Севика ненавидит ее. До скрежета зубовного, до скрипа несмазанных механизмов искусственной руки. Бесят ее огромные тупые глазищи, голубые косы, угловатое тело, но самое главное – реакция Силко на всё вышеперечисленное. Босс пока не понимает – или понимает, но игнорирует – факт того, что Джинкс, конечно, его козырь, но и его же самая главная слабость. Факт наличия у негласного хозяина Зауна горячо любимой дочери рано или поздно поставит на кон всё, чего они так долго добивались. Севика считает, что до дня икс – в который перед Силко встанет выбор: город или Джинкс – до дня икс ничтожно мало времени, и ее ненависть к Джинкс граничит с противно сосущим под ложечкой страхом. Неизвестность она ненавидит почти так же, как сумасшедших девчонок.

Эта ненависть к Джинкс – последняя живая эмоция в накачанном мерцанием организме. Севика лелеет ее, как младенца, выхаживает, чтобы рано или поздно сунуть ту под нос Силко и доказать – она была права. Куда проще жить как машина, обремененная простыми решениями: служить и убивать, идеальный всесильный механизм полного уничтожения. Чувства удел изнеженных человеческих слабаков.

Но Силко, Севика так часто забывает, все-таки человек. И сердце у него не хекстековский кристалл, не одна из тысяч фабричных машин. Босс живет рядом с девочкой: плетет ей косы, слушает дурацкие истории, внимательно рассматривает каждый ее нелепый рисунок. Севике редко удается подглядеть минуты мягкотелости Силко (во многом потому, что даже ей не позволено лицезреть такие тонкости), но если случается – молчит в углу, уставившись в пол, и не лезет. Даже если так хочется рассказать свою правду. Силко хватается за грудь, дышит тяжело; он слабеет, стареет, простая физика, необратимый процесс. Но он чувствует. Севика думает, что он единственный в Зауне, кто еще помнит, как чувствовать.

Джинкс в этом извечная пособница, своего рода триггер. Косички ее, глаза глупые, жесты резкие и болезненно-точные – Севика ненавидит в ней всё, а Силко чувствует. Себя лучше. И этого достаточно для, кажется, для всего.

– Они так быстро растут, – почти мечтательно вздыхает Силко. Вертит в крючковатых пальцах крошечный револьвер – Джинкс собрала его, когда ей исполнилось одиннадцать. Подарила отцу, дескать, чем меньше оружие, тем оно незаметнее. И смертоноснее.

Севика безразлично хмыкает – ей не до детской чепухи. Она вернулась с дела и принесла жирный улов – среди рабочих на юго-западной фабрике завелась кучка крысенышей, перепродающих товар с производства некоторым толстосумам с Пилтовера. Не то чтобы Силко сам бы не договорился, тем более, когда у него есть Маркус, но проворачивать махинации за его спиной на его же собственности – увольте. Проблема решена, покоится под шестью футами земли, но теперь перед Силко назрела вторая, кажется, даже более серьезная – день рождения Джинкс.

Раньше дни рождения она встречала с Вай и их друзьями. Еще раньше – с Вай и родителями. Были вкусные пироги, свежие фрукты и разноцветные фломастеры, которыми Джинкс – Паудер – рисовала на стенах мартышек. Вай гуляла с ней допоздна, показывая самые интересные и укромные места Зауна, они прыгали вдвоем по крышам и ловили светлячков в банки.

С Силко она встретила уже два дня рождения. С ним все иначе чем с Вай, хоть и не хуже. Оба раза он дарил ей инструменты и множество красок, да всякую девчачью ерунду типа заколок и косметики. Севика приносит ей сладости – по просьбе Силко, разумеется, так бы и грязи в мешке не притащила. Джинкс носом не крутит, принимает с радостью – ей приятно внимание. К тому же подарки полезные, и с ними Джинкс устраивает маленькие революции в Зауне – отныне они у нее вместо ловли светлячков.

