Тренировки после моей победы над Сеппом стали веселее. Я теперь билась не только с воздухом и мастером Ойгеном, но и с другими обучающимися. Это было даже проще — я хотя бы видела свой прогресс, а не слушала скупые реплики мастера, которого задеть даже по касательной было невозможно.

Поначалу меня валяли. Постоянно. С полигона я уходила то хромая, то еще как подбитая. Этому было несколько причин. Во-первых, я не понимала, когда надо остановиться, — оказалось, только после слова «сдаюсь», — во-вторых, шугалась ударов, — и своих, и чужих, — и в третьих, негласно было разрешено использование «нечестных» приемов: земля в глаза, хватание за волосы и одежду, удары по болевым точкам — это все, по первости, вводило в ступор, что позволяло вполне себе спокойно, почти не напрягаясь, укладывать меня на лопатки.

Но затем я втянулась. Отрабатывала то, что показывал мастер и тут же обкатывала это в реальных условиях. В частности, обезоруживание под всевозможными углами и в разных, даже, казалось бы, проигрышных для меня положениях. Грозой всех «оружейников» я пока не стала, но активно стремилась к этому. Спустя месяц, по крайней мере, все начали держать руку с оружием хоть немного, но подальше от меня, что оставляло в свободном доступе вторую половину тела и шло на пользу моей победе.

Так прошло время до первого в моей жизни Летнего Солнцестояния, которое я проведу вместе со взрослыми. Платье в этот день матуся выдала синее, не с одним, а двумя подъюбошниками и накидкой с капюшоном сверху. Разумеется, с узорами: подол, рукава, пояс, воротник — все сплошь в листочках, соцветиях и спиральках-стебельках.

Теперь я не уходила за едой к соседям, а стояла рядом с матушкой, улыбаясь подходящим детям, которые собирались на запах пирогов, как мотыльки на костер. И, заодно, подворовывала украдкой блины из большой стопки, мед с орехами, сладкий травяной отвар, в общем, все, что нельзя было сосчитать и определить на глаз сколько куда ушло.

В этот раз я почти не танцевала, решив уделить время пропущенным из-за стояния у стола соревнованиям, тем, что ещё не убрали, и посмотрела устроенное на маленькой сценке представление об охотнике, случайно найденной им пещере с хиличурлами и, конечно же, большим сундуком после победы над монстрами.

Дети ликовали. Я тоже похлопала, отчего же не похлопать? Маски у «хиличурлов» настоящие, явно с облав притащенные как трофеи, стойки и удары у «охотника» самые, что ни на есть, существующие и даже активно применяющиеся, — насмотрелась уж, могу отличить, — никакого обмана или приукрашивания.

Детей сразу подготавливали к тому, что надо будет брать в руки оружие и защищать свой дом от монстров. Мелкие все детство бегали с деревянными мечами, у каждого второго-третьего отец или мать были охотниками — собирательное название для тех, кто приносил дичь в деревню и уничтожал опасность, а по субботам, ближе к позднему вечеру, многие сбегались на площадь к единственной таверне, чтобы послушать байки или песни о сражениях от поддатых воинов.

В нашей деревне не было человека, кто совсем-совсем не участвовал бы в обороне. Даже больные от рождения, старики и калеки — все неспособные сражаться старались привнести вклад в победу над очередным племенем хиличурлов, подобравшимся слишком близко.

Именно поэтому мне так хотелось попасть на вторую часть праздника. Не может быть, чтобы такие воинственные люди, как фюссенцы, просто веселились целый день, ни разу не вспомнив про оружие.

И я была права.

Едва взрослые развели костры, как буквально из ниоткуда несколько здоровых мужчин приволокли охапки разнообразного колюще-режущего. Матушка, под моим недоумевающим взглядом, прошла к одному из них и взяла лук, также забросив на плечо принесенный теми же людьми колчан.

— Большая охота. — пояснила она. — Главное условие — никаких уловок. Ни ловушек, ни чужой помощи, ни ядов, лишь оружие и твои умения.

Я понятливо замычала, хотя на самом деле хотелось узнать больше.

— А мне что делать?

— Ежели не хочешь участвовать, отдохни. — матуся озорно сверкнула глазами. Лисица, как есть лисица!

— Я хочу. — заупрямилась я. Так долго ждать разрешения пойти сюда, чтобы потом просидеть все веселье? Ну уж нет! — Рассказывай.

