Примечание
День 18
Сессии не любит никто — ни студенты, ни преподаватели, ни администрация. Сессии похожи на зомби-апокалипсис в аду. Сессия даже не так страшна, как полторы недели до нее, когда первый раз за семестр появляются новые лица и клянутся в своем слабом здоровье, работе, филиале детского сада. Они протягивают тетради со скатанными решениями и занимают все свободное время — у Олежи его настолько мало, что даже на большой перемене провести с Антоном хотя бы пару минут не выходит.
У Антона в соседнем кабинете такие же толпы задолжников, которые на пары ходили дай Бог через раз, а теперь внезапно понимают, что до экзаменов их не допустят.
Сессии выматывают, сессии снижают критерии оценивания, поэтому Олежа соглашается поставить тройку за кое-как написанные конспекты и стакан с кофе из ближайшей забегаловки. Какая-то второкурсница падает в обморок прямо на выходе из Олежиного кабинета, и ему мало того, что приходится сперва приводить ее в чувство, так еще и заполнять потом миллион колледжских бланков.
Успокаивает только то, что Антон, вышедший на шум, кладет руку на плечо. Олежа почти готов наплевать на все и прижаться к нему посреди студентов, но он все же откладывает это до вечера. До вечера, когда Антон опять приедет к нему, или привезет к себе, когда они будут заполнять бесконечные ведомости и проверять горы тетрадей. До сессии — считанные дни, а там, дальше — долгие новогодние праздники. Дальше они смогут отдохнуть. Они смогут побыть вместе, после сессии жизнь вернется в привычное русло. Интересные видео всплывают уведомлениями на телефоне, и Олежа их отправляет в постоянно растущую папку «посмотреть позже». Олежа ждет, когда сессия закончится сильнее замученных студентов.
Но она пока даже не началась.
— К тебе или ко мне? — спрашивает Антон, когда Олежа устало захлопывает дверь машины. Нестерпимо хочется спать, невыносимо хочется объятий. Тактильный голод захлестывает с головой. Олежа смотрит на пакет с очередной кучей тетрадей и документов, на сумку со своим ноутбуком, лежащую на заднем сидении рядом с похожей Антоновой. Если они поедут к нему, то им придется ютиться на узкой односпальной кровати в съемной квартире. Если к Антону, то, сразу после того, как они закончат с работой, смогут лечь как короли на двуспальной у Антона. Олежа еще раз смотрит на пакет и понимает, что пятнадцать минут погоды уже не сделают.
— Давай к тебе.
Антон сегодня особенно хмурый, даже музыку не включает. Олежа не помнит, чтобы в прошлом году сессия напрягала его так сильно. Он собирает остатки сил, чтобы спросить:
— Что-то случилось?
Перед светофором Антон тормозит резко, Олежа тревожно поглядывает на ноутбуки.
— Ко мне сегодня пришла третьекурсница, которую я увидел первый раз за семестр, — Олежа сдерживается, чтобы не фыркнуть, потому что такое бывает постоянно. Именно это и останавливает — таких Антон встречал. Дело не только в этом.
— Клеилась? Предлагала себя за зачет?
Антон зло выдыхает.
— Да. Я доходчиво ей объяснил все статьи и из колледжского устава, и из КоАп, и из УК, и сказал, что пока все контрольные, тесты и конспекты не будут у меня на столе, зачет я ей не поставлю. И проект еще, потому что их группе я задавал. Все постарались, сделали хоть что-то, но не наша прелестная мадам, которая считает, что все можно решить намного проще.
Олежа хочет разрядить обстановку, пытается пошутить, хоть и понимает, что смешного здесь нет ничего — только низкое и противное.
— То есть я могу не переживать?
Антон бросает на него строгий взгляд — Олежа боится представить себя на месте студента, которому прилетает вод такой взгляд из-под густых бровей Антона Эдуардовича.
— Она потом пошла к куратору и нажаловалась, что я не иду навстречу. У нее ведь «семейные обстоятельства».
— Нагло.
— Завтра я побеседую с ее куратором. Пока не знаю, скажу ли я про чудесное предложение от едва-едва совершеннолетней, но зачет за красивые глаза я ставить не собираюсь. Особенно после такого.
