У Бэй Фэн были свои принципы.

Некогда теплые отношения у всех кланов с дружелюбным Орденом натянулись очень давно, причем с ужасающей резкостью, ровно как и взгляды Фэн Сунин, от которой помимо стали веяло еще и тревожной тяжестью пережитого бремени. Многие считают, что так сильно на нее повлияла преждевременная смерть отца, что оказался убит спустя несколько дней после ее восемнадцатилетия. И еще больше угнетали противоречивые обстоятельства, при которых произошел этот печальный инцидент.

Как бы странно это ни звучало, но убийство случилось в Ордене Чжи Юй. Наверное, потому женщина не особо жаловала это место, как и сам приезд сюда. Сидя подле Шан Цинхая и Юй Дэ, Сунин всем своим напружиненным видом говорила о том, что желает убраться из этого места как можно скорее, и, если бы не долг присутствия на важном торжестве, она бы даже не соизволила здесь появиться. Только, может, для того, чтобы осыпать хозяина владений неприятными колкостями, в которых разбиралась лучше, чем любые остряки.

Юй Дэ невозмутимо сидел на удобной циновке, мысленно пытаясь опустить подробности того, каким едким взглядом его успели одарить при встрече. Все равно любое его слово будет воспринято ею в штыки и конечно же пройдет мимо ушей, отправляясь в разряд словесного мусора.

Мужчина сам себе не завидовал, но старался понять и принять это на свой счет, в конце концов, ему ничего больше не оставалось, как смириться с ее неприязнью, возросшей ко всем и вся из личной трагедии.

— Давно не виделись с вами, глава Ордена Юй, — низко и коротко прострелили ее слова воздух.

Это повторное, к тому же обращенное прямо к нему приветствие явно не сулило теплой, задушевной беседы.

— Пожалуй, даже слишком давно.

— Глава Ордена все еще не женился к этому времени, удивительно.

Лопатки мужчины незаметно подернулись от легкой волны дрожи, словно все эти минуты он терпел противное насекомое на коже и наконец не смог более выдерживать его присутствие.

— Верно. Так оно и есть, — Юй Дэ медленно сжал губы, надеясь, что разговор останется без должного продолжения, за доли секунд уловив, куда дует ветер.

Фэн Сунин беззаботно, опустив длинные веера ресниц, перебирала серебряные перстни на пальцах, словно вертела в руках маленькую тряпичную ритуальную куклу и решала, куда же ей воткнуть иглу.

— Неужто глава Ордена до сих пор не может оправиться, после...

— Ты пришла сюда, чтобы напомнить мне об этом?

Тут же помрачнев, как гробовщик в суровую полночь, Юй Дэ повернул голову в сторону женщины, намереваясь остановить ее, дабы не возникла перепалка, которой Сунин, видимо, так добивалась.

— Зачем мне напоминать, ты был в первых рядах, ты все прекрасно помнишь, — произнесла Фэн Сунин с ледяной непринужденностью, немного откинувшись назад. — Хотя может ты в самом деле решил сделать вид, будто ничего и никого не было. Забыть ведь всегда легче.

Женщина будто не замечала смысла собственных слов, словно они были для нее обыденностью. Лицо Юй Дэ напоминало застывшую маску из серого фарфора, когда в глазах полыхнула зарождающаяся ярость.

— Давайте на сегодня без пререканий, — ровный голос Шан Цинхая звучал с исключительным спокойствием, стараясь затушить разгорающийся конфликт между друзьями, черт возьми, детства. — Разрешаю ругаться в любое ваше свободное время, но не сейчас.

Сидеть меж двух огней для главы Ордена Шан было таким себе удовольствием, особенно когда Сунин решила затронуть такую щепетильную тему, как назло.

Понурив голову, Цинхай вздохнул и нахмурился. Безусловно Юй Дэ все помнил, для чего вообще нужен был этот вопрос? Она была явно обижена. Но кто бы мог подумать, что эта неизвестно откуда взявшаяся озлобленность настолько серьезно въестся в женское сердце, полностью перекрыв дорогу к их былым отношениям.

Сунин цокнула, отмахнувшись от мужчины в синих одеждах, а Юй Дэ устало прикрыл глаза, нехотя уговаривая себя отпустить ситуацию и остыть. Сколько раз она уже его так задевала? Да десятки.

Но если она думает, что трагедия сестер Су коснулась только ее рода, ее чувств и судьбы, то она сказочно глубоко ошибается.

* * *

Трагедия сестер Су является, пожалуй, одним из наиболее внезапных переворотов в истории кланов, потому что именно из-за нее уже давным-давно спланированное далеко вперед счастливое будущее наследников каждого Ордена рассыпалось в прах за одну ночь, оставив после себя лишь траурный пепел.

Фэн Сунин была не единственным ребенком в семье. Наоборот, у нее была сестра, с которой они были похожи, как две капли воды — близнецы.

Девочки росли вместе, помогая друг другу во всем и даже в некоторой степени возмещая ласку матери, которая не смогла пережить роды второй дочери.

Бывший глава Ордена Фэн стал компасом для молодых девушек в жизни, расписав для своих детей грандиозные планы и возложив особенные надежды на младшую дочь, как на будущую невесту.

Клан Бэй Фэн и клан Чжи Юй состояли в чрезвычайно близком дружественном союзе, который можно было сравнить с братским. И еще когда отпрыски в каждой семье только-только начинали понемногу выходить в свет и общаться, лидеры кланов условились заключить брак между любимыми чадами по достижению их совершеннолетия, а затем отдать в руки все права на управление делами клана Юй.

Союз обещал быть прочным и неимоверно благотворным, учитывая образовавшиеся весьма приятные и теплые отношения у молодых людей. Фэн Сулань, примерная и мягкая девушка с целеустремленным нравом, и Юй Дэ, такой же юный и порывистый господин, которому было не занимать покладистости и мечтательного ветра в голове.

Помолвка состоялась. Но празднества длились недолго; примерно с десяток дней.

В одну из тихих ночей, когда дворец Мэйшу был погружен в глубокий мрак и крепкий царственный сон, молодую супругу застали в одном из коридоров, ведущих к спальне благоверных, с окровавленным кинжалом в руках и согнувшимся у ее ног телом собственного отца, и главной свидетельницей страшной картины стала Фэн Сунин. В следующую же минуту и пришедший на шум Юй Дэ.

Фэн Сулань сбежала из дворца, и, несмотря на объявление в розыск, больше никто с того злополучного момента не видел ее — девушка как в воду канула.

«Сумасшедшая», — оклеймили ее.

Спустя почти двадцать лет трагичная история стала потихоньку забываться, но из памяти клана Фэн этот кошмар не сотрется никогда.

