Шаттлы падали.

Они проносились через весь аквамариново-розовый горизонт, охваченный тёмно-багровым огнём, и с невообразимым шумом падали в зелёно-рыжее море. Огромная ступня бога упиралась в поверхность планеты, и голубоватое ионное поле вокруг тела гиганта было полностью подсвечено огнём взрывающихся челноков, военных кораблей и лиловыми вспышками импульсного оружия. Затем из-за горизонта появилось его колено — жуткое сочленение из металла и метафор. Он старался подняться на ноги прямо на планете.

— Химера! — закричал кто-то, и до этого парализованные от ужаса цета кинулись с площади в разные стороны. Кто в дома, зная, что бесполезно прятаться, кто к аэромехам, зная, что улететь невозможно. Обречённые крики сливались в унисон.

Ситус знал, что рано или поздно он придёт. Не вчера и не сегодня: смутное предчувствие, что он не доживёт свою третью декаду до конца, жило в нём уже много лет. Смерть должна была прийти не вовремя: он не понимал значения этих ощущений, просто знал, что умрёт, не завершив всех дел; однажды он даже сходил в Храм, надеясь найти ответ. Синепёрая жрица, старая, как тени и камни дворцов, щёлкая огромным клювом, хрипло прокаркала, что его смерть будет гораздо большей, чем заход трёх лун, когда боги придут за ним, гораздо более значимой для обычного существа. Ситус не придал большого значения словам оракула, но взял их на заметку.

Она оказалась абсолютно права. Через двенадцать лет и тридцать четыре дня предсказание сбылось, когда бог ступил исполинской ступнёй в Рыжее море.

Сначала оборвалась связь на Заре, затем замолчал Закат. Обитаемые планеты-государства в двух соседних системах пропали со всех оптических карт резко и без всякого предупреждения — император ещё надеялся, что это просто временные сбои в системах, но когда на карте появилась гигантская в масштабах окружающего пространства голограмма, медленно и неотвратимо рассекающая вязкую межсистемную материю, все надежды оборвались разом. Император Абри Цетар Восьмой объявил экстренную эвакуацию и приказал армии поднимать корабли, хотя все к тому моменту уже знали: они обречены.

Химера вскинул руку. Ситус молча смотрел, как огромное, гипертрофированное выражение возмездия и неизбежности поднимается в небо, а потом за его пределы. Лезвие затерялось в облаках, затем поднялось выше их, распрямилось далеко за пределами орбиты, теряясь среди звёзд, и начало движение вниз. Ситус терялся в догадках, сколько времени уйдёт на то, чтобы Химера нанёс удар по планете, но в чём был уверен наверняка — он не доживёт, чтобы увидеть своими глазами гибель цивилизации с историей в двадцать тысяч лет. Единственное, что ему оставалось — отправиться в Захр, шпиль Храма, самое высокое место столицы, чтобы рассмотреть всё как следует. Его мало волновали крики его народа на улице, торопливые взмахи крыльев и перестук коготков по камню: им овладело совершенно спокойное понимание и принятие неизбежной смерти. По крайней мере, рассудил он, у него была возможность взглянуть на невероятное. Отвернувшись от парапета набережной, Ситус снял рукава с одежд, отцепил энергетический меч, бросив его прямо под ноги, как следует размял плечи и, распрямив крылья, плавно оттолкнулся от каменной мостовой. Он не летал уже несколько лет, и первые взмахи дались с трудом. Несколько крупных перьев выпало, закружившись чёрными завитками в розовом горизонте, будто душистый да’эт, цветущий по осени. Ситус глянул вниз и едва не потерял высоту, испуганно вскрикнув: там, где он только что стоял на земле, лежало несколько огромных каменных блоков. Мелкие камешки при этом подпрыгивали, будто земля вибрировала и сотрясалась от дрожи. Выровняв себя в пространстве и ухватив ветер, Ситус выкинул из головы мысли о том, что мог бы лежать сейчас раздавленным под колонной, расслабил крылья, полагаясь на воздушный поток и набирая скорость.