— Выигрывает тот, у кого добыча или больше, или диковиннее, но можно взять и количеством… мм, например, беляков, хотя скорее солнце подыметсяВсе еще не ошибка., чем ты наберешь сколько нужно.

Так, ладно, туда-сюда разобрались. Надо сходить за кинжалом, не голыми руками же я буду зверей убивать?

Все, кто хотел поохотиться, рассредоточились по внешнему кругу опушки, лицом к лесу. Я обернулась — нас было меньше, чем я ожидала: у огня сидели старики, малое количество женщин и мужчин, подростки моего возраста и даже старше, а чуть поодаль находились травники, развернув наспех походный лазарет. Пройдясь взглядом по участникам, вдруг оказалось, что из «мелочи» только я одна, затем отметила мамину фигуру, а еще, кажется, нашла Агнет с мечом наизготовку. Мастера Эверта на фоне похожих друг на друга как две капли воды широкоплечих мужчин в белых рубахах я увидеть не смогла.

Когда человек за нашими спинами протрубил старт, мы, как ужаленные, рванули в чащу. Я видела, как многие быстро удалялись от меня, но не спешила их нагнать, решив сберечь силы. Огненное зарево меркло, а людские голоса затихали по мере того, сколько расстояния я преодолевала.

Ночь была безоблачной и светлой, тропинка сама стелилась под ноги, и я вдруг поняла, что не хочу выигрывать.

Хочу развлечься!

Азарт, словно ждавший этого момента, ударил в голову, побуждая пригнуться, перейти на носочки и на следующем шаге стрелой броситься вперед. Я летела мимо деревьев, прыгала через корни и ямы и не могла насытиться тем чувством, что переполняло грудь.

Пусть я не принесу ни одной туши, пусть! Мне так хорошо!

Поняв, что начала задыхаться, я перешла на трусцу, а потом и вовсе пошла пешком. Я с упоением дышала ночной свежестью и слушала крики ночных птиц, шорохи мелких хищников, потрескивание сверчков и писк летучих мышей. Вглядываться в звериные следы не видела смысла — все равно до самой охоты мне дела не было.

Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент лес просто… кончился.

Я миновала последние деревья, чуть запнувшись о кочку и чертыхнувшись из-за этого, и когда подняла глаза, то обомлела — боком ко мне стоял, окруженный стенами и водой, город. Я, едва дыша, осматривала высокий белокаменный собор, чуть менее высокую статую, чьих очертаний не могла углядеть в темноте, крыши домов, горящий в окнах даже в такое время свет и мост, что соединял город-остров с остальной землей.

— Это… Мондштадт?.. — голос сипел, будто бы я кричала несколько часов подряд, но сейчас меня это не волновало.

Мне не верилось. Неужели Мондштадт был так близко? Дедушка вроде говорил, что шел всю ночь, чтобы увидеть его, почему же я тогда вышла сюда так быстро? Ответ нашелся в следующую же секунду — на горизонте потихоньку светало. Получается, я просто не заметила течения времени, наслаждаясь прогулкой?

И, похоже, пора было возвращаться, иначе люди могут пойти на мои поиски. Но как же не хотелось! Я немного постояла, не смея оторвать взгляда от города, словно пытаясь отпечатать картинку на внутренней стороне век. А затем все-таки с сожалением развернулась и припустила в ту сторону, откуда вышла, иногда оборачиваясь до тех пор, пока стволы деревьев совсем не скрыли небо позади Монда.

«Я вернусь», — пообещала я самой себе.

Да, вернусь, чтобы дойти до Мондштадта.

Обратно я бежала, кажется, еще быстрее, чем начинала, будто сам вид города придал мне сил и снял напряжение с уставших от долгой пробежки ног, хотя к концу забега пот лился с меня ручьем.

На поляне почти ничего не изменилось. Только людей прибавилось. Кто-то приволок с охоты крупного кабана, кто-то косулю, остальные трофеи выглядели менее впечатляющими.

Я думала, что на меня, мелкую девчонку без добычи, никто даже смотреть не будет, однако ошиблась.

— Что преподнесет нам в эту ночь госпожа охотница? — раздался женский голос совсем рядом со мной.

«Госпожа охотница»? Я почувствовала, как заполыхали щеки. Мне казалось, что я была недостойна такого вежливого обращения. Но девушка, видимо, ведущая учет принесенного, так не считала.

— Н-ничего… — стало так стыдно. Я могла бы хоть одного несчастного зайца притащить.

Девушка, казалось, нисколько не удивилась моим словам.

— О, ну, что ж, не в этот раз!

