Лошади громко фырчали и с долей недовольства едва подёргивали головами. Но не смотря на усталость, а за весь день потрудились они изрядно, верные помощники разведчиков живо брели по просёлочной дороге, хлюпая копытами по лужам. И дождь — несостоявшийся музыкант — тоскливо заводил свою долгую песню, которая обещала продлиться всю ночь напролёт. Тонкие прозрачные стрелы воды падали с сизого, затянутого плотной пеленой низких туч неба, питая деревья и траву живительной влагой. И от этой вездесущей сырости, нагло пробиравшейся под куртки и военные плащи, могучие ели гордо расправили пушистые зелёные плечи, а густая трава благодарно закачала головой. Но солдаты точно не были с ними солидарны, хмуро опускали головы и кутались в зелёные плащи.
Один из отрядов разведчиков, который занимался зачисткой территории стены Мария, возвращался обратно в штаб, лелея сладкую надежду отдохнуть и согреться. Однако возвращался не в полном составе, лишь половина. А вторая отправилась под руководством капитана на проверку ещё одного поселения, затерявшегося в густой роще. Они разделились ещё в районе полудня, и поддерживали связь с помощью дымовых сигналов. Операция по зачистке проходила более чем успешно, стычки с титанами, если они и случались, заканчивались без жертв. И за весь день, проведённый в пути, солдаты больше изнурились от холода, сырости и ледяного ветра, который коварно заставал их врасплох. Однако уже ближе к вечеру капитан отправил к ним Конни с приказом отправляться обратно в штаб. И недоумённо пожав плечами, разведчики выполнили указание.
Однако Аккерман упёрто теребила эту ситуацию за ниточки в своей голове, рассматривала её со всех сторон, пытаясь проследить логику. Разделение на два отряда было для неё понятным, во-первых, в меру продуктивности всей операции, во-вторых, в меру доверия и уверенности капитана в её способностях и талантах. Он и сам об этом открыто заявил ещё на рассвете, когда они седлали лошадей и отправлялись в путь. Поэтому и отдал приказ Аккерман оставаться за главную, когда пришло время разъехаться в разные стороны. И в тот момент она поймала себя на мысли, что совсем не хочет его подвести. Не провалить операцию, не разочароваться самой в себе, а именно не подвести его.
Хоть это по-прежнему казалось чем-то странным, но она уже далеко не один месяц замечала за собой подобные проблески мыслей и чувств. Смысла даже нет говорить о безудержно выросшем уважении и подозрительной симпатии в его адрес. Для неё каждая похвала из его уст, или поблажка, или просто обращение по имени, а не по фамилии, стало похоже на сладкую конфету, к которой она, как маленькая смелая девочка, тянула руки. И ведь он отвечал ей тем же, снисходительностью и теплотой, глубоко скрытой на дне стальных радужек, но такой видимой для неё.
Незаметно для них обоих эти холодные, пропитанные неприязнью, даже враждой исключительно рабочие отношения вдруг переросли в нечто сложное и многогранное, скрытое и душевное. Всё началось с уважения, причём взаимного. И то, что сейчас имелось между ними, это точное понимание с полуслова, полувзгляда, рассуждения не только в одном направлении, но и на одной волне, сильными живыми корнями вплеталось именно в уважение, в почтение к железобетонным внутренним стержням друг друга. Они оба едва склонили головы в этом непонятно откуда возникнувшем противостоянии двух сильных личностей. И капитан, разумеется, был первым.
За многие ночи размышлений, Аккерман шокированно докопалась до истины, что он ведь, действительно, не пытался её сломить, переделать. Скорее подал пример своим смирением перед её пылом, а она, сама того не понимая, как неумелый ребёнок сделала всё по наказу и правильно. И теперь каждый раз при этой мысли она хваталась за голову, поражаясь собственной слепоте и его удивительной мудрости.
— Уже совсем скоро. Вон там уже видно огни лагеря,— отрадным голосом протянула Саша, показывая рукой на маячущие в сизо-зелёном буйстве красок крохотные золотые точки.
Все надеялись как можно скорее добраться до лагеря, до кружки и тарелки чего-нибудь горячего, до тёплого покрывала и мягкого матраса. Поэтому за ребят, которые остались позади, и капитана почти никто не думал, кроме Аккерман. Она утонула в далеко неспокойном океане собственных мыслей, и даже замечание Саши не вырвало её из этой бурной штормящей пучины. Они почти добрались до лагеря, и остальным пора было бы их догнать. Но сколько раз Аккерман не бросала тревожные взгляды назад, постоянно натыкалась на серебристый туман и тёмные силуэты деревьев.
Для всех её товарищей этот, на самом деле короткий, отрезок пути растянулся в пылком ожидании отдыха, а вот сама Аккерман не заметила, как пушистые изумрудные ветви расстворились в мгновениях и махнули им на прощание. И очнулась она только, когда подошва казённых сапог повстречалась с влажной землёй. Лошадь облегчённо и радостно зафырчала, выпустив из ноздрей в холодное сырое царство клубы горячего дыхания. Нужно было собраться с мыслями. Как-то привести себя в порядок после целого дня зачистки. А у Аккерман в голове царил такой же густой сизый туман, как на улице.
