Шлось тяжело. Слезы на щеках подсохли, стягивая кожу, а сопли было нечем утереть, и я постоянно шмыгала носом. Настроение было где-то на уровне подпола или даже ниже, от этого страдало впечатление от природы вокруг — солнце светило слишком ярко, ветер казался леденящим, а противнее небольшой слякоти будто бы не было ничего на свете. Раздражали даже птицы и крио слайм, лениво шевелящийся в тени ели, где еще не до конца сошел снег.

Но чуть позднее мне встретилась группа охотников, возвращающаяся в Фюссен с ночного обхода, и пришлось засовывать свое недовольство подальше, эти люди ведь не виноваты в нем. Они все были уставшими, со следами грязи на одежде, но, тем не менее, выслушав мои сбивчивые попытки коротко обрисовать, куда я иду, чтобы не задерживать их больше необходимого, предостерегли, что по прямой, то есть так, как иду сейчас я, пройти не получится — снесло плотину и нужно идти ниже по реке до отмели. Я сумбурно, но горячо их поблагодарила, и мы разошлись.

Тихо бренчали сковородка с котелком позади и эта мелодия потихоньку убаюкала грусть со следующей за ней по пятам злостью. Двигалась я не слишком быстро, не обманываясь чувством бодрости, иначе можно было быстро устать, делала перерывы, даже если не видела в этом нужды, за несколько часов успела прикончить большую часть перекуса и время от времени сверялась с компасом.

К реке я выбралась аккурат в полдень. Осторожно съехала с пригорка поближе к берегу, чтобы набрать воды в флягу, при этом чуть не навернувшись на скользкой глине, но все-таки выровнявшись. Приметив издалека стайку слаймов у заводи с туманными цветами, я благоразумно отошла подальше, несмотря на то, что нас разделяла река. Береглась, так скажем.

И не зря ведь! Как чуяла! Едва я присела, опустив флягу в реку, как на том берегу что-то зашевелилось. Прямо на моих глазах земля забугрилась и, отбрасывая слаймов в стороны, на поверхность вылезла попрыгунья. Я замерла, почувствовав, как встали дыбом волосы на затылке. Вот так «повезло»! Не успела же ещё далеко отойти! Взгляд судорожно заметался по сторонам: рюкзак недалеко, могу схватить в одно движение, только флягу нужно закупорить и бежать-бежать-бежать.

Уже на этапе «закупорить флягу» план полетел в бездну. Стоило мне чуть неправильно поставить ногу, как я поскользнулась, с громким всплеском и криком грохнувшись на мелководье. Фляга благополучно уплыла вниз по течению.

Попрыгунья заинтересовано дернулась в мою сторону. Тихариться смысла уже не было, и я, подтянув к себе рюкзак, ломанулась сквозь кусты. От скорости, что я развила, все вокруг смешалось в кашу из листвы, стволов и камней. Попрыгунья никак не отставала. Пара лисиц на пути в ужасе шарахнулись в стороны. Я не знала, куда бегу, просто пыталась унести ноги так быстро, что, казалось, не задевала ногами землю.

Твою ж! Впереди вдруг возник овраг. Стопы проскользили перед самым его краем. Спокойно выдохнуть не успела — существо остановилось неподалеку и тут же согнулось, впившись верхушкой в землю. Шипы появились ровно там, откуда я отпрыгнула.

…и широко распахнула глаза, не почувствовав опоры под ногой. Я неловко взмахнула руками, вскрикнув, и все вокруг завертелось. Собрав собой все неровности и отбив бока, более менее удачно остановилась, еще страшась поднять голову. Ну что, эта тварь наконец от меня отстала?

И, словно в ответ, попрыгунья появилась прямо передо мной.

— Да провались ты в бездну! — отчаянно захныкала я.

Цветок-переросток моим проклятиям не внял, зато внезапно замер и так же внезапно свернул листья вокруг себя в кокон, засветившись. Не к добру это, ой, не к добру!