— Не в этот раз. — эхом повторила я.

— Госпожа охотница желает промочить горло?

В первую секунду я думала неловко отказаться, но затем поняла, что пить и вправду хотелось, потому кивнула. Девушка, будто только этого и ждала, протянула мне флягу. Пахло чем-то ягодным, и я без зазрения совести сделала большой глоток.

Чтобы тут же закашляться, вытаращив глаза.

— Это?.. — горло обожгло до слез, а по пищеводу прокатилось приятное тепло, оседая в желудке.

— Настойка. — как ни в чем ни бывало улыбнулась девушка. Глаза ее смеялись.

— Но мне нельзя, я еще…

— Брось! — отмахнулась она. — Коли решилась на участие в Большой охоте, знать и пить тебе можно!

Вот это логика, слов нет.

— Флягу оставь себе. До встречи!

Я ошарашенно смотрела то на ее удаляющуюся спину, то на флягу в руке. Несколько минут я мыкалась, не зная, вылить алкоголь под первый попавшийся куст или действительно выпить еще. Однако стало интересно, почему же взрослые так любят хлебать вино, и я, зажмурившись, пригубила немного.

На языке разлились терпкая горечь и, одновременно, ягодная сладость. А правда вкусно…

Я присела у дальнего костра. Недалеко на инструменте бренчал дедушка, а мальчишка едва ли старше меня негромко напевал что-то. В голове приятно зашумело, хотелось выпить еще, а потом пойти поговорить с кем-нибудь, посмеяться, но я тут же взяла себя в руки. Надо дождаться матушку, мне и так влетит, но хотя бы не слишком сильно, если я скажу, что неспециально сделала всего один глоток, а вот если всю флягу выдую, это случайностью не объяснишь.

Из-за настойки мысли в голове бродили совсем глупые, и я почти силой удерживала себя на месте. От греха подальше неловко предложила настойку тому дедушке. Он усмехнулся в бороду и взял ее.

Вдруг по толпе прокатился приглушенный вдох. Я обернулась.

Из леса выпорхнула матушка. Шалая улыбка на губах, горящие торжеством и возбуждением глаза, гордый поворот головы и темное покрывало волос, где-то потерявшее ленту — все это дышало превосходством и ожиданием: «Ну кто, кто здесь посмеет бросить мне вызов?».

Вслед за ней двое огромных мужчин тащили… что-то. В свете огня «что-то» превратилось в тушу самого настоящего митачурла, нашпигованную стрелами! Какой встал гвалт! И только матушка среди всего этого шума возвышалась молчаливой статуей, даже если была гораздо ниже многих на этой опушке.

Лишь через несколько секунд я, ошарашенная, смогла выдохнуть:

— Ма… — и оборвать саму себя на полуслове. Ни «матушкой», ни, тем более, «матусей» у меня сейчас язык не поворачивался ее назвать.

Она была воином, вернувшейся с тем, что принесло ей безоговорочную победу. Она знала это даже не глядя на кучу звериных тел, знала, кажется, еще до того, как началась охота.

«Точно! — вспомнила я. — Она ведь не сказала ни слова о животных, говорилось только о «добыче»!»

Я подскочила с бревна, на котором сидела, чуть покачнулась от выпитого, но почти сразу выровнялась. Люди толкались, чтобы встать поудачнее, и мне стоило некоторых усилий не попасть под чужие локти и ноги. От лености, пропитывающей поляну всего несколько минут назад не осталось и следа. Все ждали будто бы только мою матушку, заранее уступая ей право на столь грандиозный выход.

И это заставляло задаться вопросом: «А сколько раз матушка уже выигрывала?».

Я буквально протиснулась между тучной женщиной и высоким мужчиной, чтобы, наконец, показаться матери на глаза. Лицо той моментально приняло выражение такой умилительной растерянности, будто она не могла понять, как я здесь оказалась.

— Солнце? — а затем робко улыбнулась: — Как дела?

Я чуть не расхохоталась.

— Матусь, ты как всегда!

Прежняя уверенная охотница куда-то испарилась, вернув мне мою матушку. Митачурла оттаскивали куда-то вбок, и люди, все еще квохтавшие подобно курицам, сдвигались вместе с ним, оставляя нас в покое.

— Пойдем домой? — матуся взяла меня за руку, и мы, под трели просыпающихся птиц, свернули на тропинку до ворот деревни. — Что принесла?

Сначала я хотела сказать «ничего», но потом чуть развеселилась:

— Хорошее настроение!