Захр был в нескольких милях от него, когда Ситуса неимоверно сильно швырнуло вперёд. Кувыркаясь и переворачиваясь в воздухе он, кажется, громко кричал, щёлкая клювом, захлёбываясь ветром и нелепо махая крыльями, как бестолковый птенец, пробующий взлететь в первый раз. Однако птенцом он не был, и скоро справился со сбившей его незримой силой; снова выровняв себя в пространстве, Ситус обернулся, чтобы посмотреть, что же могло породить такую мощную ударную волну — и замер. Перед Химерой клубился почти прозрачный — хотя Ситус точно видел, что они были вовсе не бесплотными — исполинских размеров сгусток щупалец глубокого, насыщенного синего цвета, переливающимся в глубине золотистым и лиловым. Они были повсюду и оплетали весь корпус Разрушителя, пробираясь под пластины брони из самых храбрых и отважных душ, и рвали цепи слов на части. Кровь, кипящая и смертоносная, бледно-голубым сияющим потоком хлынула изо всех пор, передний панцирь Химеры треснул — и в этот момент планета вздрогнула.

Ситус почувствовал это даже в воздухе. Повернув голову вправо, он увидел, что восток перестал существовать. Море, заходящее солнце, исчезающее аквамариново-розовое вечернее небо запада существовали и смотрели лицом в пустоту без звёзд. Ситус ощутил, будто поднялся на невообразимую высоту и смотрел теперь на планету из космоса: сияние чудовищного коллапсара посреди лица Разрушителя с одной стороны и ночь — с другой, а посередине — бесконечный, всепоглощающий мрак. Ситус заглянул в лицо пустоте; зачарованно глядя в холодную черноту, на краю которой золотистыми вспышками искрились крохотные точки погибающих кораблей, он не мог оторваться.

Химера разрубил планету пополам.

Ситус не колебался ни секунды. Это было очень глупым решением с любой стороны, но оно было единственно верным. Ситус резко развернулся лицом к затухающему красному солнцу, взмахнул крыльями и, подхватив ветер, стремительно полетел вперёд, к Химере. Аквамарин и нежный розовый оттенок заката быстро исчезали, сменяясь холодной, голубоватой тишиной. Цвета стекали прямиком в море, которое нахлынуло на Разрушителя и впитывалось в него через кость и металл, наполняя энергией и силой. Несясь вперёд, Ситус увидел, как сине-лиловые щупальца Всевидящего окончательно проламывают корпус Химеры — из чудовищных трещин вместе с голубой кровью хлынул белый, нестерпимо яркий свет, больно ударивший по глазам и окончательно затопивший всё вокруг. В ту же секунду он почувствовал, что его охватывает странное, чужеродное тепло.

Ситус вдруг понял, что теряет высоту — крылья больше не держали. Он уже был над морем, когда почувствовал, что из него вынимают душу, и в тот момент, когда слепота от сверхновой, разорвавшейся в груди титана исчезла, Ситус, падая с головокружительной высоты, смотрел лишь в бесконечное, прекрасное аквамариновое небо, и был до странного спокоен.

В последние секунды он думал о том, что он видел бога таким, какой он есть, закрывая глаза и падая в чёрно-золотые от крови Защитника воды.

*

— Доброе утро.

Осознание приходило очень неохотно. Темнота под веками не желала уходить, дышать было трудно, а под рёбрами ныло так, словно его накололи на острые штыри. В горле что-то было, нечто ребристое, скользкое и неприятное, уходившее глубоко в гортань и раздражающее мягкие стенки, а вокруг тела не то клубилась, не то перетекала странная субстанция, на ощупь напоминающая желе.

— Эй. Ты живой вообще?

Открыв глаза, Ситус дёрнулся на звук. Темнота всё ещё кусалась чёрными и золотыми точками. Ситус открыл рот, наконец выплюнул то, что мешало нормально дышать — трубка системы жизнеобеспечения? лечебное насекомое? зонд? — осторожно поднялся — и вздрогнул, когда его взгляд упёрся в абсолютно незнакомое, чужеродное существо. Совершенно лишённое перьев, покрытое исключительно странными тёмными завитками шерсти на голове, оно с любопытством смотрело на Ситуса своими огромными холодными глазами. Он уже собирался подняться и спросить, что происходит, что случилось с Ветром, где он сейчас находится и кто, чёрт побери, сейчас стоит перед ним, но взгляд случайно упал на его собственные ноги.

