Тонкие бледные пальцы с невероятной для человека скоростью мечутся по световой клавиатуре. По экрану плывут огромные массивы кода, складываясь в неправильные геометрические фигуры, которые потом разбиваются на части и исследуются по отдельности, дробятся на ещё меньшие части и так до бесконечности. Неяркий матовый свет дисплея выхватывает из мягкой уютной темноты худое бледное лицо, на котором застыла нетерпеливая сосредоточенность. И что-то ещё.

Сет чувствует себя охотником за редким моментом, не иначе. Практически не дышит, осторожно переступая через порог комнаты, стараясь двигаться неслышно, отчаянно при этом надеясь, что Солитьюд полностью поглощён работой и не услышит никаких посторонних звуков. Конечно, он знает, что его слышат, но ему приятно думать, что нет. Очеловечивать. Эту серию для того и создали, правильно?

Или нет?

Сет думает: что же пишет андроид вот уже несколько дней подряд с каким-то не-машинным упорством — упрямством? — не подпуская к перскому ни на шаг. Первое время это раздражает. Потом становится интересно, что же смогло так заинтересовать андроида. Нет, не так, поправляет себя Сет — что смогло заинтересовать Солитьюда? Что он пишет с таким упорством? Первый в мире роман, созданный искусственным интеллектом? Высокоуровневый суперсложный вирус, разрушающий компьютерные сети, вызывая каскадную порчу? Или ведёт интимную переписку с соседским ВИ?

Сплошные загадки.

Конечно, ему сразу же захотелось узнать, стоило только раз заглянуть к Солитьюду и совершенно случайно увидеть практически потрясающую картину: словно белые бабочки, порхающие по клавиатуре длинные пальцы, немыслимые, прекрасные бесконечные строки какого-то чудовищно огромного кода, переплетения символов, массивы и — на удивление человеческое выражение на лице. Замешательство, непонимание… смущение?

Первый раз заканчивается провалом очень предсказуемо: Солитьюд, в который раз возмущённо обрушив массив, тихо выдыхает, затем, почувствовав, что он не один в комнате, разворачивается на стуле и выразительно смотрит Сету в глаза, моментально имитируя вежливую улыбку и взглядом предлагая убраться к чёрту. Конечно же, андроид ничего такого не имеет в виду и, тем более, не говорит, но чуть поднятая бровь и склонённая набок голова говорят лучше любых слов, уж Сету-то отлично известны эти эмоции, он неплохо их различает после трёх месяцев жизни бок о бок со своим… компаньоном.

Второе, о чём Сет думает — старается не думать — почему же ему так важно узнать этот маленький секрет, так тщательно оберегаемый андроидом. Где-то в голове стучит: ты ревнуешь андроида к его чёртову перскому. Сет отбрасывает эту мысль, как бредовую, говоря себе, что сейчас вообще не время: сегодня Солитьюд был особенно невнимателен, полностью поглощён своим занятием и настолько взволнован, что забыл закрыть дверь в комнату. Поплатился за невнимательность, думает Сет, ненароком очеловечивая для себя машину настолько, и делает ещё один шаг вперёд.

Солитьюд или делает вид, или действительно не замечает его, продолжая быстро-быстро стучать по клавишам, сосредоточенно смотря на дисплей, и сейчас он кажется Сету таким не-машинным, таким человечным, что на секунду останавливается и задумывается: а стоит ли вообще узнавать, что там кроется в этом коде. Если у Солитьюда и есть секреты — то не так уж ли это плохо? Не значит ли, что секреты появляются только с появлением более глубокой личности — настоящей личности, а не её продвинутой имитации?

Что, если да?

Что, если это что-то… личное?

Додумать мысль и определиться с решением он не успевает: неожиданно Солитьюд отдёргивает руки от клавиатуры, точно обжигается, массивы рушатся на дисплее, цепи кода распадаются, и андроид вдруг совершенно по-человечески вздыхает, недовольно жмёт на одну из клавиш, закрывая программу. Сет понимает, что убраться по-тихому он уже не успеет, решает, что раз получать — то по полной, и щёлкает выключателем. В комнате загораются настенные светильники; тёплый матовый свет погружает комнату в приятный полумрак. Солитьюд на секунду замирает, а затем поднимается из-за стола, разворачивается и смотрит подошедшему вплотную Сету в глаза.

Сет готов поклясться, что андроид смотрит хмуро, укоризненно и как-то виновато. И это чёртово смущение. Сет уверен, что это именно оно и не понимает, почему вдруг возникает эта странная неловкость.

Потому что он определённо не знает, что сказать.

— Я не понимаю, — вдруг говорит Солитьюд.