Я поспешила собрать себя в кучу. Все тело прострелило болью, особенно руку. Главное, что не ногу! Я подхватила свалившийся с рюкзака котелок и втопила по дну оврага что было сил. Позади мигнуло, и на меня полетели ледяные снаряды! Господи! Я бежала. Орала от страха и бежала.

Когда все это прекратилось, попрыгунья, — слава всем Архонтам! — преследовать меня больше не стала. По дну оврага плелась я достаточно долго, успела повернуть несколько раз, пока не вышла к бьющему из-под холма роднику, бывшему, видимо, истоком пересохшей сейчас реки. Но стоять я больше не могла и устало повалилась на скинутый рюкзак.

Не до конца высохшая одежда холодила кожу, абсолютно все гудело от боли, чувствовался каждый ком грязи на коже, а желудок уже подводило от голода. Я тихо захныкала, сворачиваясь в клубок. Хотелось в тепло родной кровати, к матушке под крылышко…

Горло свело от тревоги и страха. Меня запоздало затрясло, когда до сознания начала доходить мысль о том, что я едва избежала смерти. Шип вполне мог распороть мой живот, например! А те сосульки! Хоть одна попала бы мне в голову и осталась бы я лежать в той низине!

Я прошлась по кромке. От этого понимания я всхлипнула и завыла. Слезы лились, а я съеживалась так сильно, что становилось больно. Мысли раз за разом возвращались к виду этой опасной двухметровой твари. Я накручивала и накручивала себя, уже икая, пока в какой-то момент мне даже не послышался шорох позади, и я подскочила, испуганно обернувшись, готовая снова бежать. Но там никого не было. И не могло быть, ведь я своими воплями наверняка распугала все живое.

Но лечение страхом прошло успешно — я с колошматящимся сердцем села обратно и попыталась утереть влагу со щек, скорее всего делая только хуже. Я глупо огляделась вокруг, не зная за что хвататься, ведь нужно было и сменить одежду, и более менее отмыться от земли, и, желательно, развести костер, чтобы спать в тепле.

Между тем, чтобы лезть в рюкзак грязными руками и тем, чтобы мокрыми, я выбрала все-таки второе. Вода в роднике, ожидаемо, была ледяной, зато вкусной. Сапоги влаги не боялись, и я просто сунула ноги, одну за другой, под струю, чтобы их промыть. Обратно шлепала я гораздо быстрее, хоть и прихрамывала, потому что подтащить к воде рюкзак не догадалась, а рубашку уже сняла.

Тут меня ждала очередная проблема. Как только я открыла сумку, в нос мне ударил острый травянистый запах. Я заскулила от осознания. Лекарства! Все, что было плохо закупорено, разлилось и рассыпалось! И мало того — это все впиталось в одежду, даже если было отделено перегородкой!

Я почти разрыдалась снова. Чтобы этого не случилось, судорожно вдохнула и запрокинула голову, останавливая подступающий к горлу комок. Кину все как есть, ради всех Архонтов, запах травы — меньшая из забот.

Рубашка, что была на мне почти не пострадала, зато вот накидка и я — очень даже. На боках, плечах и бедрах уже начали проявляться смачные синяки и кровоподтеки, припухло и покраснело запястье, а плащ был усеян прорехами, оставшимися от моей пробежки по лесу. Я скривилась. Это ведь все надо зашить еще. И себя с ног до головы обмазать тем, что осталось.

С мазями, — ура! — все было в порядке. Я почти с наслаждением дышала родной гадостью, вазюкаясь в ней, будто плескалась в душистой бочке, но, тем не менее, приплясывала от холода. Дожидаться высыхания не стала, — а смысл? Все равно все стирать, — и быстро оделась, даже накинула зимнюю накидку сверху, закутавшись в нее по самые брови.

Все, туши свет, больше я с места и на сантиметр не сдвинусь. А свет действительно тушили. Копошилась я, оказывается, так долго, что солнце уже начало садиться. Итоги дня неутешительные. Костра как не было, так и нет; ничего не зашито и не постирано; я не накормлена; спальник не расстелен, ведь, дабы не испачкать, для него нужен был хотя бы тонюсенький слой лапника, а собирать его сил не осталось; фляга уплыла; все тело болит; курс сбился и я даже не знаю, где я.