Гипертрофированные, облезлые, беспёрые, с неправильными сочленениями, гладкими, тупыми когтями, покрытые редкой, тонкой вьющейся шерстью. Ситус взглянул на свои крылья — точно такие же, гладкие, голые, тонкие конечности — моментально захлебнулся от страха и отчаяния воздухом, услышав собственный всхлип. В панике он начал ощупывать своё лицо, голову и корпус: ни намёка на перья или хоть что-то, что было раньше им самим. Огромное, тощее, уродливое жилистое тело. Ему хотелось закричать.

Первое, что пришло в голову — бежать. Как можно дальше, неважно, как. Охваченный паникой, Ситус вскочил и сделал шаг вперёд, но проклятые странные ноги не держали его. Привычные движения не приносили никакого успеха, и Ситус повалился прямиком на чужака, тут же забившегося под ним; Ситус не понимал, как при таком маленьком размере можно быть таким сильным, но тут же испытал это на себе. Существо проявило невероятную ловкость, проворно спихнуло его с себя, поднялось на ноги, удостоило его громкими, резкими, непонятными словами — должно быть, довольно сильные проклятия — и вдруг устало вздохнуло. Ситус перевернулся на спину; нелепо взмахивая руками, он начал отодвигаться от чужака, который склонился над ним, а затем согнул ноги под совершенно неправильным углом. Что-то щёлкнуло в его коленном суставе, и Ситус вздрогнул, когда он опустился перед ним на переломанные ноги.

Внезапно существо медленно подняло беспёрые конечности с гладкими, обтянутыми кожей, деформированными остовами крыльев и проговорило точно вылепленными из песка Рыжего моря губами:

— Ну всё! Тихо, тихо! Успокойся! Всё хорошо, всё нормально, это просто новое тело! Чёрт, Нургамеш! Скажи ему!

Что-то мелькнуло перед глазами — розово-аквамариновое, тонкое, блестящее и полупрозрачное — и глаза Ситуса заволокло золотистой дымкой. Он почувствовал, как его охватывает удивительно уютное, приятное тепло, расслабляющее мышцы, а вместе с ним на смену страху и отчаянию приходят спокойствие, уверенность и…

Осознание.

Он был ещё жив, когда его подобрали. Падал в Рыжее море, уже умирая от пронзившей его энергии Разрушителя, но из него вовремя вынули душу и успели спасти, подхватили тонкими нитями и погрузили на корабль.

Он — беспёрое бескрылое существо — помогал заталкивать души в капсулы перерождения и метаморфоз. Он не опасен и не чужероден — просто совсем другой, иномирец, странник.

На той планете, куда они направляются, они смогут спокойно жить — без памяти о произошедшем на их родной планете, в новых телах, в новых воспоминаниях, в новых личностях.

Никто из выживших душ не должен был проснуться, и никто бы ничего не заметил, но Ситус почему-то очнулся раньше, чем его метаморфоза закончилась, поэтому он всё ещё помнит, как Химера уничтожил их мир.

Золотистое, прекрасное тепло исчезло из его разума так же быстро, как и появилось. Ситус вздрогнул, словно от холода и взглянул на существо, всё ещё сидевшее рядом с ним на сломанных ногах и при этом не кричавшее от боли, и каким-то образом разлепил губы. Он понимал речь иномирца, но не был до конца уверен, что сможет воспроизвести нечто подобное. Однако попробовать стоило.

Из горла Ситуса вырвалось шипение, затем длинный, вибрирующий звук. Существо посмотрело на него как-то странно, затем задрало голову вверх и негромко позвало:

— Нургамеш, мы не умеем говорить. И, судя по всему, с телом тоже не умеем обращаться. Не мог бы ты исправить это?

Что-то полупрозрачное, холодное и скользкое вдруг опутало его шею, несильно сжало, и Ситус на секунду почувствовал себя так, будто подхватил простуду. В середине головы — там, где у нормальных цета должен быть расположен клюв — неприятно защипало; он попытался вдохнуть, но ему определённо что-то мешало. А затем пришло совершенно удивительное, непостижимое и вместе с тем доходящее чуть ли не до восторга осознание — он знает, как говорить, знает, что существу рядом с ним не больно, потому что у него ничего не сломано, знает, что щиплет у него в носу, а беспёрые конечности — это руки и ноги, и знает, как управлять этим неудобным телом.