* * *

Всеобщее внимание наконец привлекла на несколько мгновений стихнувшая публика, под негромкие перешептывания которой скользили легкие, шоркающие о ровную землю шаги.

Кажется, за кланом Цзин Цзи закрепилась привычка ходить предельно неслышно и аккуратно, словно они навещают священный храм, что даже немного удивляло. Их клан около десяти лет назад обосновался в горах, и, возможно, природная дисциплина так на них отразилась со временем. Но большее влияние все-таки было обеспечено главой их Ордена, что всецело отдавалась вместе с адептами медитациям и духовным практикам, основу которых составляла гармония с самим собой.

Цзи Шимин была одной из самых загадочных личностей, о происхождении которой никто не знал до конца. Слухи гуляли разные: кто-то говорил, что она неожиданно вернувшаяся из дальних странствий внучка старейшины Цзи Бин, покинувшей мир живых, когда девушке исполнился двадцать один год, кто-то считал ее бродяжкой, которую из великой милости приютили монахи из этого родового гнезда, некоторые и вовсе утверждали, что она представляет собой нечто божественное, учитывая ее способности и преимущество при одном весомом недостатке; мало того, юная девушка обогнала законных по родству наследников на звание главы клана, не имея даже кровной связи с его участниками.

После слов самой Цзи Шимин и ее соклановцев, стало известно о том, что она пришла из захолустной деревушки, которую сожгли варвары, решившие устроить набег; заодно люди не поскупились на жестокость и выкололи девушке глаза, намереваясь потом убить свидетельницу расправы над остальными жертвами.

Девушке чудом удалось сбежать, а после случайно наткнуться на небольшое поселение, которое выглядело, будто всеми богами забытые трущобы, но которые еще могли сойти за человеческое жилье. Шимин нашли с уже импровизированной повязкой на лице, которую она, судя по всему, смастерила благодаря оторванному куску ткани от подола своего сарафана, до пояса испачканного кровью.

Когда девушка смогла оклематься и ответила согласием на предложение вступить в чужой клан, она почти все время стала отдавать тренировкам и медитациям.

Цзи Шу и Цзи Вань нередко находили ее, в одиночестве сидящую на коленях в окружении одних лишь высоких деревьев без единого шевеления.

Говорили, что она могла так сидеть с самого раннего утра до глубокой ночи.

Первое время ей все помогали с передвижением по дому, чтобы девушка нигде не споткнулась, и с каждым истекшим месяцем она все меньше в этом нуждалась.

Как бы иронично не звучало поначалу ее имя, Шимин училась «видеть», но иначе. Ее смелая и правдивая догадка о том, что она может научиться чувствовать духовную энергию других и с помощью нее научиться воспринимать мир, дала ей толчок к попыткам обострения внутренних ощущений и стимуляции системы потоков Ци.

Впоследствии весь окружающий мир превратился для нее в духовное поле, на котором она могла чувствовать энергию каждого человека, земли и даже дерева. У всего было свое, отличное от другого, духовное начало, которое сверкало, будто отражение. И чем сильнее и совершеннее был заклинатель, тем четче ощущалась его сущность. У обыкновенных людей, которые почти не уделяют время самосовершенствованию, уровень энергии был слабее и спокойнее.

На совместных тренировках со своими адептами Шимин прекрасно уворачивалась и блокировала любые удары, «видя», в каком месте возле нее движется сосредоточенная энергия. Замеченное ею концентрированное скопление подразумевало атакующую руку или ногу, впрочем, заклинательнице это было неважно, поскольку противника она не могла увидеть — только перетекающую внутри него энергию. Со временем новоиспеченная глава клана смогла научиться распознавать человеческую энергию и ее неживое сосредоточие в мече, который был духовно связан с хозяином, и, разумеется, темноту, исходившую от всякого рода нечисти. Вот эту энергию она могла отличить без труда.

Но все же ограничения имели место быть. Хоть вся нынешняя реальность и существовала для нее в виде духовных столпов, но ее навыки были почти аналогичны простым глазам — расстояние, на котором она могла все это замечать, приравнивалось к полю зрения обычного человека, пусть и с небольшим превосходством. Но оно, наверное, было и к лучшему. Если бы на девушку свалилось в общей сложности такое огромное количество магии на большой протяженности, она бы просто не смогла контролировать собственную.

Фэн Сунин считала подобное положение вещей крайне неустойчивым. Именно она на Собрании Советов шесть лет назад высказалась против приглашения клана Цзин Цзи вступить в один ряд с другими тремя Орденами. Женщина ничего не видит, как можно возложить на нее и ее клан настолько большую ответственность?

К ее сущему разочарованию, Собрание Советов — избранные по три человека с каждого клана, включая главу самого Ордена, — не поддержало ее возмущения, и предложение Юй Дэ вступило в силу на полных правах; представители остальных кланов посчитали так же, как и глава Юй: клан Цзин Цзи необходимо удостоить некоторых привилегий, учитывая, сколько они успели взять на себя на многочисленных зачистках от нежити. Кроме того, члены клана Цзин Цзи могли стать мощной поддержкой в общественных и научных делах; не зря же об их мудрости бродит далеко идущая молва.

Хотя, казалось бы, наслышан о них был только простой народ, когда сами заклинатели встречались с ними посредством случайности во время сражений.

Заполучив статус Ордена, клан Цзин Цзи так и остался кочевым и оседающим в горных храмах, куда до сих пор иногда уходили молодые ученики, чтобы стать частью этого клана и пополнить ряды белых заклинателей.

Но сейчас это происходило уже намного реже, чем раньше.

После смерти старейшины Цзи Бин, чьей воспитанницей она была, Цзи Шимин на правах главы клана начала обучать уже имевшихся под ее крылом адептов, к которым постепенно стали примыкать молодые люди из других семей, откликнувшихся на ее речь о возможности обучения здесь. Девушки и юноши оставляли родной дом, прощались с близкими, если таковые у них были, и уходили в трущобы, чтобы остаться там навсегда.

Слепая женщина преподает людям науки о самосовершенствовании — это же бессмыслица!

Бессмыслицей эту историю называли до тех пор, род Цзи не был замечен на зачистке в окрестностях местных деревень, справляясь с духами и бесконтрольной темной магией с поразительным успехом.

Обосновавшись в древних лесных храмах, куда предложила переселиться Цзи Шимин, ее люди, в связи с более прохладными погодными условиями в этих краях, находясь почти под небом, чуть изменили свой внешний облик, включив в клановую форму белое верхнее ханьфу в несколько слоев, которое накидывали поверх привычной темно-зеленой рубахи в пол, разрезанной по бокам от пояса для большего удобства.