В этот раз всё повторяется. Это - тоже проявление слабости, гвоздь в крышку недалекого гроба. Севика молчит и стоит каменным изваянием у стола босса, который сюсюкает прибежавшую Джинкс; глотает собственную ненависть, она сползает вниз по пищеводу ядовитыми словами и пустыми угрозами. Девчонка что-то раздражающе пищит, тыча пальцем с розовым ногтем в чертёж новой ловушки, а Силко слушает и поглядывает на ее восхищенное, слегка усталое лицо. Слушает и правда внимательно, подслеповато щурясь – как когда смотришь на солнце. Севике тошно.

Но перечить не смеет.

– Завтра мой день рождения... Что ты мне подаришь? – не выдерживает Джинкс, оборвав пространные объяснения своих разрушительных идей. Ее лицо так и светится возбуждением.

– Чего бы тебе хотелось?

– Мелки! – тотчас восклицает Джинкс. – И окуляры, больши-ие, с прицелом!

Силко ласково улыбается и треплет голубую макушку.

– Хорошо.

– О, еще сладости! – бестактно требует Джинкс. – Кексов с лимоном, и шелкопрядовое печенье, и, о и леденцов таких, чтоб язык резали, когда раскусываешь!

Севика кривит уголок губ – девчонке тринадцать со дня на день, а ведет себя, как капризная четырехлетка. Что бы она ни попросила, Силко почти наверняка это исполнит. Севике, конечно, не судить, но вряд ли правильно так воспитывать ребенка. Однажды Джинкс потребует нечто несоизмеримо большое. Мир, например.

– Севика, будь так любезна, – елейно обращается Силко, не отводя глаз от чертежа Джинкс; он подарит ей весь мир и даже больше, уж точно. – Закажи у Сайорис сласти. В прошлый раз мы все остались довольны ее десертами.

Севике хочется сплюнуть на пол, но она лишь сухо кивает. Если бы не Джинкс, Севике бы польстило доверие босса в вопросах глубже и тоньше, чем отрубание чужих голов. Но ненависть к мелкой засранке перекрывает самолюбие, а страх за общее дело, что рано или поздно будет балансировать с теми самыми чувствами, неумолимо подползает холодком по спине.

Ее отпускают на короткий отдых. Севика спускается в "Последнюю каплю", там сегодня аншлаг: выступление популярного в Зауне диджея. Молодняк забил клуб до отказа, но среди старших нет ни крупицы возбуждения – они в угрюмом предвкушении чего-то. Тоже.

Слухи ходят давно, Севика знает. Что у босса появилась дочь, что дела идут со скрипом, Пилтовер наглеет, хоть и не лезет. Им хочется большего, а Силко отвлекается на глупости, эти вот глупости, что пищат ему на ухо о лимонных кексах. Севике даже ударить зарвавшихся сплетников не хочется – она согласна. Ни за что вслух не признается, но согласна.

Она грузно присаживается у барной стойки и заказывает самое крепко. Прикуривает от зажигалки бармена и благодарно кивает. В помещении душно, воняет чужими телами и химией, но обоняние Севики привыкло и не к такому коктейлю. Он даже отрезвляет, дает возможность сконцентрироваться сугубо на своем, ненавистном и тяжелом, рассортировать оное по полочкам и разобраться, где она – или Силко – проглядели.

Наверняка предателей больше. Было и будет. Силко уже просчитал, как отыскать самых наглых, но даже его вездесущий ум не идеален. Особенно теперь, когда подарки на день рождения дочки встают выше дел целого города.

– Что, Си, скучаешь?

Севика хмуро косит глаза влево – какой-то сопливый хлыщ в татуировках, возможно, один из доносчиков Силко, подсел к ней и пьяно ухмыляется. Севика вздыхает и делает глоток из принесенного стакана.

– Отдыхаю, если точнее.

– Нравится такая музыка? – он кивает в сторону разношерстной, бушующей толпы.

– Нет, что ты, по мне же видно, что я просто тащусь от классики, – фыркает Севика. Мужик покладисто смеется и просит свою порцию пойла у бармена.

– Как там босс?

– Неплохо. И даже не думай, засранец, что-то у меня вынюхивать, – сразу предупреждает Севика, не грубо, спокойно, но одних ее габаритов достаточно для угрозы. – Слухами не торгую.