— Что со мной?

Существо окинуло его странным взглядом, глубоко вздохнуло и вдруг растянуло песчаные губы в сухой, тёплой улыбке.

— Да всё нормально с тобой. Тело новое, а сознание старое. Кем ты был до смерти?

Ситус моргнул. До смерти.

— Цета. Крылатый народ ветра, — негромко ответил он, отведя взгляд. — Мы расселились в трёх звёздных системах, и… Сколько осталось выживших? Мы сможем отстроить нашу великую империю заново?

Существо — Ситус всё ещё не мог понять, какого пола оно было — покачало головой, и на его лице отразилось нечто, напоминающее сочувствие. Оно отвело взгляд, странно дёрнуло уголком рта и негромко сказало:

— Мне жаль. Не осталось почти никого. На Ветре мы подобрали тебя и ещё тридцать две души.

Ситус замер.

— Закат? Заря? — едва слышно прошелестел он.

— Восемьдесят пять и шестьдесят три соответственно. Мне… мне правда очень жаль.

Ситус так и не понял, что льётся по его щекам, но не удивился, когда существо придвинулось к нему и начало вытирать жидкость куском мягкой ткани. Он уже не чувствовал опасности, исходящей от непонятного, двуногого, гладкокожего и беспёрого чудовища: все его мысли были поглощены лишь одним. Народ численностью в пятнадцать миллиардов с трёх обитаемых лун и нескольких орбитальных станций больше не существовал. Он больше никогда не вернётся в свой собственный мир, не ступит на песчаный берег тёплого Рыжего моря и не увидит, как поднимается матовый красный гигант из их вод. Не ощутит под тонкими перьями жар нагретого за день камня, не отдохнёт в прохладной тени дворцов и храмов. Никогда не увидит ни одного цета, не вдохнёт почти неуловимый сладко-горький аромат отцветающих чёрных да’эт и не отстроит великую империю заново.

А ещё он не сможет летать.

Ситус поднял голову. Слёзы всё лились из глаз, пока он осматривал небольшое помещение, сплошь перевитое металлическими трубками с полыми стеклянными вставками, через гладкие стенки которых было видно золотистую жидкость. Это даже не было комнатой — крохотная ячейка с единственной продолговатой капсулой, заполненной всё той же светящейся желеобразной субстанцией, и вот это… существо.

— Что снаружи? — вдруг хрипло спросил Ситус. Дышать и разговаривать одновременно было очень трудно — из-за особенностей нового тела. Глупые горячие слёзы душили и мешали нормально говорить.

Существо перестало вытирать щёки Ситуса и посмотрело на него настороженно.

— Космос, — последовал крайне уклончивый ответ.

— Я могу… взглянуть?

— Я не…

С минуту они смотрели друг на друга, и Ситус видел — он готов был поклясться Вечными, что видел! — как иноземец боролся с желанием показать, рассказать и объяснить, что именно здесь происходит, но ему словно что-то мешало. Ситус обречённо вздохнул — и вдруг услышал тихий, вибрирующий гул. Он исходил вместе с вибрацией от стен, от пола, от капсулы — отовсюду. Ситус прислушался — и к своему удивлению, распознал слова.

— Ненадолго. Генерация поля отнимает энергию, многие души ещё не завершили метаморфозу.

Существо резко поднялось и снова задрало голову куда-то к потолку камеры:

— Спасибо!

— Тебе вовсе необязательно каждый раз кричать слова в сторону центра. Я нахожусь во всей раковине, если ты помнишь.

— Я помню, — улыбнулось существо. — Просто так создаётся привычное ощущение, что у тебя есть лицо… Итак, — Ситус поднял растерянный взгляд. — Думаю, тебя нужно одеть — снаружи будет слегка прохладно. Нургамеш, обеспечишь гостя?

— Посмотри снаружи капсулы. Я высчитал размер, опираясь на ваше различие. Возможно, будет узко в плечах.