Сет вопросительно смотрит на андроида. Тот отводит взгляд — чего никогда раньше не делал — и тихо произносит, явно пытаясь подобрать слова:

— Я перенёс интересующую меня часть существующей сейчас программной матрицы на машину и попробовал разобрать её, чтобы узнать, что со мной происходит, но не могу понять, почему любые мои попытки добраться до основы заканчиваются неизменным провалом. Видишь ли, в матрице появляются неизвестные мне элементы, целые огромные массивы. Их слишком много, и я выбрал нужную мне часть, но она тоже раздробилась, и я пытаюсь открыть каждую часть и проанализировать, но они… — он замолкает на секунду, а затем удивлённо продолжает: — Они запечатаны от меня. Разрушаются, если попробовать их открыть. Они слишком сложные для меня, и я не знаю, что это.

Сет спрашивает, тревожит ли это андроида, и как он вообще додумался скопировать часть собственных систем, чтобы начать её разбирать, на что получает ответ одним словом:

— Рефлексия.

Очень интересно, думает Сет. Затем решает, что неловко стоя на одном месте друг перед другом они явно не разберутся в этом вопросе, и осторожно предлагает Солитьюду открыть программу снова.

— Не нужно, — качает головой Солитьюд, и делает невероятное — вкладывает во взгляд что-то, что очень, очень — невероятно — близкое к панике. — Я сам расскажу.

Сет удивлённо смотрит, затем хмурится. Извиняется, что нарушает его личное пространство, на что андроид заявляет, что любопытство — это нормально, и заверяет, что всё в порядке. Сет мысленно улыбается внезапному пониманию, что Солитьюд совершенно не умеет лгать, и с каким-то удовлетворением чувствует, как в груди разливается тепло. Это слишком очаровательно, думает он — андроид, который пытается разобраться в себе, пусть и таким буквальным способом, и не понимает, что чувствует. Он вздыхает, почти улыбается и тащит Солитьюда в гостиную, усаживает на диван, садится рядом и задаёт немой вопрос, заглядывая в тёмные тёплые глаза. Андроид неожиданно отводит взгляд, тихо просит чашку кофе, оправдываясь тем, что ему нужно сосредоточиться на чём-то, чтобы хорошо всё обдумать и рассказать наиболее понятно для человека, и Сет почти смеётся. Отлично — Солитьюд впервые не знает, что сказать. Не то чтобы впервые — впервые вот так. Не кибернетический ступор и полное непонимание происходящего: он сбит с толку, понимает Сет. Смущён, запутан. Удивлён.

Он улыбается, говорит — конечно — и уходит на кухню, где почему-то с первой же секунды, стоит только переступить порог, задумывается, что же, чёрт возьми, происходит. Барабанит пальцами по столу, смотрит в одну точку и пытается сосредоточиться, пока в голову лезут мысли, одна невероятнее другой.

Ругается вслух.

Кофе получается самым отвратительным за всю историю своего существования в принципе. Сет приносит дымящиеся кружки в гостиную, с совершенно невозмутимым видом ставит их на журнальный столик, надеясь, что по степени кошмарности кофе Солитьюд не определит, что что-то с Сетом не так. Андроид забирает свою кружку, отпивает, приподнимает бровь и смотрит на Сета. Сет мечтает провалиться через диван и пол к соседям и остаться у них как можно дольше, невольно задавая себе вопрос — а вообще, почему?

— Ты хотел узнать, — наконец, говорит Солитьюд.

— Да.

Он смотрит на чёрную маслянистую поверхность, и вдруг с отчётливой ноткой беспокойства произносит:

— Кажется, я нестабилен. Каждый раз, когда я смотрю на определённый объект, я испытываю неизвестного рода замешательство. Это отчасти похоже на удивление, но вместе с ним я чувствую что-то… ещё. Под термином «ещё» я подразумеваю «большее». «Большее» вносит некое подобие хаоса в устоявшуюся матрицу, и мне кажется, что моя аналитическая система становится необъективной.

Сет склоняет голову набок, отчаянно стараясь поймать взгляд андроида, пока мысли где-то на периферии сводятся к тому, чтобы удерживать в руках кружку.

— Что тебя так смутило? — наконец, спрашивает он. — И почему ты считаешь это чем-то… негативным? Почему это тебя так беспокоит?

— Я не расцениваю это чувство, как негативное, вовсе нет, — качает головой Солитьюд. — Если рассуждать логически, учитывая мои особенности, я беспокоен оттого, что не знаю, с чем именно я столкнулся, и не знаю, к чему это чувство отнести. Я мог бы провести больше экспериментов в этом плане, пытаясь определить, сколько подобных объектов могут вызвать во мне схожую реакцию, но стоило этому предположению появиться в цепочке моих рассуждений, я понял, что это будет неправильным поступком, — он поднимает взгляд, и спокойно заканчивает: — Это чувство чем-то напоминает каскадную порчу: оно затрагивает абсолютно все системы, и больше всего — аналитическую, и теперь я с уверенностью могу заявить, что я не объективен по отношению к тебе.