В таком количестве одежды было, конечно, тепло, но нижнюю зеленую рубашку и штаны, которые и кроем, и цветом походили на крестьянские простые тряпки (отличавшиеся только разве что аккуратностью и чистотой) адепты этого клана носили с особым символизмом, в знак памяти о том, кем они были с самого начала.

— Вань-шисюн, — с хитрецой шепнула Цзи Шу, незаметно приложив длинную ладонь к плечу старшего брата, — не боишься?

Цзи Вань слегка повернул голову в сторону миловидной женщины, а затем мельком обвел глазами верхний этаж площади, вырисовав круг по публике.

— Нет. Чего бояться? — его низкий тихий голос заставил Цзи Шу усмехнуться.

— Смотри туда, кто там сидит, — она кивнула острым подбородком, показав на восседавших сверху господ, и Цзи Вань чуть нахмурился, негромко фыркнув, как какой-нибудь недовольный кот, которого потянули за мягкое ухо.

— Ты ведь впервые будешь играть перед таким количеством людей, да еще и перед главами всех Орденов.

— Хочешь, чтобы я начал переживать?

— Не-а, просто издеваюсь над тобой, — смешливо цокнула языком Цзи Шу и поддела мужской рукав локтем.

В разговор вклинилась остановившаяся Цзи Шимин.

— А-Шу, не подначивай его, — ее губы были подернуты легкой улыбкой, которую обнажил голос, чья мелодичность поражала своей гладкостью. — Цзи Вань отлично справится.

Если бы не белоснежная повязка на глазах, то можно было бы увидеть, как она наверняка сощурилась, глядя на вечно подтрунивающих друг над другом брата и сестру. Вернее, бесконечными подколами за двоих доставала только Цзи Шу, а Цзи Ваню наоборот приходилось терпеть весь поток шуток и медленно закипать, разве что не дымясь.

— Я вас оставлю, — она отдала легкий кивок, сложив руки у груди, — не сомневайтесь друг в друге.

Немного просияв, женщина развернулась и довольно шустро зашагала вперед. Проступившая на лбу небольшая морщинка говорила о том, что заклинательница сосредоточилась на расположении сновавшей вокруг нее духовной энергии. Людей было много, очень много, но лидеры кланов соответственно выделялись на общем фоне. Целая жизнь, посвященная тренировкам, и кровь наследников отдавали крепко скрепленной духовной связью, которую она не могла спутать ни с чем.

Каменную лестницу, к которой она подошла и чей низкий порог осторожно задела носком сапога, Шимин в один прыжок перепрыгнула, не утруждая себя изнуряющим восхождением по ступенькам, в процессе которого она бы и вовсе могла оступиться.

Шимин не чувствовала себя, как не в своей тарелке, но предположение о том, какое количество людей находится вокруг нее, обескураживало. Она всегда была легка в общении и старалась не допускать конфликтов ни в своем окружении, ни в чьем-либо еще, но, несмотря на все эти бесценные по человеческим меркам качества, женщина ограничивала контакты со всеми, кто не входил в состав ее клана. На Собраниях Совета Цзи Шимин появлялась столь же редко, сколько удостаивала своим присутствием во все остальное время — вежливые отказы превратились в традиционный ритуал, и, наверное, в те моменты она была благодарна своей слепоте за то, что не может видеть печальных взглядов и поддаваться на красноречивые уговоры; она бы не смогла ответить твердое тактичное «нет», и сердце ее бы сжималось в комок под чужой саднящей тоской, не оставляя мягкосердечной заклинательнице выбора. Хотя поистине тоскливый взгляд был только у мужчины, облаченного в черно-золотистое одеяние, который каждый раз с пониманием и едва уловимыми нотками грусти усмехался и ни в коем случае не смел более настаивать на своем предложении.

Глава Ордена Юй поспешно поднялся со своего места и осторожно подал гостье руку.

Цзи Шимин ощутила, как мягкая, словно тончайший шелк, светлая энергия сгустилась и приобрела почти четкие очертания, и ее пальцы наугад легли на подставленное чуть теплое запястье, на котором ее кожу легкой прохладой обожгли круглые металлические цепочки, на секунду напомнившие ей маленьких змеек, которых, должно быть, носил Юй Дэ. Кажется, благодаря своей острой внимательности, данной от природы, глава Юй за такое короткое количество встреч успел подметить, что белая заклинательница ориентируется намного точнее и быстрее, когда энергия вокруг нее концентрируется и, возможно, как-то уплотняется по своей сути. Потому сейчас он счел нужным взбудоражить свои потоки Ци и направить их по ладони. В конце концов, каменное основание под ногами чувствовалось не так привычно, как живая земля, что была буквально духовно насыщена.

Трибуна сильно оживилась.

Цзи Вань проводил Шимин пристальным чутким взглядом, после чего обернулся назад на вставший за его широкой спиной небольшой строй из бело-зеленых ханьфу, наморщив лоб от громкого гула наверху.

Цзи Ваню было почти сорок лет, но утомительные тренировки по самосовершенствованию, к которым он еще в детстве приучил себя сам без всякого назидания, сыграли свою роль и выполняли свойственную магическую закономерность — мужчина выглядел зрело, но признаков явного старения практически не было, может, только суховатые, огрубевшие от рукояти меча крепкие пальцы выдавали собой ушедшее время, за которое заклинатель бессчетное число раз стирал почти в кровь кожу своих рук, но не потерял былой воинственности и стремления двигаться вместе со всеми вперед.

Его сестра невероятно отличалась от него самого, хоть про них и говорили, что брат и сестра Цзи — как два отражения одного зеркала.

Цзи Шу ничего не стоило раздразнить Цзи Ваня, зная, какой он у нее серьезный братец-зануда, хоть и простодушный. Она не знает, когда он успел слепить на своем лице вечно сосредоточенную на чем-то, задумчивую маску, но стряхивать ее младшей сестре удавалось без проблем.

Женщина вышла замуж и уже имела рядом подрастающего сына. Совершенствовалась она вместе со старшим братом, но изначально для нее это было сродни баловству, в чем ее изредка укорял Цзи Вань. Они жили в заброшенных лачугах, но с широким двором, где воспитывалось от силы человек пять, что медленно просвещались в белых искусствах, и ребята как раз входили в этот знаменательный состав. Цзи Шу всегда была безразмерно любопытной и шустрой девочкой, что делало из нее довольно буйную ученицу, но, хоть и с горем пополам (не без братского пинка), заклинательница стала больше присматриваться к духовным практикам, которые стала осваивать с пламенным усердием, достойным уважения. Но свои, на тот момент, забавы она бросать не думала, а потому иногда вместо того, чтобы заниматься медитациями, она убегала на ближайшую полянку, заросшую высокими дремучими кустами, и играла со старинным костяным веером, который по случайности обнаружила во время общей генеральной уборки в куче обветшалой, лежащей на починку одежды, которую Цзи Шу должна была разобрать. Разобрать-то разобрала, только длилось незамысловатое дело, пока тонкие девичьи пальцы не наткнулись на бледные пластинки, скрепленные между собой в изящный, немного пожелтевший веер с красивым простым бамбуковым узором на сточенных косточках.