Не снимая капюшона и хмуро опустив голову, она неторопливо побрела в сторону небольшого деревянного здания, которое, среди немногих уцелевших в этом поселении, распределили отряду капитана Леви. До ушей постоянно доносились голоса солдат и хлюпанье копыт, а перед носом то и дело мелькали чьи-то сапоги, но Аккерман упорно не поднимала глаз, потому что категорически не хотела или была не готова с кем-то разговаривать.
Ребята уже суетились на кухне, а кто-то настойчиво пытался договориться с печью, которая никак не хотела разгораться. Окинув внимательным взглядом эту дружную компанию, Аккерман сделала вывод, что они обойдутся и без неё, без её советов и указаний. В их шумной суетливой команде вряд ли сейчас найдётся место её хмурости и озадаченности. Поэтому, тенью прошмыгнув по коридору, она добралась до той комнаты, которая больше всех сейчас была ей нужна.
Узкая деревянная дверь с тихим скрипом захлопнулась, а потом мокрый зелёный плащ упал на низкую тумбочку. Даже вода в большой чугунной кастрюле согрелась на удивление быстро, словно почувствовала свою важность в этот самый момент. А для продрогшей Аккерман она действительно сейчас стала на вес золота. Как бы она не старалась держать на себе маску решительности и отваги, будто ей нипочём ни холод, ни дорога, внутри всё сжималось и дрожало от этой беспощадной сырости и коварного ветра. И только здесь, в стенах этой безлюдной ванной комнаты, она смогла снять с себя вид непробиваемой Аккерман, вначале устало закрыла лицо ладонями, а потом с упоением набрала ковшик тёплой воды из кастрюли.
Прозрачные капельки начали сбегать по бледной от холода коже, оставляя за собой блестящие в свете лампадки дорожки. А в воздух ворвался мягкий запах мыла. Того самого, редкого и особого, которое когда-то отдал ей капитан. Каждый раз, когда этот небольшой белый брусочек оказывался в её руках, в голове воскресали картинки и звуки того странного разговора, который белой вороной возник в их ещё тогда напряжённых отношениях, как молния сверкнул от одного края неба до другого и булыжником ударил Аккерман в голову. Вероятно, именно после него она смогла посмотреть на капитана под другим углом, заметить в нём очень многогранную интересную личность. А дальше всё пошло как по накатанной, и это поражало её не меньше. И сколько же места он стал занимать в её голове!
Тишина нашёптывала остаться подольше в объятиях тёплой воды, и Аккерман сама этого хотела. Но голоса за дверью стали слышнее, а, значит, ребята уже закончили с ужином, и её одиночество вскоре должно было нарушиться. Поспешно накинув одежду, она вернулась на кухню. Приятный душок тепла на цыпочках разбрёлся по всему дому от затопленной печи, и манящий аромат ухи, горячей и свежей, пробрался до самого тревожного озябшего сердца.
— А ты чего с нами не поела? Там всё горячее,— в голосе Саши, с которой они встретились прямо в дверях кухни, звучали лёгкие отголоски переживания.
Аккерман не успела сложить в мыслях хотя бы смутный образ ответа, да и по глазам Саши видела, что её это волновало далеко не в первую очередь. Но неожиданно входная дверь распахнулась, впустив в дом неприлично свежий запах хвои и дождя, и на пороге появились две фигуры в плащах. За несколько шагов Жан оказался рядом с Аккерман. Ещё по пути он устало стянул с головы капюшон, а потом облегчённо и тихо выдохнул: «Мы вернулись». А за его спиной Армин копошился, стягивая с ног сапоги. Весь отряд оказался в сборе, но по-прежнему не доставало одного, ключевого звена — капитана.
И не увидев его невысокой фигуры, Аккерман с тревогой заглянула в медовые глаза Жана, лелея надежду на любой другой ответ, но только не тот, о котором думала.
— Бедняги. Вы совсем промокли. А где капитан?— на последней фразе её голос резко изменился.
— Ты же его знаешь,— с глубоким вздохом ответил Кирштайн,— Как всегда полез в самое пекло. Он отправил нас в штаб, а сам поехал к отряду Вильнера. Они попали в небольшую западню,— солдат говорил совершенно спокойно, потому что такие ситуации происходили у них регулярно.
Но для растрёпанной Аккерман даже привычность этого факта не стала веским оправданием. Она незаметно для всех сжала кулаки и сглотнула, а сердце в груди начало так предательски тревожно биться. Она искренне не могла понять, почему никому нет до этого дела, почему все думали только о том, как бы поскорее стянуть с себя насквозь промокшую одежду и лечь спать. Но и для них и для неё находились веские и вполне логичные оправдания. Жан не стал вдаваться в подробности о том, как прошла операция. Главное, что они вернулись живые и даже целые. А насчёт капитана, никто даже не смел и думать, что в эту дождливую ночь он мог просто не вернуться к своему отряду. От рассеянного внимания Кирштайна, конечно, не скрылось то неприкрытое волнение, которое напитало голос далеко не безразличной для него девушки, но солдат отмахнулся от этой детали, словно от назойливой мухи, и целеустремленно двинулся на верхний этаж в компании Армина.