Парень успокаивающе поднимает ладони:

– Воу-воу, остынь, Си. Я здесь чтобы расслабиться, а не работать. К тому же, дельце-то у нас всех одно и то же. Хотя... Любопытно, отчего ты взъелась. Значит, ебет кое-что твою головушку.

Севика угрюмо поджимает губы и запрокидывает голову, вливая в себя большой глоток. Морщится, прижимает к слезящимся глазам ладонь.

– Нет ничего такого, о чем бы не знали остальные.

Мужчина понимающе ухмыляется и, не благодаря бармена, берет бокал с трубочкой. Внутри плещется ядовито-голубое варево с мерцающими фиолетовым бликами. Севике оно напоминает цвет глаз Джинкс, и от этого сравнения ее тошнит.

– Ага, разумеется. Маленькая принцесса Зауна... Ничто человеческое Силко не чуждо, да? Мы были немного в шоке, но, кажется, это никак не сказывается на его делах, - он по-лисьи прищуривается, – не сказывается, ведь?

– Поставки идут, так что – все на мази. В няньки не нанималась, задушевных подробностей не знаю, – рычит Севика, а у самой в голове вертится просьба заказать десерт на день рождения. Блять.

Ее собеседник хрипло смеется и тянет трубочкой напиток. Какое-то время они переваривают короткий диалог, думая каждый о своем. Севике бы волноваться, что она сболтнула лишнего, но быстро вспоминает, что силы в ней даже без мерцания как у четырех таких хлыщей, и спокойно допивает алкоголь. Вскоре хмель с долбежкой клубной музыки вдовесок убирают лишние мысли и позволяют ей в самом деле отдохнуть.

Как же порой приятна неизвестность. Она была бы вот такой – цветастой, ребячески беззаботной и шумной, терпкой на вкус, горячей. Если бы не появилась девчонка. Севика не сходила бы с ума от предчувствия, не вынашивала в себе ненависть напополам с холодным страхом, будто мертвого младенца. Оно подгнивает внутри нее, пускает отраву по венам, но никуда не девается. Разве что сейчас, когда выпитое распространяется по телу подобно морфию. Или мерцанию, если совсем точнее. Кривое плацебо.

– Ты, часом, не ревнуешь? – внезапно напоминает о себе мужчина слева. Севика лениво поднимает на него осоловелый взгляд:

– Что?

– А то. Ты за ним столько лет, как тень, повсюду, что ни скажет, исполнишь. Однако, все внимание и любовь достаются малышке.

– Что за хуйню ты несешь? – рычит Севика, потому что это хуйня и есть. Она ненавидит Джинкс вовсе не из ревности, а потому, что девчонка стала нежеланной ахиллесовой пятой для всех. Бомба замедленного действия, не предугадаешь, когда ебнет.

Мужик знающе ухмыляется. Севика хочет въебать ему протезом по зубам.

– Я просто хочу сказать... Не так уж и много в ней потенциала, чтобы пренебрегать ради нее теми, с кем он давно и долго доставал Заун из дерьма. Она – это риск, Си, и ты сама это знаешь. А от лишних рисков обычно избавляются.

Севика знает, что он прав. Никогда не признается, хоть запытай ее, но молчание всегда лучший способ продемонстрировать согласие. Она злобно тушит о поверхность стойки сигарету, а парень восторженно хохочет.

– Ты, вы все, кто работает с ним, – он с противным хрипом на дне бокала допивает коктейль. – заслуживаете большего. Просто подумай об этом.

Мужчина встает с места, подмигивает Севике и уходит вглубь танцующей молодежи. Севика наблюдает за тем, как на поверхности его бокала бешено скачут голубые зайчики. Севика невольно вспоминает старую историю, вычитанную из книги: слабость тела, а может и духа тоже, такая же в своем роде сила – она не позволит влезть в самое пекло. Сдерживает ум в цепких лапах рационализма. Этого достаточно, хоть и предчувствие дня икс все равно ее не бросает. Никогда уж не бросит.