Безделушка оставалась у Цзи Шу, пока не была заменена подарком от брата, который тот стойко прикрывал за желанием избавиться таким образом от всех ее подначек и шуток: эдакая «взятка».

«Взятка» оказалась другим веером, широким, длиной с ее худой угловатый локоть и раскрывающимся, будто яркое зеленое павлинье крыло. Работа не блистательного мастера, но выполненная необычайно искусно, человек явно вложил душу в создание настолько восхитительной вещи.

Цзи Шу не утруждала себя тем, чтобы верить в, якобы, столь выгодный расчет юноши, на который она скорее смотрела с насмешливой, но счастливой, благодарной улыбкой. А когда парень скромно произнес вслух слова о том, что не против сыграть для нее на гуцине, чтобы девушка смогла потренироваться с новым веером в танцах, которыми та занималась, уходя из дома, перед Цзи Шу испарились любые сомнения насчет мотивов старшего брата. Тот никогда не умел хорошо врать и всегда прощал ей шалости. В еще юном возрасте она считала это слабостями Цзи Ваня, в которых видела огромную брешь для окружающих его людей, и с укоризной качала головой, называя брата наивным простаком; со временем и с некоторыми наблюдениями, ныне много повидавшая и усвоившая заклинательница поняла, что эта брешь сверкала только перед близкими мужчине людьми, кому он всецело доверял, и с другими его строжайшая сдержанность и невозмутимость сколачивали вокруг него неприступную стену.

«Все равно ты, шисюн, простак, — девушка вдохновленно глядела на высокую фигуру брата, когда тяжко вздохнула, щелкнув веером в руках. — Что ты будешь делать, если вдруг пригреешь змею на груди?»

Заклинателей в строе вместе с Цзи Ванем было ровно четырнадцать человек.

«Посмотрите на их адептов!»

«Среди них девушки!»

«Разве могут девушки совершенствоваться вместе с мужчинами?»

«Недопустимо».

«У трех кланов никогда не было в воинском составе женщин».

Резко всколыхнувшаяся волна удивления норовила задавить заклинателей с головой, но из всех лишь Цзи Вань чуть сердито махнул головой в сторону, тряхнув позади густым хвостом волос. Кому понравится, когда кто-то так нелестно отзывается о твоих друзьях?

В Цзин Цзи не придавали значения, кто и с кем тренируется. Было только одно правило — если нарушаешь границы дозволенной дисциплины, то глава клана не оставит это на самотек. Все просто.

Может, потому адепты этого Ордена и отличались особой прилежностью, находясь здесь осознанно и по своему желанию, заранее зная обо всех нюансах.

В армии других кланов было неестественно обнаружить девушку. Женщины тоже безусловно находились на существенных должностях, но среди заклинателей, выбирающихся на вылазки и держащих звание военного чина, кому приходилось постоянно сталкиваться с опасными тварями и с прямой угрозой для жизни, крайне редко можно было увидеть кого-то из прекрасных дам. Если таковые находились, то на них очень пристально и с подозрением косились, как на второе солнце в небе или что-то еще более непредсказуемое. В армию можно было пробиться только при огромных амбициях и точно таких же необъятных стремлениях, которые у большинства прикладывались к иным направлениям. Но везде втискивались и свои исключения.

В Янь Шан народ так легко не уймешь. Женский праведный гнев прямо-таки «полыхал» за свое право участвовать в совместном самосовершенствовании, и под напором ярых возмущений (или просто чтобы не спалить к чертям весь Орден) на территории Грота Ледяных Цветов, вернее сказать, в небольшом отдалении от его центра, возникла женская академия для неугомонных заклинательниц, которые с обожанием начали практиковаться в магии и со стихийным рвением обучались в бешеном темпе. И все равно армия Ордена Янь Шан состояла поголовно из мужчин. Девушки здесь, конечно, как и они, славились своим огненным напором и решительностью, но терять голову на войнах просто так не хотелось, к тому же военный долг ко многому обязывает. Потому после кратковременного обучения в академии, где им помогали поставить навыки на необходимый уровень, девушки продолжали совершенствоваться в свое свободное время, зачастую становясь бродячими заклинательницами, что их вполне устраивало. Для кого-то это дикость, а для Янь Шан — обыкновенная норма. Но не секрет, что среди людей из Ордена Шан встречать дикие выходки было привычнее, чем если бы они вели себя не так своенравно, как есть на самом деле. И еще большее любопытство вызывало то, что и в клане Янь Шан существовали свои особенные традиции, целые своды, которых нужно было придерживаться беспрекословно. Немногие, очень немногие за границей этого Ордена знали о них, а если все же были осведомлены, то подробностей, увы, можно не ждать, ибо их нет. И даже далеко не каждый живущий в Гроте Ледяных Цветов мог красочно расписать все детали.

Но один незыблемый закон люди здесь помнили лучше, чем имена членов своей семьи: ни при каких обстоятельствах не связываться с нечистью или темными заклинателями, кроме как в целях уничтожения. Иначе сурового суда не избежать.

Гротом Ледяных Цветов называлась ранее императорская провинция, в которой проживала клановая семья вместе с находящимися поблизости закрытыми тренировочными полигонами. Место не выделялось высокими башнями или другими зданиями, которые могли бы покорять своим размером, как, например, в Чжи Юй. Но зато здесь все было обставлено нескромным количеством каменных перегородок, напоминавших то ли украшения по периметру, разбивавшие по округе все синими нефритовыми насаждениями, то ли заборы в качестве пропускных пунктов, только без охраны. Здесь редко наступала солнечная погода, и небо по своему обыкновению почти всегда было затянуто пышными облаками, либо же оно оставалось чистым, серым, как холодная сталь отполированного клинка. Воздух был пропитан легким запахом чего-то теплого и подожженного, стоило глубоко вдохнуть, и легкие изнутри заполнялись ароматным костром, который не душил, но давал ощутить себя, как в каком-то походе сквозь леса. А назывался городок Гротом Ледяных Цветов потому, что рядом с резиденцией располагались холодные пещерные источники, куда ходят «горячие люди», чтобы, собственно, остудиться, успокоить себя, нервы и просто в тишине помедитировать в одном из живописных мест их уникальной природы. У клановой семьи же была своя личная купальня с присвоенным источником, где отдыхать могли только они и их ближайшие родственники, коих было достаточно мало, но никто не жаловался.