Матушка, узнав об этом, схватилась бы за голову. Мне тоже хотелось. Но… плащ я зашью, а фляга — не компас, обойдусь, у меня вон, миска есть. Так что не все так плохо. Или мне просто хочется так думать, чтобы не начать размышлять о возвращении в Фюссен.

Я могла завтра же с утра наткнуться на патруль охотников и попросить проводить меня к деревне. Матуся тут же меня накормила бы, налила в бочку воды, а потом ходила бы по дому испуганной птичкой, слушая мою историю о попрыгунье. Я невольно улыбнулась.

Может, не так уж и нужно мне это путешествие? Дома ведь хорошо. Матушка с дедушкой, кузница, учения у мастера Ойгена… А еще безопасные стены, за которые можно выйти только по веской причине; знакомые лица, что назовут трусихой; и спокойная рутина, утягивающая тебя в болото тоски.

Я слабо усмехнулась. Вот и решили. Путешествию быть. Да, страшно представить, что будет дальше, если такие сложности появились едва-едва я вышла, однако нежелание жить в Фюссене перевешивало любые минусы. Вернуться я всегда успею, коли станет совсем невмоготу.

Еще немного попялившись в подступающую темноту, я обдумала возможность остаться здесь еще на день. Привести вещи и мысли в порядок, так сказать. Место более менее удачное — вода рядом, вокруг хвойный лес, а значит, никакой растительности с жучками под боком.

Я вяло пожевала сушеного мяса с горсткой орехов, чтобы приглушить голод, и улеглась в корнях ближайшего дерева, неловко подтянув ноги под себя. Удобного было мало, но в черноту сна я провалилась как по щелчку пальцев.

Проснулась, разумеется, вся продрогшая и еще до рассвета. Отдохнувшей я себя тоже не чувствовала. Пришлось разминаться, кряхтя от боли в спине и шее. Затем я, снова вымазавшись в жиже, прошлась вокруг моего импровизированного лежбища, выискивая хворост посуше. По дороге также нашлось несколько съедобных грибов, которые я срезала, счастливая чуть не до писка. Завтрак!

Пока я возилась, солнце уже поднялось, однако это не помешало мне наконец разжечь костер и, плотнее запахнув плащ, усесться рядом. Я насадила на вымытую веточку последний пирожок Кристины, который я вчера не нашла впотьмах, и небольшие рядовки¹. Пирожок пах лекарствами, но я не обратила на это ни малейшего внимания. Тесто и грибы немного подгорели, пока я пыталась достать их из костра, когда прутик вдруг обломился, но, о, Архонты, для меня сейчас не было ничего вкуснее! С голодухи-то, поди невкусно!

На этом радость кончилась и пришлось браться за решение проблем. Первым делом я, недовольная студеной водой, принялась стирать. Пальцы мне за такое купание спасибо не сказали и гнуться, чтобы развесить белье по веткам, отказались. Но я их переупрямила.

Работа спорилась, лишь изредка замедляясь из-за еще не заживших ранений: собрать еще дров, лапника, пройтись подальше и поставить силки на зайца. А вот идею полезть в птичье гнездо пришлось с сожалением отмести. Со стоянки я двинулась только спустя два дня, когда до конца высохла одежда и с руки спал отек. Первый день я носилась, словно ужаленная, будто бы опаздывала куда-то и потому, от нетерпения, едва не подгоняла ткань на ветках быстрее сушиться. В голове как-то не укладывалось, что не обязательно скорей-скорей добираться до Мондштадта, можно ведь задержаться где-то или просто не торопиться. Но я так хотела туда, вбила себе, что путешествие начнется только оттуда, хотя оно уже началось и наслаждаться каждым шагом тоже надо сейчас.