— Тоже хорошо! — засмеялась матушка. — Помню, в первый раз с пустыми руками пришла. Полусонная куропатка — и та от меня сбежала. — в ее голосе слышалась ностальгия. — Не обидно?

— Не особо. Наоборот, Мондштадт видела, очень красиво. — и судорожно вдохнула, чтобы, не давая себе времени на сомнения, выпалить: — Я хочу в путешествие! Можно?! Я уже достаточно взрослая… в смысле, ну, взрослее, чем… — я сама не знала, что хотела сказать, поэтому слова мешались в несвязный комок.

— Можно.

В первую секунду я не поняла, что она сказала и повернулась к ней, издав невнятный вопросительный звук.

— Можно, говорю. — матуся, кажется, потешалась над моим выражением лица.

Мне не верилось, что она так быстро согласилась. До ворот оставалось всего ничего, но именно сейчас мы остановились.

— Учитель Вим пару лет назад говорил о том, что ты захочешь посмотреть мир, и я… Не скрою, не хотела тебя отпускать, но разве от моего запрета будет лучше? Тогда ты можешь начать собираться тайком и, в конце концов, сбежишь, однако я не буду знать ни где ты, ни достаточно ли вещей ты взяла с собой… Потому…

Она охнула, не договорив. Я прижалась к ней так сильно, как только могла. Она права, я бы сбежала, не разреши матушка мне уйти спокойно, но перед этим я бы попыталась ее уговорить, а собиралась бы, да, втихую, и все же под приглядом дедушки, он бы не дал мне забыть что-то важное. Хорошо, что не пришлось идти на крайние меры.

Решили, что я выйду весной. Сейчас лето, до того, как высохнут дороги как раз сошьем мне одежду, насушим мяса и мыльного корня, выменяем побольше лекарств, в общем, подготовимся.

Мастер Ойген, как только услышал, что я собираюсь в путешествие, словно вознамерился впихнуть в меня все, что возможно. С горем пополам я добила неполучающееся ранее колесо на одной руке, вспомнила свое бытие «дюженкой» — скакала вместе с мелкими по лесу и разделывала туши животных, хотя тогда мастер говорил, что я хорошо справлялась, — в своей манере, конечно, — и больше, конкретно в этом, упражняться мне не надо.

В свободное время, которого теперь стало больше, — мастеру Эверту я о своих планах тоже рассказала, но он, в отличие от некоторых, не загрузил меня работой по полной, а дал отдых. Говорю же, святой человек! — я занималась приготовлениями. Набивала спальник выпрошенным у соседей пухом и перьями, каждый день в течении месяца убирала дом одного вредного старого травника, который в обмен на это согласился собрать мне походную аптечку, выковала, — не с первого раза, ой, далеко не с первого, — себе легкий маленький котелок с «гуляющей» ручкой наверху и сковородку, а еще училась готовить простейшие, но сытные блюда.

Матушка, конечно, помогала, но единственное, что она полностью взяла на себя — одежда. Шить я не умела, а начинать овладевать этим навыком сейчас было бы глупой тратой времени. Однако обучиться штопать дыры и ушивать вещи себе по размеру все-таки пришлось. Матуся учителем была строгим — пока стежки не стали выходить один к одному, результатом она не удовлетворилась.

В такой кутерьме даже мой день рождения как-то смазался. С утра получила поцелуй и поздравления от матушки, а к вечеру пришел дедушка Вим с подарком. Книга с полувыцветшей, но украшенной металлической каймой обложкой оказалась дедушкиным дневником-альбомом времен его путешествий. Первым, что привлекло мое внимание, была длинная закладка в виде синей ленточки со свисающей яркой кисточкой.

— Из Ли Юэ. — пояснил он, видя мою заинтересованность.

Внутри было много вклеенных листов, которые можно было развернуть и получить карту, его впечатления о едва ли не всех местах, где он был, различные заметки, но все это я проглядела мельком, чтобы потом, в пути, изучить внимательнее.

Затем дни будто слились в один длинный, и я только и успевала спросить у себя: «Что, уже яблоки собирать?», «Что, уже первый снег?», «Что, уже зимнее солнцестояние?», «Что, уже ледышки на карнизе тают?».