**

Десерт доставляют ровно в восемь утра. Джинкс взлетает из своего мрачного убежища вверх по змеистым лестницам и трубам, несется в кабинет к отцу, скачет по балкам и выступам. Настоящая цирковая обезьянка. Косички хлещут ее по лицу, оставляя красные следы, но Джинкс все равно – не чувствует за радостью боли.

– Это мне-мне-мне! А ну расступитесь! – она расталкивает головорезов и рабочих, идущих по своим делам, и игнорирует маты и жесты в след.

Силко стоит на пороге, – уже услышал ее издалека. Почувствовал. Выражение лица у него умиротворенное, чуть усталое.

– С днем ро-

Джинкс впечатывается в худощавую фигуру отца и стискивает его в не по детски крепкой хватке. Севика, находящаяся позади, спешно отводит взгляд. Не видит, но знает – Силко помешкает, пошатнется, но обязательно похлопает маленькие плечи, не осмелившись сказать «отойди, Джинкс». Силко, вообще-то, ненавидит прикосновения – раньше он вздрагивал и тут же отходил, угрожающе оскалив уголок рта, стоило кому-то неосторожно задеть его тщедушное тело. Только Джинкс позволено прикасаться к нему, причем границы дозволенного устанавливает она, а не Силко. Севика задается вопросом, что же будет, когда вседозволенность девчонки станет смертельно опасной для самого босса.

– Покажи! Покажи! Покажи! – с трудом отлипнув от отца, верещит Джинкс, юлой крутясь вокруг него. – Хочу кексы! А мелки, мелки можно забрать?!

– Успокойся. Все уже готово и ждет тебя на столе.

Джинкс забегает внутрь и в два прыжка оказывается у подарочных коробок. Первым делом разрывает упаковку конфет, неряшливо сует в рот сначала кекс, потом шоколадки; второй рукой рыщет в пакете с мелками; восторженно дрожит, нащупав пальцами желанные окуляры и да, действительно, с прицелом, с золотой гравировкой. На заказ.

– Спасибо, – оглянувшись, выпаливает она с набитым ртом, и в ее благодарном взгляде столько любви – искренней, абсолютно чистой, - какую Севика не видела уже давно и вряд ли еще увидит.

Возможно, она сама стареет. Ум за разум заходит окончательно. Но страх оставляет ее тело, перемещается куда-то под закрому. Потому что Силко будто сбрасывает с плеч весь груз многих месяцев, ему достаточно просто посмотреть на счастливую Джинкс, чтобы идти дальше. Он далеко не слаб, у него есть гораздо более мощное оружие, чем толпы зомби под мерцанием – наследие. Воссозданное в идеале на самом могущественном топливе – детской любви.

– Отдохни сегодня, Джинкс. Это твой день, – голос его полон обожания.

– Так круто! – кричит Джинкс; голова ее вертится, как на шарнирах, взгляд жадно выхватывает каждую деталь. – Печенье просто бомба! А эти окуляры?! Клаггор бы сдох от зависти... Ой.

Она надрывно хихикает и замолкает. Замирает. Будто провод из розетки выдернули. Силко медленно подходит к ней и кладет сухие ладони на крошечные плечи, гладит. Севика настороженно следит за этой мизансценой, подмечает отдельные моменты: мелкую дрожь, замедлившееся дыхание девочки, побледневшую в мановение ока кожу. Такие приступы у Джинкс не редкость, однако в этот раз что-то идет не так, как раньше. Что-то в этом приступе чужое, инородное, и Севика не может понять, но чувствует всполохами под кожей – дело дрянь.

Девочка стоит так еще минуту, пока Силко безрезультатно пытается привести ее в чувства, а потом, вдруг, начинает трястись, словно током ушибленная. Она судорожно хватается рукой за грудь, хрипит, стонет и валится мешком на пол.

Севика подлетает к ней в две секунды, удивительно быстро, если считать, что она не вколола себе мерцание; глаза Джинкс закатываются, демонстрируя белые глазные яблоки, пронизанные красными нитями капилляров. Из ее рта хлещет вязкая пена, пальцы скребут грудь, будто в надежде выцарапать оттуда легкие. Силко падает на колени к ней и приподнимает ее голову, так, чтобы девка не захлебнулась, и панически взывает:

– Джинкс!