На воле все стало одновременно проще и сложней. «Сложней» все-таки в большей степени, это да. Готовить приходилось не из того, что любо, а лишь бы съедобно и чуть сытнее воды. В середине весны ни о каких ягодах и разнотравье мечтать не приходилось, только побеги черемши² да коренья. Купаться было почти негде, а если и находилось местечко, то всю грязь я одним только мыльным корнем до конца смыть не могла. Для меня, обожающей чуть не по часу отмокать в бочке, это было настоящей проблемой. Из развлечений были только собственные мысли и дедушкин дневник. Со скуки я даже вернулась к тренировкам. В деревне я думала, что меня уже от них тошнит, ан нет! Как только стало нечего делать — как миленькая отправилась на пробежку. Мастер Ойген там икает, наверное, все-таки вспоминаю его только так!

Отдохнуть валилась под дерево: спиной на землю, ногами — на ствол. И замирала. Лениво считала облака, похожие на птиц, тихонько напевала себе под нос праздничные песни, а когда все затекало, лазала по деревьям, распугивая живность.

С погодой, на мое счастье, пока везло. Тучи, если и собирались, то над дождем раздумывали относительно недолго и вскоре расходились. Зато по дороге мне встретились уже две деревни хиличурлов, и это я еще через реку не перешла! Поселения я обходила по широкой дуге, здраво оценивая и численное преимущество возможных противников, и свои посредственные способности.

Но вот не уложить какую-нибудь плохо вооруженную двойку монстров на приличном расстоянии от основной группы я просто не могла себе отказать. По возможности я сначала сооружала ловушку, загоняя в нее глупых хиличурлов как дичь, или использовала против них рельеф местности, однако и рукопашной не пренебрегала, чтобы навыки не забылись. Веселилась таким образом я всего несколько раз, просто чтобы не огрести случайно по несдержанности от прибежавших на подмогу противников посерьезнее.

Мастер Ойген мог бы гордиться — я соблюдала все его правила: на рожон не лезла, от легкой победы не зазнавалась, — старалась, по крайней мере, — осторожностью не пренебрегала, с ранениями, даже малейшими, в бой не шла, а планов сражения составляла минимум два, просто на всякий случай.

Реку я перешла вброд в обед шестого дня своего путешествия. Да уж, ушла не так уж чтобы далеко, а сколько всего успело случиться. Я чуть посмеялась. Как бы теперь не уйти на два шага назад, вновь убегая от какой-нибудь гадости.

Спокойный ход мыслей прервало какое-то постукивание на грани слышимости. Я тут же замерла, вслушиваясь. Река шумно пела, и приходилось прикладывать усилия, чтобы понять, что это такое звучало. Я повертела головой, определяя, с какой стороны стук лучше слышно. По всему выходило, что откуда-то снизу и слева. Осторожно отодвинув траву одной рукой, другой держа нож, я с удивлением наткнулась взглядом на голубое летающее существо. Оно медленно кружило над чем-то темным, едва выглядывающем из воды. Предмет, прибиваемый волнами, сталкивался с камнями, издавая тот самый звук.

Существо не меняло курса, на движения не обращало внимания и, в целом, создавалось впечатление, что ему на меня плевать. Подозрительность подняла голову, призывая ничего не трогать, а лучше уйти поскорее. Но Любопытство, наконец получившее раздолье за пределами Фюссена, сдаваться так просто не собиралось.

Что это за существо я не имела ни малейшего понятия, однако оно не проявляло ни агрессии, ни какой-либо реакции. Это внушало некоторую уверенность. Я немного помялась, но затем вздохнула. Это же ведь настоящие приключения, верно? Какая из меня путешественница, если я пройду мимо такого приглашения!

Придя к соглашению в своей голове, я просто взяла из подсумка какую-то тряпицу и уже с ее помощью потянулась к предмету. Тут существо дрогнуло, — и я вместе с ним, — и поплыло куда-то в сторону. Я с опаской проследила за ним глазами, но далеко оно не улетело, и замерло.