Было еще одно исключение из правил, но уже в рядах клана Бэй Фэн. Их ряды воинов заполняли мужчины... и одна девушка.

Она была воспитанницей при дворе Фэн Сунин, которая лично тренировала ее в течение нескольких лет, и сейчас юная особа находится практически всегда рядом с госпожой Фэн в качестве своеобразной советчицы или телохранительницы. До истинного смысла никто не силился доходить, но было неоднократно замечено, что Сан Фу — так звали молодую воительницу — проводит большинство времени неподалеку от главы Ордена Фэн и может совершенно спокойно подойти к ней ближе, чем мог кто-либо другой, что-то с должным, разумеется, обращением спросить, и она ни разу не будет воспринята в штыки. Сунин впервые пришлось быть чьей-то наставницей, что изначально претило ей. Позже она с этим свыклась, и ныне женщина привыкла видеть ученицу в поле своего зрения.

А уже рядом с девушкой всегда присутствовал ее ценный шибо, и имя его — Го Дуинь. Молчаливый юноша на вид двадцати-двадцати трех лет, с суженным взглядом молодого ученого и коротко подстриженный, будто только начавший отращивать волосы. Его внешность можно было назвать интересной. Он напоминал аккуратную фарфоровую куклу с ровным разрезом глаз, которые смотрели если не в душу, то хотя бы пытались процедить тебя через мысленное сито, как какой-то объект для исследовательских записей. Руки тонкие, с мелко пробивающимся под кожей рельефом мышц, который под широким алым рукавом туго подвязанного ханьфу было не разглядеть, как и скошенные полоски белых шрамов, покрывавших руки от запястья до локтя.

Дуинь действительно был ученым, под особым покровительством Ордена Фэн и под прямым началом Фэн Сунин. Как известно, из клана Бэй Фэн выходят лучшие профессора, целители и мастера создания любопытных, а главное работающих артефактов. Иногда с горем пополам, но люди здесь не теряют надежд и продолжают познавать алхимию и целительство дальше.

Го Дуинь был непростым ученым, а, можно сказать, человеком узкой специализации. Помимо создания различных отваров и магических веществ разного рода применения за ним закрепилась репутация и деятельность исследователя магических существ и их мира, который имел место быть, но не каждый его искал, не каждый находил, и не каждый проникал вглубь. Уже как треть своей жизни Дуинь олицетворяет собой особый «мост» между затаенным и скрытым от простых глаз миром и их миром, человеческим. И ему, очевидно, повезло находиться в клане изобретателей.

Сан Фу относилась к молодому господину с братской привязанностью и по совместительству уважением, как к первому учителю. Их нельзя было назвать родственниками. Внешнее различие было, пожалуй, слишком велико. Темные, каштановые волосы Сан Фу были сплетены в две ровные длинные косы, что спадали по спине вниз до колен. Кругловатое, целованное солнечными лучами лицо украшали большие черные глаза, похожие на блестящие бусины; девушка могла показаться хрупкой, только если не присматриваться к ней: натренированные мышцы плеч и рук выделялись еще сильнее, чем у некоторых парней. Годы упорных практик в боевых искусствах, чтобы добиться того, что есть у нее сейчас, несмотря ни на что — места среди тех, где она была чужой.

У молодых людей между собой был одинаков только взгляд. У обоих такой же проникновенный, по-странному уверенный и заставляющий неподготовленного человека забеспокоиться.

— Они смотрят так, будто схоронили кого-то.

Голоса за трибуной позволяли себе перешептываться, пока еще имелось время.

— А молодая госпожа, кажется, определенно недовольна тем, что сегодня ей придется остаться в стороне.

— Ей оказали честь и позволили присутствовать на торжестве при полном Собрании Советов, она должна быть благодарной.

— Сомневаюсь, что это может как-то приободрить ее. В конце концов, почему бы и нет? Иначе выходит ведь нечестно.

Чины из Янь Шан, состоявшие в помощниках членов Собрания Советов, располагаясь на пристройках к основному возвышению ниже глав Орденов, зажгли сигнальные факела над площадью, таким образом возвестив о том, что людям необходимо соблюсти тишину, а заклинателям приготовиться к построению. Адептов из клана Янь Шан не было видно нигде до сих пор, но раз глава Ордена ведет себя абсолютно непринужденно, без капли волнения, значит, все должно быть в порядке.

Цзи Вань вздохнул, чуть замешкавшись, и посмотрел назад через плечо на выстраивающихся постепенно в колонию своих заклинателей и перевел посерьезневший взгляд на свою сестру, заведшей с гордой улыбкой руки за спину.

Из-за ее спины вышла на один шаг еще одна заклинательница в белом с русым низким хвостом пушистых волос и чуть заметно помахала мужчине ладонью, напомнив этим милым жестом маленького ребенка.

Хмурая складка меж бровей сошла, и Цзи Вань позволил себе приподнять уголок губ, глядя на них, таких радостных и сияющих от восторга. Ему значительно приподнимало настроение видеть семью счастливой, блеск в его бурых глазах становился ярче и светлее, и любые неприятные мысли отступали куда подальше. Хоть он и не сильно горел желанием оказаться в этом месте под столькими взглядами, но стерпеть он сможет. Раз в десять лет-то уж точно можно.

Воспряв духом, широкими вымеренными шагами мужчина направился к правой стене, перед которой была установлена длинная раскинутая ложа с несколькими барабанами, у которых уже, на приличном расстоянии друг от друга, стояли натянутые по стойке, как тугая тетива лука, адепты Бэй Фэн, закутанные в кроваво-красные ханьфу и сверлящие сосредоточенными глазами музыкальные инструменты, что поблескивали в лучах солнца позолотой, высеченной на их кромке.

«У них всех довольно тяжелый взгляд».

Цзи Вань любил музыку, но по началу он был к ней равнодушен. В детстве у него не было никого из друзей, кроме Цзи Шу, и какие-либо игрушки тоже отсутствовали, зато дома пылились различные струнные музыкальные инструменты, которые хранились за ненадобностью, возможно в качестве реликвии; хотя старшее поколение Цзин Цзи все еще помнило правила игры на них, и потому несколько из них дали мальчику пару первых уроков, после чего в нем проснулось еще большее любопытство и желание научиться самому творить звуки и складывать из них мелодии.

