мне мама сказала — ты был, безусловно, лучшим. и как человек, и особенно как отец. умел, если нужен, быть рядом, молчать и слушать, всегда защищал, как фонарики в темноте, ты мог, говорит, сделать всё из чего угодно — пирог из черники и кашу из топора, веселье и праздник во время любой погоды, пиратский чертог из песочницы во дворах. она до сих пор сохранила твои мольберты, хотя рисовать, говорит, перестал давно. она даже верит, что ты был почти бессмертен.

но где ты теперь, идеал моих детских снов?

она говорит, ты был лётчиком — круче многих. она говорит, ты разбился, когда летел. такое обычно лишь ложь, только, видят боги, она не врала никогда о тебе, отец. ещё, правда, мне через день говорили в детстве, что я тебя знал, что я вспомню, как ты придёшь — ведь ты точно жив, ведь огонь для тебя лишь средство, ты даже для смерти был слишком, увы, хорош.

мне нравилось верить. семейное, знаешь, дело. она была счастлива, думая о тебе, а я… я поддерживал маму, как та хотела, и шёл, будто ты, сам готовить себе обед. и пламя любил, и тянуло всегда безумно наверх, к облакам, где отчаянно высоко.

наверно, я знал. или просто себе придумал: на самом-то деле ты не человек — дракон. на самом-то деле ты любишь нас больше жизни, вот только не можешь сейчас показаться в свет. и мы, может, больше похожи, чем мне казалось, и я, может, тоже умею летать — как ты.

не знаю, во сне ли мне мама о том сказала, но к вере своей я теперь создаю мосты:

однажды на улице что-то закроет солнце, и цвет чешуи, так похожей на зеркала, я сразу же вспомню —

как только меня коснётся

огромная пыльная тень твоего крыла.