Что теперь? Чего оно от меня хочет вообще? Я мотнула головой и все-таки вернулась к предмету, поднимая его повыше. И чуть не закричала.

Фляга! Это была моя фляга! Я, тихо пища, прижала ее к груди. Вернулась, родненькая! А я уж думала все! Я быстро промыла ее от тины и сделала небольшой привал, чтобы прокипятить воды. Существо с места двигаться не собиралось, точнее, оно как бы шевелилось, но ни в одну из сторон не продвигалось. И что мне, за ним, что ли, идти? Быстро сменив сапоги и штаны на сухие, я несмело шагнула к существу. Как только я приблизилась, оно наконец продолжило путь.

Так мы и шли, пока впереди не показалась какая-то маленькая, не выше моего колена, каменная статуя с выемкой на верхушке. Существо подлетело к ней вплотную и вдруг сверкнуло, распадаясь, а в этой самой выемке появился огонек. Но самое интересное произошло дальше. Рядом со статуей начало что-то появляться, и уже через секунду передо мной стоял сундук!

Первый, совершенно детский порыв ринуться открывать его сию секунду я подавила у самой крышки. Мастер Ойген мне за такую неосторожность щелбан бы выписал! В голове сам собой возник его голос:

«А вдруг ловушка? Что это вообще за сундук? Откуда появился? Проверь поверхность на яд!» — и я со всей тщательностью, будто в извинение за оплошность, последовала его совету.

Цвет сундука везде был одинаковый, никаких подозрительных отблесков я не обнаружила, запах так и вовсе отсутствовал, как и любые потертости и следы от травы на боках, словно сундук и правда появился только что, а не стоял тут изначально. Это все было, конечно, очень странно.

Я повертела головой по сторонам, как будто откуда-то из-за деревьев сейчас выйдут люди, которые так аккуратно его сюда доставили. Но лес безмолвствовал. Птичьим свистом и шуршанием мелких грызунов, правда, но безмолвствовал. В последний раз оглядев сундук, я резко, не давая себе передумать, дернула крышку вверх.

Ничего не случилось. Буквально. Сундук просто… открылся? Никто оттуда не выскочил, ничего не взорвалось и не заискрило, и даже существо так и продолжало мерно гореть голубым в своем «домике». Я фыркнула от собственной глупости и полезла смотреть сундучьи внутренности.

Первой на глаза попалась книга невнятного коричневого цвета с большим ромбом посередине, совершенно неприглядная, хоть и, кажется, новая. Затем в руках у меня оказалась морковка. Мытая! Я рассмеялась так сильно, что заслезились глаза. Что, думала в сундуках только несметные богатства? Поешь-ка овощей!

— Фух… Хватит, — потихоньку успокоилась я, вытерев лицо рукавом.

Нашлось также пару горстей Моры. Я бережно ссыпала их в подсумок, чтобы потом, когда вернусь на стоянку, убрать их в мешочек к их братьям. Последним «сокровищем» стала повязка с зеленой лентой, на голову, видимо.

И как только я вытащила ее, сундук истаял! Рано расслабилась, называется. Я провела рукой там, где он раньше стоял и не почувствовала совершенно ничего. Только трава была чуток примята, а так — словно я свои находки из воздуха вытащила.

— Мда-а, — со вздохом осмотрела я все, что достала. — Негусто.

После возвращения к стоянке я переложила поудобнее свои новые пожитки, немного перекусила, вытянула себе на ужин рыбину, прямо на моих глазах неудачно стукнувшуюся о камни, сразу набрала воды на уху в котелок и отправилась дальше. Ночевать на берегу реки не хотелось, а то мошкара заест — только в путь, еще и с воды вечером холодом потянет.

Идти быстрее меня подгоняла мысль о супе. Морковь у меня теперь как раз есть, брошу еще в бульон крупы, яиц в миске взобью, туда же мелконарезанных листочков черемши, мм… Я сглотнула набежавшую слюну. Сегодня у меня практически пир.