Первый инструмент, который он освоил, и самый любимый у Цзи Ваня — это гуцинь. Тихие затяжные ноты заставляли его замирать и прислушиваться так, как никогда раньше, и в этом он нашел для себя нечто особенное, что дарило ему покой и умиротворение, что-то очень красивое и уносящее далеко за пределы мыслей. Прекрасный инструмент, чудесные мелодии.

Вторым на очереди стал гучжэн. Пальцы, привыкшие перебирать тугие струны, с двойной скоростью приноравливались к новому инструменту, который звучал уже бодрее и звонче, что было не совсем в духе Цзи Ваня, но останавливаться в обучении он не желал.

Сейчас перед Цзи Ванем как раз стоял именно гучжэн.

В прошлом году были начаты репетиции заклинательского построения, которое должно непременно сопровождаться музыкой, и Цзи Вань ненавязчиво дал понять, что мог бы сыграть на выступлении, если в репертуаре Чжи Юй имелись струнные инструменты, которые, как ни странно, конечно быстро нашлись. Предложение мужчины все встретили заинтригованным согласием, когда сам старший шисюн, откровенно говоря, опешил от такого решения, но отказаться потом и не подумал, беря в расчет то, что он и вправду мог исполнить необходимую мелодию.

Хотя удивительно, что слова мужчины были встречены так доброжелательно и охотно; это ведь не он жил в столице музыкальных искусств, не ему знать, достоен ли он играть на великом празднике, когда наверняка нашлись бы музыканты и получше него.

Подойдя к аккуратно расстеленной циновке, на которой были вышиты самые мыслимые и немыслимые узоры, какие только могли прийти искушенному недешевыми вещицами и творческой фантазией человеку в голову, Цзи Вань обогнул эту «музыкальную зону» с правой стороны, мельком бросив взгляд наверх, где на них, как на ладони, представлялся открытый вид абсолютно для каждого. Тем временем, небо в вышине окрасилось в светло-голубой оттенок, словно кто-то разлил на него яркую разведенную краску.

Белые сапоги выше колен, расписанные зелеными иероглифами, хрустнули подошвой, когда мужчина неожиданно громко опустился вниз, выпрямившись и вобрав в грудь свежий, слегка пропахший пряными ароматами, воздух.

«У меня уже в глазах слепит от всей этой роскоши», — Цзи Вань невольно, кажется, уже в тысячный раз обратил внимание на то, в каком совершенстве Орден Чжи Юй не скупился на блеск и проявление художественной души во всем подряд, причем используя бесчисленное количество тонкостей, которыми в принципе владели мастера искусства и ювелирных дел.

Цзи Вань на секунду попробовал представить, как выглядел глава этого Ордена, и перед ним быстро собрался мутноватый образ, до жуткого горделивый и напыщенный, и покрытый чуть ли не сотней слоев золотой одежды, также обвешанный дорогими цацками. Он фыркнул в ответ своему воображению.

Несмотря на вхождение в Собрание Советов вместе со своей сестрой, он еще ни разу не присутствовал на полноценных совещаниях — их практически не было в последнее время, что являлось хорошим знаком, нет собраний — нет проблем, которые нужно устранять. А репетиции проходили как раз без ведома главы Юй; вместо него парадом руководил Нань Хуан, который заручился у старшего кузена немалым доверием и парочкой начерченных когда-то давно карт, на которых указывались скрытые потайные ходы в виде компактных туннелей, которые раньше, еще в первые годы, как была отстроена арена, использовались под импровизированные оружейные склады. Позже, с ростом и развитием культурных ценностей и творческого потенциала остатки оружия переместили на тренировочные полигоны, а опустевшие проходы стали использовать для эффектных появлений актеров, когда на площади давали выступления.

Очевидно, что Нань Хуан вздумал как-то задействовать их на празднике Дня объединения кланов, не зря ж он бегал с этими бумажками и вертел их вдоль и поперек во время репетиций.

Над широкой площадью осела торжественная тишина, сквозь которую все еще можно было расслышать редкие разномастные взбудораженные голоса, пока те внезапно не потонули в раздавшейся над площадью череде громких глухих ударов крепкими дубинками в руках заклинателей Бэй Фэн о барабаны.

* * *

Юй Дэ подался вперед, подперев подбородок парой пальцев, немного проехавшись локтями по столу.

— Ваш человек чудесно играет! — восторженно обратился Юй Дэ к Цзи Шимин, прищуриваясь к месту, где сидело строгое изваяние мужчины в белоснежном ханьфу и ловко цепляло шелковые струны, окуная площадь в переливчатые звонкие трели, переплетавшиеся с набатом барабанных ударов о натянутую кожу инструментов.

Он сам не владел струнными инструментами, умея играть только на флейте, которой ему с лихвой хватало.

Музыка заклинателя выходила чудной, и в Юй Дэ проснулось прямо-таки детское восхищение.

Женщина тепло улыбнулась приятным словам о Цзи Ване, который бесспорно играл превосходно. Даже на инструменте, к которому не питал особых чувств, он старался сыграть так, чтобы окружающим навсегда запомнились эти волшебные звуки. Хотела бы она видеть его в этот момент, как трудится их шисюн, как, наверное, улыбается глава Юй, перекинувшийся через низкий столик, который даже слегка прогнулся под его заинтересованным напором.

Клан Цзин Цзи выходит первым.

Под плавные растягивающиеся звуки гучжэна, ряд из горных монахов выстроился в одну ровную линию, в ожидании неизвестного, после чего под резко вылетевшую высокую ноту, заклинатели сделали мягкий выпад, взмахнув легкими пышными рукавами, словно длинными веерами.

В аккуратных движениях чувствовалось что-то осторожное и священное, каждый медленный шаг в сторону походил на часть ритуала. Каждое мановение рук сопровождалось размеренной тягучестью в такт расслабленной музыке, пока затухавшие в воздухе ноты не превратились в стремительный перезвон резво срывающихся колокольчиков.

Ранее собранный воедино ряд из заклинателей рассыпался в стороны, пустив по воздуху ошеломительные потоки ослепляющей белой Ци, которая разносилась кружевными цепочками вокруг адептов, вырывая из притихшей публики изумленные вздохи.

Построение походило на масштабную медитацию, когда все заклинатели высвобождали свою внутреннюю энергию и обменивались ею, совершая церемониальные движения.

Умелое повелевание светлой энергией отдавалось в каждом шаге, который дополнялся порывистыми на бегу полами бело-зеленых ханьфу, что завораживали глаз, стремительно развеваясь, и заставляли взгляд прикипеть к красивому танцу, окруженному извивающимися волнами белых лент энергии, которые то рассеивались в воздухе, то снова вспыхивали блестящей дымкой.

