется ему неправильным и отвратительным, но не связанному клятвой дозволено роптать на такие мелочи.

Пусть та осенняя девушка и действительно ему нравилась, а трупы он действительно ненавидит.

Рука невольно гладит шею.

– Встреть его, как полагается, Максен, – то ли попросила, то ли приказала женщина, всё ещё смотря в окно, только теперь заворожённо провожая взглядом чуть ли не каждую снежинку, а не смотря сквозь них куда-то очень далеко.

А он лишь галантно кланяется и молча выходит за дверь.

Проходит мимо нового зеркала, не глядя надевает чёрный пуховик с непривычным белым мехом, открывает дверь, даже не прикасаясь к ней. И только там, сжав кулаки и прикусив нижнюю губу, он безысходно смотрит в белое небо и думает лишь об одном: окрасится ли и эта зима в красный или мир ещё одного человека вскоре станет чернее самой ночи?