После того, как река осталась позади, природа вокруг начала отряхиваться от зимы, казалось, не по дням, а по часам. Иначе как объяснить то, что уже ближе к раннему вечеру я переоделась из своей нынешней довольно теплой одежды в «летнюю»?

Дальше идти не стала, обосновалась тут и уже через пару часов, чуть давясь и обжигая рот, второпях уплетала самую вкусную уху, что я когда-либо пробовала.

Несмотря на тепло, на ночь я все равно укрылась одеялом спального мешка по самый нос и, ворочая в голове мягкие ленивые мысли, смотрела в темное небо, усыпанное звездами до тех пор, пока не заснула.

Продолжая путь, я стала замечать, что хиличурловских лагерей вокруг значительно прибавилось, — иногда даже бывало, что деревня побольше плавно перетекала в две стоянки поменьше, — а оттого двигаться приходилось с максимальной осторожностью, чтобы не наткнуться случайно в кустах на какую-нибудь разведгруппу или вроде того. Это, хотя и прибавило хлопот, не было так уж удивительно — все-таки охотники зачищали и патрулировали территорию только с нашей стороны реки и земли здесь были по-настоящему дикими.

Отдыхать буквально на виду у всех, кто мог посмотреть вниз и найти меня было страшно, поэтому я очень плохо спала, постоянно просыпаясь, и затем все время ходила разбитой. При этом мне надо было каждый день шустро и с оглядкой преодолевать большие расстояния, чтобы как можно быстрее выбраться из «зоны повышенной опасности», как по-умному я назвала это у себя в голове. Через трое суток такого темпа я начала с исследовательским интересом поглядывать на деревья. Упаду во сне или нет?

Однако проверить я не успела.

Все в том же ритме тренировочного шага, — который на самом деле километр-трусца-полкилометра-шаг, — на какой я сменила после реки прогулочный, утром, на десятый день, я вывалилась из леса на открытое пространство. Я поставила руки козырьком от яркого света солнца и, смаргивая усталость и двоение в глазах, огляделась.

Вокруг были одни горы. Похоже, я на верном пути. Отметив в стороне едва-едва спрятанную холмом маленькую группу монстров, повернула голову дальше и тихо ахнула — Монд был совсем близко! Практически рукой подать!

Эта новость словно бы придала мне сил. Я споро перебирала ногами, однако в этот день до города не добралась, решив заночевать в небольшом углублении скалы, когда увидела издалека обрыв.

«На заре нужно будет найти обход», — измученно зевала я, еле держа веки открытыми. Наконец-то я спала спокойно до самого рассвета, не подскакивая с ошалевшими глазами каждые полчаса-час в порыве тревоги.

Привычно собравшись, я тут же потопала вдоль линии утеса, поворачиваясь одновременно с этим к своей цели спиной, и даже не стала завтракать — настолько сильно мне уже хотелось наконец попасть в Мондштадт. Склон пошел на спад и поэтому идти стало не в пример легче. Здесь же обобрала кустик валяшки, — тут она не то что цвела, а уже во всю плодоносила! — и шла, наслаждаясь разливающейся по языку ягодной сладостью.

Вспомнив детскую считалочку, я сопровождала каждое свое действие ее строчкой. Вот — я обошла стайку анемо слаймов, вот — я спрыгнула с каменного выступа, а вот — я натыкаюсь взглядом на человека. Подождите, человека? Ух ты, и правда человек! С огромным рюкзаком и в зеленой одежде. Наверняка тоже путешествует! Надо пойти поздороваться, тем более, что прямо рядом с ним находится проход, который мне нужен, чтобы спуститься отсюда.

Вежливость, Тиль, помни о вежливости. Это ведь первый, с кем ты будешь говорить за пределами Фюссена!

«Доброй дороги, брат-путник. Доброй дороги, брат-путник», — повторяла я про себя, заламывая от волнения пальцы и приближаясь к мужчине.

— Бобры и берлоги, распутник! — кажется, глаза на лоб полезли у нас в одинаковой степени. Господи, какой кошмар! — Извините! — спешно пискнула я и, спасаясь от позора, юркнула в проход, чтобы сорваться на бег.