Но времени даром я не теряла. Носилась по сугробам в нагруженном рюкзаке и снегоступах, привыкая к тяжести за спиной, получилось самой в полевых условиях сделать сахар из цветка и даже, кое-как, ветчину! Нашла кожевника, который снял шкуру с убитого матушкой митачурла взамен на обрезок этой самой шкуры. Шерсть неприятно пахла и была жестковатой, но матуся поколдовала над ней с каким-то отваром и стало гораздо лучше. В подбитом этим мехом плаще я пробегала всю зиму и осталось еще на перчатки с сапогами для матушки.

И вот, с наступлением весны, я начала потихоньку складывать вещи. В один из боковых карманов рюкзака — мешочки с солью и перцем, на дно сумки — летняя одежда, сверху прикрытая более теплой, в набедренные сумки — пустую, пока что, флягу, огниво, лекарства первой необходимости, компас и дедушкин дневник.

Отдельно нужно упомянуть то, как я узнала, что в Монде не действует бартер. Открытие было неприятным, но ожидаемым. Это у нас в деревне, если захотеть, можно пересчитать все население, а Мондштадт был больше, дома — выше, значит, с людьми было также, и на всех того, чем отплатить за услугу не хватит.

Дедушка Вим где-то откопал мешок с золотыми монетками — морой, как он ее назвал. Матушка похмурилась-похмурилась и на следующий день, сидя за столом, уже пересчитывала найденные на чердачных сундуках деньги.

Дедушка не знал, каковы сейчас расценки, но советовал торговаться за каждую монету; в городе продукты покупать не на главной торговой площади, а рядом со входом — на рынке, так выйдет дешевле; кошель — беречь как зеницу ока; о том, что я никогда в городах не была — молчать, иначе найдутся желающие облапошить.

От всех этих правил у меня голова шла кругом, но запоминать все равно приходилось. А кому хочется быть обманутой?

Последними я уложила вяленое мясо, мыльный корень, склянки с жидкими микстурами и мазями, орехи, сухари и некоторую скоропортящуюся еду на первый день дороги; налила воды в флягу. Матушка, кстати, на мое чистосердечное признание в «распитии» настойки отреагировала веселым смехом. Оказывается, она знала обо всем — предложение алкоголя участникам Большой охоты было традицией и неважно, сколько кому было лет.

В вечер перед днем выхода я так волновалась, что заранее оделась в походное: завязала шнурки рубахи, подвернула рукава, закрепила набедренные сумки и, отдельно, охотничий нож с флягой, обула калиги¹, уложила волосы, обвязав их любимой, сделанной из разноцветных обрывков, ленточкой, уцепила на плечи плащ — и, хмурая, встала перед зеркалом.

Матуся, наблюдающая за этими приготовлениями с улыбкой, подначила:

— Спать тоже в этом ложись.

— А вот возьму и лягу!

Но раздеваться все-таки пришлось — сумки врезались в кожу, если лечь на бок, на спине спать мешала прическа, а так, в принципе, меня бы ничего не остановило.

Утро прошло в спешке и чувстве нереальности происходящего. Я правда ухожу? Одна? И даже не у кого будет спросить совета, если вдруг что? Только сейчас меня накрыло тревогой. Может, не идти никуда? Я уставилась на проводящую последнюю проверку вещей матушку со смесью паники и растерянности.

Она, заметив мое выражение лица, вся смягчилась и молча подошла ближе, заключая меня в объятия. Я судорожно выдохнула, чувствуя, как ни с того ни с сего на глаза наворачиваются слезы.

— Ты справишься, все будет хорошо.

Хотелось бы верить, матушка, хотелось бы верить…

Пока было время, я заскочила в кузню — попрощаться. Мастер Эверт потрепал меня по голове, Агнет чуть улыбнулась, Лойс махнул рукой издалека, не став подходить, а Кристина, подмигнув, сунула в руки половину своего обеда — пирожки с мясом. Мне было так приятно. Неуверенность в правильности своих действий куда-то ушла, оставив только спокойствие.

Мастер Ойген не был любителем прощаний, поэтому наше последнее занятие окончилось также, как и все до — будто завтра я снова приду. Было в этом что-то вроде обещания — вернуться и беречь себя.

Рюкзак оттянул плечи. Я, на удачу и чтоб возвратиться, один раз откусила новоиспеченный пирог и постучала в каждую стену нашего дома. Матуся, я видела это по глазам, была готова завернуть меня в одеяло и никуда не пускать, но дедушка, успокаивая, сжал ее плечо.

Выходя за пределы Фюссена я не оборачивалась, чтобы никто не увидел слез на моих щеках.

Теперь только вперед.

_______________________________________

1 - Сапоги с низкими голенищами.