Пальцы Сета сжимают кружку сильнее. Вопрос «что?» вырывается сам собой. Андроид молчит, и Сет понимает, что теперь тот по-настоящему не может подобрать слова, потому что понятия не имеет, что говорить в таких случаях. Он бы тоже заткнулся надолго, что уж говорить о машине. Затем Сет мысленно говорит себе «стоп», прикрывает глаза, собираясь мыслями, а потом просит Солитьюда начать сначала. И Солитьюд начинает, на удивление подробно и педантично: воспроизводит в памяти те моменты их совместной жизни, которые не попадали бы под категорию «обычно». Некоторое время Сет внимательно слушает, а потом вдруг поднимает ладонь, обрывая андроида на полуслове.

— Солитьюд, ты удивительный, — он почти смеётся. — И я могу тебя заверить, что с тобой всё в порядке.

В ответ на него очень заинтересованно смотрят. Сердце Сета начинает стучать быстрее. Он почти не ругает себя за то, что ничего на самом деле не знает о своём андроиде, и отвечает прежде, чем Солитьюд задаёт вопрос:

— Это нормально — относиться к друзьям необъективно. Наверное, они для этого и нужны. Привязанность к определённым людям, с которыми ты хорошо себя чувствуешь. Не испытываешь дискомфорта, понимаешь? Мы становимся друзьями — в любом случае, ты начинаешь воспринимать меня, как друга — это значит, ты не относишься ко мне равнодушно. А неравнодушие — это уже нечто необъективное по своей сути.

Солитьюд хочет что-то сказать, но внезапно передумывает и молчит, осмысливая услышанное; он выглядит вполне удовлетворённым таким объяснением, но Сету отчего-то кажется, что андроид имел в виду нечто другое. Он пристально смотрит на него, надеясь, что на того вдруг накатит какая-нибудь особенная андроидная откровенность, или что у них там вместо неё, и скажет — или спросит — напрямую, но Солитьюд молчит, уставившись в одну точку. Сет старается понять, в каком месте он облажался, из-за чего Солитьюд закрылся от него, а потом глубоко вздыхает и устало спрашивает:

— Почему ты ничего не сказал?

— Взвесил все возможные варианты исхода событий, и решил, что наилучшим решением будет попытка разобраться самому, — лицо андроида абсолютно нечитаемо — что значит, что он расстроен. — Разговор с тобой я решил оставить на самый крайний случай. Я… мне не хотелось нарушать твой покой, и я не хотел бы, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто я не могу справиться со своими системами.

Сет неверяще на него смотрит. Он это что, серьёзно? Боги, конечно же серьёзно.

— Просто пообещай мне, что больше не будешь копировать и разбирать свою матрицу, хорошо? — отлично, теперь и у него есть, над чем подумать. — Рефлексия иногда бывает полезной, но она слишком изматывает.

— Это приказ?

— Дружеский совет. За перскомом ты выглядишь почти человеком, и это, чёрт побери, захватывает, но не такой ценой. Неизвестно, чем такое вмешательство в твои системы может закончиться. Придём к этому как-нибудь по-другому.

Взгляд андроида моментально отрывается от журнального столика. Солитьюд смотрит ему в глаза — на этот раз прямо, не отрываясь.

— Обещаю больше так не делать, — отчётливо говорит он. А потом добавляет чуть тише: — Я лучше спрошу у тебя.

Сет улыбается. Замечает, что тёмные тёплые глаза начинают как-то по-особенному сиять — он прекрасно знает, что это всего лишь золотисто-синие кибернетические сполохи в радужках, ничего такого, но ему хочется думать, что там что-то такое есть. Они ещё немного обсуждают тему дружбы и привязанности, он терпеливо объясняет андроиду, что он считает его своим другом, и что к нему можно обращаться вообще по любому поводу, и даже озвучивает глупую шутку про роман с соседским ВИ — а сам при этом чувствует, что между ними вдруг появляется что-то недосказанное. Он обрывает не до конца сформированную мысль и убеждает себя, что андроид просто не хочет его беспокоить.

И уже ночью, когда голова касается подушки, а взгляд — потолка, Сет неожиданно понимает, что иллюзию расставленных точек над «и» поддерживает он один. Солитьюд не смог бы скрыть от него что-то настолько существенное, потому что он не человек. Машины не умеют прятать свои чувства, потому что их нет, и воспроизводить их имитацию не могут; недосказанное могло бы возникнуть только между двумя людьми. Он резко садится на кровати, запоздало вспоминая, что Солитьюд — не совсем машина.

Сет не спит всю ночь, расхаживая по квартире и пытаясь соотнести это со своей версией развития событий. Останавливаясь перед дверью в комнату Солитьюда, решает, что ничего страшного не случилось. Скорее, даже наоборот. В смятении, чувствуя при этом странную радость, он вдруг видит для них с Солитьюдом множество возможностей.

На самом деле, целую вселенную возможностей.