Существо кивнуло и выскользнуло из помещения. Ситус тут же почувствовал, как гул медленно затихает. Странное, непонятное чувство всеохватывающего тепла при этом тоже исчезло; Ситус осмотрел себя и вдруг понял, что желеобразная субстанция, из которой он выбрался, больше не стягивает кожу и не покалывает мышцы под ней миллионом тонких иголок — более того, её просто нет. Бросив растерянный взгляд на трубчатый пол, он вздрогнул: желтоватая субстанция бодро переливалась между ребристых контуров и просачивалась в любую доступную щель. Ситуса передёрнуло. Ну и гадость.

— Не пугайся так, это основа всего корабля, кровь, если можно так выразиться. Я бы не назвал её разумной, она подчиняется аммониту, и она его часть — но эта дрянь плавает, где хочет, чинит, что нужно… иногда кусается. Так что не суй пальцы во всякие подозрительные сгустки. Держи.

Ситус принял из рук вернувшегося существа небольшой ворох одежды. Развернув и разглядев каждую вещь по отдельности, глубоко-глубоко вздохнул и закрыл глаза. Одежда была совершенно чужой, невыносимо странной и на удивление скучной. На Ветре такие цвета носили исключительно в дни похорон.

*

— Нет, не так. Правую вперёд. Затем левую… Нет. Хорошо. Давай-ка по-другому: держись за меня… Господи, ты вообще когда-нибудь заканчиваешься? Это не ноги, а шпалы. Вот так. Ещё шаг. Ещё. Молодец. У тебя есть все шансы научиться ходить быстрее меня.

Ситус в очередной раз вздохнул, обхватил болтливого человека за талию, слегка опёрся на него и сделал ещё один шаг вперёд. Получилось не так дурно, как до этого: по крайней мере, он не оступился, не упал и не похоронил под собой отчаянно вопящего мужчину. Второй шаг дался проще, третий вышел идеальным.

Ситус знал, как управлять телом, но оно слушалось будто через раз: воспоминания, кем он был до этого, здорово мешали. Придерживая за плечи, иноземец провёл разодетого в тёмно-серое, как помехи на сбоящем голо-дисплее, Ситуса через весь корабль, к выходу, до которого всегда оставалось «чуть больше пяти минут». Ситусу казалось, что они идут бесконечно долго по перевитым трубками и освещёнными всё тем же золотистым неярким сиянием спиральным коридорам, находящимся под небольшим углом. С каждым пройденным метром они поднимались выше и выше. Стараясь подстроиться под мелкие, быстрые шаги своего спутника, Ситус пытался не думать о своём старом теле и старой жизни и сосредоточиться на новом, поэтому и не заметил, как золотистый сумрак сменился на голубовато-зелёный.

— Стой, — мужчина вдруг остановился перед Ситусом. Задрав к нему голову, серьёзно спросил: — Готов?

— Нет, — честно, хрипло ответил Ситус, чувствуя острый, сухой комок в горле. Ему до безобразия хотелось пить. — Но я видел некоторое время назад, как бог-Химера разрубил мою планету надвое. Может быть, снаружи не всё так страшно.

Иноземец покачал головой. Снова приподнялся к нему, вытирая рукавом колючей, мягкой чёрной одежды прозрачную жидкость с лица. Казалось, слёзы просто не заканчивались.

— Тогда идём. Мы сейчас плывём через туманность, она лежит на пути до Либис-5, куда нужно доставить души. Снаружи должно быть очень красиво. Главное — не бойся.

— Я постараюсь.

Мужчина крепко сжал его ледяную ладонь и потянул на себя.

Перед ними распахнулся космос, врезаясь прохладными, шелестящими объятиями. Ситус никогда не видел столько аквамаринового сразу. На Ветре этот прекрасный цвет увядал с заходящим за горизонт гигантом, здесь же он струился среди звёзд, переливаясь и сияя миллиардами оттенков. Мятный. Морской. Бирюзовый. Хвойный. Перетекая в клубах звёздной пыли и газа, туманность дышала на него невидимым, неощутимым ветром и неуловимо напоминала небо его собственной планеты. Ситус отпустил чужую руку и двинулся вперёд.