Щеки горели от стыда и даже ветер не мог их остудить. Лишь когда над головой сомкнулись кроны деревьев, я села на корточки и с размаху стукнула себя лбом о ствол. Трижды.

— Какие бобры и берлоги?! Какие распутники?! — тихо верещала я. — Все, это конец, я возвращаюсь в Фюссен! Моя репутация втоптана в грязь! — отчаянный скулеж доносился из моего рта.

Я закрыла лицо руками, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, а причитания все лились и лились. Я уныло надеялась, что этот человек не будет никому рассказывать про странную девчонку, которая выпалила ему в лицо несвязный бред, да еще и обозвала. А лучше пусть он вообще забудет эту ситуацию как страшный сон!

В деревню, даже если бы захотела, вернуться вот прям сейчас не получилось бы. Тот проход, из которого я выбежала — судя по всему, единственный способ подняться на скалу. Снова проходить мимо этого мужчины? Да я скорее по стене утеса поползу!

Уняв наконец свои стенания, я вышла из рощицы, в которую забежала, чтобы разобраться, в правильном ли я вообще месте нахожусь, заодно вытащила дедушкин дневник и развернула вклеенную туда карту. По идее, мой путь должен был проходить напрямки сквозь Горы Буревестника, а затем уходить в Шепчущий Лес, где уже не так далеко Монд. Для меня ориентиром могла служить статуя Барбатоса, отмеченная на карте и находящаяся в озерце, похожем на рукотворное.

Я прошлась вперед и вправо, заметила несколько кучек хиличурлов и какое-то синее свечение чуть дальше. Наверное, это и есть статуя. По крайней мере, в дневнике она описана именно так. Подходить вплотную я смысла не видела, поэтому, прикинув угол, подправила маршрут, и вошла в Шепчущий Лес. Густая листва почти что отрезала солнечные лучи, и здесь царил приятный глазу полусумрак.

Вокруг я видела довольно много кабанов, хоть они и разбегались, но я точно знала, что смогу их поймать при необходимости, ведь они были какими-то упитанными и… не домашними, но близко. Я видела диких кабанов — те не выходили из зарослей, в которых спали, до наступления ночи, а клыки были гораздо внушительнее. Видимо, этих разводят, несмотря на относительно свободное передвижение, и если нужно — убивают³. Удобно. И умно.

Отобедала я, как и хотела, свиным мясом. Жир падал на угли, шипя и поднимая в воздух прогорклый запах. Желудок с наслаждением принимал столь сытную пищу. Это тебе не зелень да орехи!

После отдыха я предпочла ускориться, чтобы войти в город до заката. Время от времени я, кисло кривясь, вспоминала свою неудачу в завязывании разговора, но всячески старалась отгонять эти мысли. Это выходило легко — близость Монда действовала на меня воодушевляюще. Настроение поднялось так сильно, что улыбка почти не сходила с моего лица и хотелось подпрыгивать на каждом шаге. Дорога будто бы сама стелилась мне под ноги, и я иногда озорно распинывала камушки с обочины.

Через какое-то время света стало больше. Лес редел. Я радостно прибавила ходу, чтобы спустя пяток минут выскочить с другой стороны кедровника. И взволнованно подпрыгнула. Я дошла! Просто в голове не укладывается!

Вблизи город оказался еще выше, чем мне виделось издалека. Широкий мост создавал впечатление гостеприимности, а каменные стены с башнями наоборот — недостижимости. Я рванула вперед так быстро, словно за мной кто-то гнался.

Мондштадт, я уже здесь!

____________________________________________________

1 — весенние грибы (семейство Рядовковые)

2 — дикий чеснок или Медвежий лук (листья могут использоваться в салатах, например)

3 — да, я знаю, что это делают в окрестностях Спрингвейла, однако я не могу представить, что в Монде есть только одна деревня, поэтому у меня их будет две, не считая Фюссена.