ты ещё не готов смотреть,

только сказка уже пошла.

на заброшенной маленькой станции в ноябре суматоха и шум, если коротко, то аншлаг. чемоданы, рюкзак, кем-то брошенный в суете, разномастые сумки и свёртки, толпа, толпа; сразу видно, ноябрь пришёл в этот странный день увести за собою, помочь навсегда пропасть. вот ходи здесь и жди; а захочешь куда присесть — не найти ни кусочка пространства, терпи, держись...

в это серое утро меж прочих Гил тоже здесь —

уезжает, как принято, в чью-то чужую жизнь.

трудно сразу сказать, чем закончится всё потом. даже что будет завтра — узнаешь почти во сне. им едва ли семнадцать, всем тем, кто покинет дом, но у этой судьбы слова "дом", скажем, вовсе нет. эта новая жизнь либо выплюнет, либо съест. что из этого хуже, так сразу и не скажу.

Гил почти не расстроен, просматривая досье — у его новой жизни чудесное имя Джун. впрыгни в поезд, земли на удачу коснись едва, да вагон поприветствуй, ему ведь тебя везти. Джун родится не завтра — ну, сколько там, месяц, два? только ангел для крошки сегодня уже в пути.

как и сотни других.

нет ни выбора, ни пути: этот жребий извечный расписан на все года.

это — выйти из дома, и с близкими разойтись, и до жизни финала не встретиться никогда. одному в миллиарде везёт, но в такой игре ни друзьям, ни врагам вслед с надеждой смотреть не смей.

от заброшенной маленькой станции в ноябре поезда до утра одиноко ныряют в смерть. вот последним составом уносит почти-детей в те другие миры, где опасней, чем на войне —

и вокзал замирает в предутренней темноте, чтоб дождаться когда-нибудь новых осенних дней.

***

а когда старый мир твой окажется напрочь стёрт, оглянись посмотреть, что готовит теперь судьба.

Гил сидит на крыльце, наблюдая, как Джун растёт: первый зубик и шаг, первый парень, диплом и байк. ни разбитых коленей, ни сердца в осколки, глянь — повезло, говорят, ведь и вправду же повезло оставаться всю жизнь исключительно у руля; будто ангел какой прикрывает тебя крылом?..

охранять эту девочку, в целом, почти легко. значит, врали о том, как судьба будет тяжела. дни летят друг за другом, сплетаясь в огромный ком, и на те, что прошли, смотришь будто из-за стекла. даже память не мучает.

даже один — солдат.

даже старый вокзал перестал приходить во снах.

может, всё и хотел бы до детства вернуть назад, но она без него б здесь осталась совсем одна. а вот так бросить ту, с кем с рождения ты знаком — просто мерзко, пусть и не с проблемой, и не в беде.

он никак не пытается древний сломать закон, по ночам только шепчет ей в ухо:

— я Гил.

— я здесь.

не услышит, услышит? по правде, везёт не всем. трети две подопечных не слышат так глубоко.

это, в общем, и есть наихудшая из проблем: тот, кого охраняешь, не знает, кто ты такой, и увидеть тебя может только в предсмертный час. это крайне нечестно, но правила не сменить.

он умрёт вместе с ней, вопреки всем смешным речам, дескать, ангелы вечны, лишь люди считают дни. это тоже не страшно, смерть — друг, а не главный враг, только, глядя в лицо ей, признай очевидный факт:

ты хотел бы быть другом тому же, кого спасал,

но, в конце-то концов, не положено, знаешь сам.

много лет этим мыслям — ну, столько же, сколько Джун. и уже серой дымкой путь выстелен по утрам.только ангел и сможет увидеть по багажу, по следам у порога, по крыльям — уже пора. он боялся — не сможет. но вроде бы повезло.

ни на что не надеясь, он сядет в последний раз к изголовью кровати, со скрипом сложив крыло. это было неплохо — все эти года, без двух юбилейная цифра, но жаль, что не быть другим...

он вздохнёт глубоко, и тогда она скажет вслух:

— погоди-погоди, я ведь, кажется, знаю... Гил?