Повсюду, насколько хватало глаз, раскинулось море. Настоящий космический титан из аквамарина и звёзд. Ситус посмотрел под ноги, и только сейчас понял, что стоит на чём-то, отдалённо напоминающем раковину. Должно быть, она была невероятно огромной, подумал он, глубоко вдыхая прозрачный, почти искрящийся холодный воздух. Пахло мокрой, хлёсткой, свежей грозой, мятой и немного — откуда-то из-за спины — чёрным да’эт. Обернувшись на знакомый сладко-горький запах, он невольно вздрогнул: перед ним возвышалось огромных размеров нечто, по форме напоминающее ромб. Задрав голову, он закусил губу и попятился — тысячи и тысячи стеклянных продолговатых глаз смотрели на на него, и в каждом из них отражался одетый во всё серое высокий, худой мужчина с такими знакомыми, такими родными зелёными глазами.

Осознание пришло к нему практически сразу.

Ситус сделал осторожный шаг вперёд, затем ещё один. Мало-помалу он приближался к глазам аммонита. Подойдя практически вплотную, осторожно поднял руку и прикоснулся к прохладной, наэлектризованной поверхности. Человек, смотревший на него из огромного выпуклого глаза, не казался чужим. Напротив, если бы характер и душу Ситуса перенесли в тело, подобное его спутнику-иноземцу, он и правда выглядел бы так. Возможно, подумал Ситус, меланхолия и военная служба накладывают на душу отпечаток, в каком бы теле она ни была.

— Космос редко бывает чёрным и пустым, как оказалось, — мужчина незаметно подошёл к нему и осторожно положил тёплую ладонь на плечо. — Не бойся. Это Нургамеш. Аммонит. А это в его глазах-экранах — ты. Правда, симпатичный?

— Что это? — Ситус провёл пальцами по своим щекам. — Не похоже на перья.

— Это не перья, это щетина, — усмехнулся иноземец. — Пойдём. Налюбуешься на себя ещё. Хочу тебе кое-что показать.

Ситус позволил взять себя за руку и отвести к самому краю раковины. Мужчина странно, печально улыбался, притягивая его к себе ближе. Ситус не успел насторожиться, когда они уже были на самом краю, смотря бесконечной вселенной в лицо.

— Ты со мной? — спросил вдруг иноземец. — Я знаю, ты был… ты мог летать. С нашими руками и ногами это физически невозможно, но мы сейчас в совершенно невероятном месте. Хочешь сделать это снова?

Ситус моргнул. Он совершенно не понимал, чего от него хотели и что предлагали — но не чувствовал угрозы. Протянув человеку руку, он вдруг вспомнил, что совершенно не знает его имени, уже набрал в лёгкие воздух, чтобы спросить, но не успел.

Он дёрнул Ситуса на себя, и они стремительно полетели вниз.

Ситус не кричал. Он обхватывал ладонь смеющегося, сумасшедшего иноземца, парящего с ним рядом в гравитационной аномалии, порождённой полем аммонита, привычно набирая скорость и высоту. Вокруг не было ветра, но Ситус чувствовал его так же отчётливо, как стук своего бешено бьющегося сердца. Полёт ничем не отличался от полётов над Рыжим морем, и Ситус вдруг рассмеялся — громко, хрипло, роняя в невесомость слёзы.

Человек распахнул глаза, почувствовав, что они летят очень быстро, дёрнулся, стараясь затормозить, даже что-то проорал — но было уже поздно. Они врезались в обратную сторону раковины со всем ускорением, которое Ситус смог набрать за рекордно короткий срок, прокатились несколько метров, собирая синяки от неровной поверхности, крича и пытаясь ухватиться руками хоть за что-то. Ситус почувствовал, как его новое тело стонет от боли, и вместе с тем — как душа рвётся и рвётся от восторга. Пролежав некоторое время абсолютно недвижно, Ситус вдруг вспомнил слова старой жрицы. Она сказала, что его смерть будет гораздо большей, чем заход трёх лун. Возможно, она была права, и в словах оракула было куда больше смысла. Возможно, их империя и мир прекратили своё существование, а он потерял крылья и возможность летать — но не самого себя.

Возможно, поток ветра всё ещё не оставил его.

Перевернувшись на спину и скатившись с иноземца, он приподнялся на разодранных в кровь локтях и, сверкая глазами, прошептал:

— Я с тобой. Возьми меня с собой.

Мужчина приподнялся, смерил его оценивающим взглядом, а затем рассмеялся: тихо, мягко, тепло. Протянул ему руку и оскалился, заглядывая Ситусу, не дожившему свою третью декаду до конца, прямо в душу.

— Луис.