Сказать, что построение заклинателей, сопровождавшееся настолько стихийной передачей энергии, может быть таким красивым и поразительным — это значило ничего не сказать. Простые люди впервые наблюдали магию клана Цзин Цзи, чьи адепты действительно сейчас походили на что-то сказочное, что могло обитать как раз только в горах под вершиной поднебесной. Пристальным взглядом их фигуры обдавал не только пораженный люд, но и главы Великих Орденов, которые тоже впервые лицезрели выступление Цзин Цзи.

Шимин чувствовала, как скачет по кругу площади чистая энергия и как напряжены ее потоки внутри заклинателей ее клана. Они долго готовились к этому дню, хоть никогда и не страдали показушничеством, но ударить в грязь лицом никак не хотелось, пусть даже если это будет их первое и последнее выступление где-либо.

Фэн Сунин опустила щеку на согнутую руку с упавшим вниз красным бархатистым рукавом и в неизменно равнодушном выражении лица прикрыла нефритовые глаза.

— Достойно.

— Благодарю! — Цзи Шимин махнула головой в сторону, откуда услышала ее негромкий голос, и по краям ее губ возникли счастливые ямочки. — Это большая честь для нашего Ордена.

Юй Дэ знал, что женщина в красном по жизни была не очень-то многословной, но комплиментов от нее можно было не дождаться вообще, поэтому сейчас его брови удивленно вздернулись.

И все же Юй Дэ был рад, что госпожа все-таки не поскупилась поднять взгляд на адептов нового Ордена; открытие фестиваля с такой замечательной части выступления можно назвать более чем историческим моментом.

И в это же мгновение он вспомнил, что сейчас взаправду может приключиться самый настоящий исторический момент, поскольку после Цзин Цзи должен был выйти никто иной, как...

— О мой Бог...

Глава Ордена Юй сомкнул молочные кисти рук вместе и ткнулся в них прямым носом, будто попытался спрятаться от происходящего, когда Шан Цинхай бросил заинтересованный взгляд на арену.

Под взорвавшуюся россыпь новых звуков струн из-под умелых рук в ритме развевающихся по воздуху ударов в барабаны с левой стороны под стеной повалил столп пышных золотистых вспышек, из которых вынырнула густая вьющаяся копна шоколадных кудрей.

За заклинателем потянулся строй из таких же адептов, одетых в бурую клановую форму с опутывавшим золотым узором крупной чешуи вдоль всего тела, от самого края заправленных в короткие сапоги брюк до невидимых швов на плотном воротнике.

С ладоней заклинателей слетали полупрозрачные золотистые змеи, которые мгновенно таяли, превращаясь будто в полоски желтого искрящегося песка.

Люди из Цзин Цзи смешались с адептами из Чжи Юй, выбивая нежное сочетание контрастов, когда белая ткань и магия смешались с золотом и темными лентами.

Юй Дэ отвел руки от лица, спешно выискивая взглядом буйную голову своего брата, которую было довольно трудно проглядеть в сновавшей туда-сюда толпе; его шиди ВСЕГДА выделялся на фоне остальных. Всю жизнь, если точнее.

На него повесили кучу ярлыков, от которых Юй Дэ пытался избавляться, потому что его кузен, которого он воспитывал с десяти лет, не заслужил грязных сплетен и презрения из-за одного лишь происхождения.

«Интересно, как там чувствует себя гэгэ», — Нань Хуан ухмыльнулся своим шальным мыслям, заведя руки за шею, а затем резко выкинув их в стороны, заставив жидкое золото Ци стекать по своим пальцам и опутывать мягкой сеткой кисти горных заклинателей, передавая духовную энергию.

Он определенно знал, что старший кузен сейчас смотрит на него. Он всегда говорил ему, что он раздолбай, на которого опасно полагаться, и тем не менее доверил ему организацию репетиций и определил как ведущего от клана на самом построении. Нань Хуану было совершенно плевать, что подумают о нем люди, поскольку все, что можно, уже подумали и дополнили витиеватыми подробностями, которым сам с приятным потрясением поражался и тут же забывал, пока список мнимых грехов за ним пополнялся. Но Юй Дэ было не без разницы на все это. А Нань Хуану было не без разницы на него, хоть он и каждый раз усмехался перед Юй Дэ, что его ничего здесь не держит, и он может уйти в любой момент. Хоть эти слова и были правдой, он никуда не собирался.

По трибуне со стороны важных господ, советчиков и причастных к политическим делам граждан, что проживали в столице, прокатилась волна вздохов, и где-то в углах на чиновничьих стульях зашептались люди.

Бастард.

Кожа Нань Хуана была бронзовой, словно он проводил время на солнцепеке сутками и теперь вынужден носить въевшийся на всю жизнь такой притягательный загар, который был с ним с самого рождения.

Смеющиеся карамельные глаза, расхлябанная походка благородного сына, золотые кольца на хвосте непослушных волос, растянутый воротник, развороченный пояс на брюках, руки сплошь в браслетах и звенящих цепочках — «так это его глава Ордена решил вывести в свет?»

Он походил на дикого оборванца, что недавно ограбил зажиточный дом, иначе откуда взяться всему этому блеску на нем, когда даже ткань верхней рубашки была не запахнута, выставляя шелковые ключицы. «Неприлично, неприлично...» — каждый раз твердил ему Юй Дэ, глядя на это ходячее безобразие с распутными повадками.

И как только некогда маленький милый, веселый мальчик умудрился вырасти в этот беспредел...

Ноги качались четко в такт, попадая в каждую ноту, словно у него в крови было двигаться, как театральная танцовщица, и никто бы, наверное, не поверил, что по такому баловню судьбы и повесе могут влюбленно вздыхать десятки девушек; это было возмутительно для родителей из знатных семей, которым приходились слушать тоскливые девичьи стенания по какому-то незаконнорожденному отпрыску.

Юй Дэ тяжко выдохнул, глядя на кружащегося среди заклинателей кузена, который явно наслаждался явью, когда сам напоминал в ней заграничную грезу.

Глава Ордена был почти уверен, что прямо сейчас члены Собрания Советов и их подопечные обсуждают Нань Хуана и его присутствие на празднике (да что там присутствие, он ведь с самого начала был доверенным Юй Дэ, который вручил ему полное право распоряжаться временем и ресурсами). И хоть это действительно было рисковым выбором, и Нань Хуан не отличался должными приличиями и манерами, которые он старался привить тому всеми силами во время воспитания, он все еще... считал это решение правильным.

По полю в великолепных узорах расползались потоки разноцветной, видимой для окружающих Ци под звенящую мелодию музыкальных инструментов, средь которой перемещались в ритуальных движениях адепты двух кланов, изредка соприкасаясь ладонями.