Севика примерзает к полу, туго соображая – слишком растеряна увиденным. Спустя мгновение осмотра – надкушенный кекс, конвульсивно дергающиеся пальцы Джинкс, испачканные розовым кремом – она понимает, в чем дело, и смачно ругается.

– Кто-то подменил еду на отравленную. Или у Сайорис ядом накачали...

– Севика, – рявкает Силко, – зови Синджеда! Сейчас же!

– Не успеет, – рычит Севика, и они оба понимают, что она права - девчонка отчаянно задыхается, а ее губы синеют. Силко колеблется, не зная, как подступить. Для него Джинкс хрусталь на заказ – чуть заденешь, и разобьется.

Но для Севики она не более чем сопливая малолетка, которую не жаль, и Севика решается. Она действует слаженно, но сутью своей не здесь – со стороны смотрит, как ее руки силой выдергивают Джинкс из хватки Силко, толстые пальцы разжимают челюсти, толкаются в крошечный рот; Силко не мечется ни секунды, отбегает к столу, что-то бросает Севике (бутылку воды?), зло стучит пальцами по телефону. Кому-то звонит, рычит, как подраненный медведь. Севикины руки сжимают Джинкс, пальцы лезут в глотку, задевая нёбный язычок; вспененная зеленая рвота извергается из девчонки, точно из отравленного гейзера; Севика ее переворачивает, заставляет выкашлять всё абсолютно, выпить воду и выплюнуть остатки, и старается не думать о том, что Джинкс заблевала-заплевала ей одежду. Какая теперь, к хуям, разница.

Вскоре поток яда полностью выходит из ее тела и Джинкс обессиленно падает наземь. Живая. Севика тяжело дышит, сидя на полу, вымазанная в рвоте, но почему-то счастливая.

Силко подбегает к Джинкс и закрывает ее ото всех своим худым больным телом. Он как старый коршун – умирает, но за птенца заклюет любого. Он кидает странный взгляд полуслепых глаз на Севику и в прожилках капилляров она видит невероятную силу, необъятную. Такой можно захватить мир.

– Синджед скоро будет. Займись теми, кто притащил сюда это, – кивает в сторону коробок с едой.

– Поняла.

 Он жует губы, а после нерешительно бросает:

– И спасибо. Большое.

Севика сухо кивает, поднимается на ноги. Смотрит на ладони, грязные и изъеденные чужим ядом. Позади нее Силко баюкает Джинкс на руках, неся ту на кушетку, и что-то в Севике восстает на месте страха, расцветает, точно подснежник.

– Ты поправишься, Джинкс. Ты у меня сильная. Ты сильнее, чем все думают.

– Горло... болит горло, папа...

– Всё уже позади, Джинкс. Всё хорошо.

**

Крематорий в глубине заунского гетто возродили, как только Силко вступил в полноценные хозяины города. Хотя сам он придерживался классики по сбыту тел – закопать или растворить в кислоте – Севике нравилось отгружать трупы в печи. Когда горят сухожилия, поднимается сиреневатый пар – из-за остатков мерцания, которое отравило каждую сраную щель в этом городе. Зрелище симпатичное. Севике иногда здорово не хватает красоты.

– Мда, – Крэгг, напарник, смурно глядит в раскаленные печи, где жарятся предатели. Севика курит рядом, щуря больные глаза на огонь. Они ждали Силко, который хотел самолично справиться, что виновные в покушении на Джинкс наказаны, и в дальнейшем выйти на целый синдикат заговорщиков.

– Чего ты?

– Да думаю... Распездывать под носом у Силко это одно. Но попытаться прикончить его дочку... Самоубийцы.

Севика смеется.

– Скорее, тупицы. Хуй с ними. Особенно с этим щуплым гандоном. Ненавидела его всегда.

Крэгг довольно хохочет и почти ласково замечает:

– Что бы мы без тебя делали, Си.

– Сама знаю. И закрой рот.