Антон выискивает парковочное место во дворе, забирает с заднего сидения оба ноутбука. Олежа берет его пакет с тетрадями. В квартире ноутбуки осторожно кладутся на тумбочку около зеркала, а пакеты не так бережно опускаются на пол. Антон прижимает к себе, даже не заперев дверь. Зимнюю куртку с него хочется снять, да и с себя тоже — в Антоновой квартире с отоплением все в порядке, и куртки мешают чувствовать. Антон целует быстро, урывками, куда придется. В щеки, в подбородок, в нос. Олеже в какой-то момент удается поймать его губами, удается получить все не случившиеся в подсобке поцелуи.
Сегодня он разгонял парочки под лестницей. Они смотрели обиженно и разочарованно, и Олежа чувствовал вину — если бы его с Антоном вот так же разогнали, не дав надышаться, не дав наобниматься, он бы тоже злился. Но они — люди взрослые — они целуются и обнимаются вечером после работы и оторваться друг от друга им приходится опять же из-за работы.
Антон идет мыть руки, Олежа поливает свои средством для мытья посуды и ставит чайник. Олежа пытается справиться со своей частью работы как можно быстрее, чтобы потом успеть после душа хоть немного поговорить, пока он не уснет. Олеже хочется не только спать вместе с Антоном, хочется проводить время не только за проверкой долгов и заполнением скучных одинаковых ведомостей.
Антон чертыхается и трет лоб.
— Я вчера оставил в твоей квартире несколько бумаг.
— Утром заедем или сейчас смотаешься?
Антон думает недолго, потом качает головой.
— Завтра надо будет их сдавать уже. Так что надо сегодня.
Встает, обходит со спины, целует куда-то за ухо.
— Я поесть соображу нам чего-нибудь, — говорит Олежа, почти закрывая за ним дверь. Антон щупает карман, проверят ключи. Запасная связка, которую Олежа при съеме закинул в дальний ящик стола и думал, что никогда ее не достанет оттуда, все-таки пригодилась.
— Хорошо, я быстро.
Олежа надеется, что Антон не будет гнать — дороги сейчас все в предновогодней снежной каше. Холодильник почти пустой — в магазин они ходили пару дней назад, но поехали потом к нему. Олежа думает написать Антону и попросить забрать что-нибудь из квартиры, но находит в морозилке несколько пачек куриных полуфабрикатов. Пойдет.
Жить на две квартиры оказалось неудобно — они постоянно что-то забывают друг у друга, хорошо, что живут недалеко. Олежа уже не всегда помнит, что из вещей остались в его квартире, а что перекочевало в квартиру Антона.
Антон приезжает правда быстро и очень вовремя — Олежа как раз раскладывает все по тарелкам.
— Еле нашел. Это невозможно. Надо оставаться у кого-нибудь одного, — Олежа кивает. До него ближе, но у Антона удобнее, просторнее. — А вообще... — Антон накалывает куриный кусочек на вилку, смотрит на него почти с Гамлетовской задумчивостью. Куриный кусочек на Йорика не похож. — Может ты просто переедешь? Ты в своей квартире ночуешь две недели в месяц. Половину времени она стоит пустая. Снимать ничего не нужно будет, никакой путаницы. — Олежа поднимает глаза. Почему-то ему всегда казалось, что съезжаются и принимают решение об этом не так — не за простым ужином, сделанным на скорую руку, не рядом с горой документов и непроверенных тетрадей. Почему-то казалось, что съезжаются после полугода отношений и никак не раньше. — Не надо будет вспоминать про белье в стиральной машине, не надо тратить часть зарплаты на помещение, где ты почти не бываешь. А еще у меня принтер есть, — продолжает Антон. Слова про принтер он говорит так, как будто это должно подкупать. Сказать по правде, это действительно подкупает. И за вай-фай платить будет не нужно. И Антон всегда будет рядом. Хочется сказать про поспешность и про то, что такие вещи не решаются вот так.
Но Олежа почему-то говорит:
— А давай.
— Тогда на выходных вещи перевозить начнем.
Олеже почему-то казалось, что решение о начале совместной жизни должно сопровождаться как минимум фанфарами и как максимум оркестром, красиво поставленным поцелуем и постепенно отъезжающей камерой.
Не быстрым прикосновением губ к виску, пока он убирает тарелки со стола. Не горой тетрадей пока не допущенных к сессии студентов.
Но это так, и Олежа с удивлением признает, что его это вполне устраивает. Наверное, было бы еще радостнее, если бы сессия вместе со стопкой документов не дышала в спину так яростно.