Наверняка он тоже думает сейчас об этом.

«Он старается».

Темная копна вьющихся локонов на арене развернулась лицом к возвышенности для старших господ, и Нань Хуан в молитвенном жесте скрепил сильные руки в развязанных рукавах, вперившись острым озорным взглядом в нужный ему силуэт, и поднес к губам указательный палец, едва дотрагиваясь им до кончика вздернутого носа, после чего широко улыбнувшись, вновь сорвался с места, вливаясь в общую толпу на площади.

Юй Дэ подернулся, тут же выпрямившись, а затем скользнув в сторону карими глазами, тоже ненадолго поднес к губам указательный палец, зная, что шиди уж точно при своей пронырливости это заметит.

— Опять эти ваши штучки, — от рядом сидящего Цинхая этот жест тоже не смог укрыться.

Юй Дэ пожал плечами, слегка зардевшись. Когда А-Хуан страдал глухотой, он все еще по-прежнему разговаривал и умел писать, что немного облегчало его общение с людьми. Но если говорить честно, то единственной его компанией был только двоюродный брат, и иногда возникали трудности, поскольку при Юй Дэ не всегда находились лист бумаги и кисть, чтобы что-то сказать или объяснить. Поэтому братья решили вместе придумать для себя свой язык жестов с помощью ассоциаций, которые показывал на руках Нань Хуан, а Юй Дэ составлял для себя целые кипы документов, где рисовал очертания его пальцев и приписывал рядом значение знака. Когда они только начинали это дело, первыми словами, по которым они прошлись, были «я», — большой палец, «мать» — поднятый кверху мизинец, «отец» — безымянный палец, хотя А-Хуан настаивал на том, чтобы вообще не запоминать это слово, и «брат» — указательный палец.

Сейчас к молодому мужчине уже как десять лет вернулся его слух, но они с Юй Дэ иногда все еще перекидываются тайными символами, особенно если нужно о чем-то поговорить, а рядом расположились лишние пары ушей, что было невероятно удобно для них и непонятно для других.

— Юй Дэ, кстати, а и впрямь, — Шан Цинхай подал тягучий голос, по-лисьи скосившись на мужчину в змеиной форме, вырвав его из глубоких мыслей. Кому-то очень захотелось поболтать, — почему ты все еще не надумал устроить с кем-то брак?

У Юй Дэ вытянулось лицо, когда женская лидерская половина решила тоже прислушаться к разговору.

Он уже хотел спросить: «Зачем?», но лишь открыв рот, он оказался перебит новым, еще более дурацким, по его мнению, вопросом.

— Или у тебя это уже стоит в планах, и ты просто не торопишься? — Цинхай и сам не верил в серьезность своих вопросов, но не пошутить про женитьбу, как он это обычно делал, не мог.

Не то чтобы это было больной темой, но даже в Линъюе многие пошучивали об этом.

Юй Дэ негромко пробурчал что-то не самое приятное, но в вежливой форме и состроил непроницаемое лицо, пытаясь не выдать своего недоумения, растущего в сумасшедшей прогрессии, и снова повернул голову вперед, зацепившись взглядом за кудрявую макушку своего шиди.

— У меня нет никаких планов, можешь быть спокоен, — всего несколько фраз, а он, кажется, уже утомился.

Цинхаю такой ответ несильно понравился. Больно скучно.

Секунды несложного мозгового штурма, и от нового вопроса даже Фэн Сунин поперхнулась глотком вина.

— Тебе тридцать шесть лет, — начал рассуждать Цинхай, глядя на медленно поднимающуюся одну бровь у Юй Дэ, — ты красивый мужчина, хорошо сложенный, у тебя есть деньги и власть, целый Орден и дворец в твоем распоряжении. И ты все еще без спутницы...

— Кто бы говорил.

— У меня два младших брата, мне можно не торопиться.

«Просто интересно к какому выводу он придет», — Юй Дэ слушал всю эту причинно-следственную связь, пока его глаза не расширились, а с другой стороны не раздался женский кашель.

— Может, кое-кто успел стать частью «обрезанных рукавов»? — на его губах взыграла пламенная улыбка, пока он глядел на реакцию будто обухом треснутого Юй Дэ, а затем рассмеялся.

Очевидно, вопросами о браке его сведут в могилу раньше, чем он что-либо предпримет.

— Не вижу ничего смешного.

— А, по-моему, очень даже смешно.

Только смеяться пришлось недолго, поскольку от раздавшегося под ухом щелчка пальцев из-под Цинхая назад дернулась циновка, и от неожиданности мужчина завалился на спину, рухнув плашмя на собственном месте.

Цзи Шимин, услышав глухой стук тела, не сдержала тихого смешка в бледный кулак, примерно представив, как забавно глава Ордена Шан выглядел сейчас, получив за свою выходку. Сколько раз они бы не встречались на редких собраниях, Цинхай всегда в близком кругу засвечивал черту игривого ребенка в большом теле, но как глава он правил уверенно и без излишних церемоний. Когда они успели сдружиться, глава Ордена Шан с ее разрешения стал звать женщину «Шимин-цзе», отчего она действительно чувствовала себя старшей сестрицей для заклинателя.

Сунин тихонько цокнула, слегка изогнув дугу красных губ.

— Вот теперь было смешно, — Юй Дэ задрал подбородок и со спасенным достоинством вновь отвернулся.

Тихий шуршащий смех и лязг металлических наплечников.

— Что ж, возможно.

— Давайте на этом остановимся, — Фэн Сунин поставила опустевшую от рисового вина чашу обратно на стол, мельком оглядев входящих в азарт от спора мужчин.

На площадь вышли адепты Бэй Фэн.

— Да, А-Хай, давай на этом и закончим.

— Не зови меня так, мне не нравится, — глава Ордена Шан скривился в угрожающей улыбке. «А-Хаем» его сто лет никто не называл, как минимум, потому, что боялись.

— Я старше тебя на два года, имею полное право, — «моя очередь пришла издеваться».

— А я выше тебя почти на два цуня, выглядит это более весомо, скажи.

— Раньше я был выше тебя почти на голову, — печально вздохнул Юй Дэ, припоминая счастливое время, когда он был еще беззаботным подростком.

— Бывают в жизни огорчения... — довольно пропел Цинхай, потягиваясь руками за спину и вслушиваясь в тонкий полушепот Шимин, что старалась аккуратно отговорить заклинателей от пререканий.

— Может хватит?! — у женщины в бордовом ханьфу сдавало и без того ограниченное терпение.

Фэн Сунин больше всего в жизни не любила три вещи: внезапные перемены, вранье и вечные споры этих дураков.