Каждый из них погряз в той суровой солдатской жизни, которая диктовала свои строгие правила, и теперь влекла их на долгожданный отдых, какие-то несколько часов сна. А вот для Аккерман правила диктовало пылкое сердце. Втянув в лёгкие щедрую порцию тёплого воздуха, она зашла на кухню, где разливались золотистые реки света от лампадки. И полная тарелка горячей ухи добавила ещё шипотку уюта в эту атмосферу.
Но и тарелка опустела, и посуда, вся вымытая и вытертая, оказалась на положенном месте, и в коридоре стало тихо, все поспешно разошлись по комнатам, а Аккерман всё никак не решалась переступить порог кухни. Сон не то, чтобы не справлялся с этой особой — боялся к ней приближаться, как маленький зверёк выглядывал из-за угла и недовольно вздыхал, может, даже сочувствовал. А она, напряжённо скрестив руки на груди, всё вглядывалась в неподвластную даже её пристальному взгляду темноту и поправляла влажные волосы. Время расстворилось в волшебном дуэте ночи и медового света лампадки, и так прошёл не один час, а Аккерман даже не уделила этому должного внимания.
Юркие мысли метались в голове, пока наконец не обратили её внимательный взгляд на один дальний шкафчик, скромно стоящий в тёмном углу. Пожалуй, из всех, кто находился в доме, она единственная знала его любопытную тайну. Деревянная резная дверца беззвучно отворилась от одного лёгкого движения, а на полочке, подставив один картонный бок блеклому свету, пряталась коробочка. Кто-то старательно скрыл её в самом дальнем и тёмном углу шкафчика, но Аккерман знала и кто и зачем. И открыв крышечку, улыбнулась самыми краешками губ от этого терпкого запаха.
Коробочка почти доверху была наполнена крупными сухими листьями чая, ставшего таким драгоценным для неё. Она уже давно прониклась, насколько мастерски капитан обходился с этим напитком. Только он мог заварить его исключительно, одновременно и крепким и вкусным. У Леви явно был особенный талант, тонкая связь и понимание этого напитка. А вот Аккерман после одного вечера, когда ей довелось впервые отведать виртуозное творение капитана с ним за одним столом, стала украдкой наблюдать. И уже теперь она отлично знала, что Леви всегда возил с собой подобную коробочку и прятал её в самых дальних шкафах, подальше от любопытных солдат.
Шторм событий однажды привёл Аккерман, также, как и в этот вечер, к одной из таких коробочек. И с тех пор она не одну ночь проводила за попытками повторить шедевр капитана, но добиться такого же вкуса и консистенции у неё по-прежнему не получалось. В силу характера Аккерман упорно не опускала рук, надеялась когда-нибудь преподнести Леви кружку отменного чая и посмотреть на его реакцию. Как упрямый ученик, наконец постигнувший высот своего учителя, она одновременно с гордостью и благодарностью заглянула бы в его глаза, мысленно говоря: «Вот видите, капитан». Ради этой цели Аккерман стала почти постоянным покупателем в чайных лавках Троста. Она рассчитывала на эффект неожиданности, но совершенно не догадывалась о том, что капитан тоже украдкой наблюдал за её ночным творчеством и про себя называл полуночницей.
Вскоре кухня погрузилась в реки сильного терпкого запаха, который гармонично вплёлся в непоколебимую веретеницу ноток хвои и дождя. И увлечённая своим новым хобби Аккерман совершенно не услышала тихий скрип входной двери и почти беззвучные шаги в коридоре. Лишь обернувшись за полотенцем, она замерла на месте, как статуя, и стеклянными глазами впечаталась в невысокую фигуру в дверях. Сердце снова бессовестно заколотилось, только теперь уже с явной отрадой и облегчением. Он вернулся.
Из-под капюшона виднелась мокрая смоляная чёлка и блестящие в свете лампадки сапфировые радужки. Он смотрел на неё с тёплой усмешкой, устало прислонившись плечом к дверной раме. И скованно проскользив взглядом по его силуэту, Аккерман заметила несколько ссадин на его бледном лице и большое багровое пятно на левом плече. Опыт и знания подсказывали, что это уже был весомый повод для беспокойства.
— Капитан, вы ранены?— вопрос скорее требовал подтверждения, чем ответа.
Но хоть всё действительно было так, Леви громко вздохнул, не скрывая с губ тени улыбки. И отстранившись от опоры, он, хромая, направился в её сторону, аккуратно снимая с головы капюшон. Стоило только плотной зелёной ткани упасть на его спину, как внимательному взгляду Аккерман предстали потёки алой крови, терявшиеся где-то в его густых волосах и по вискам и шее спускавшиеся до самых ключиц. Он выглядел на редкость спокойным и расслабленным, как будто усталость и травмы так плодотворно на него повлияли. Медленно очертив взглядом кухню и чайник со свежезаваренным чаем, он снова посмотрел в её широко открытые глаза и неторопливо, без какого-либо обвинения или недовольства, произнёс:
— Аккерман, ты снова не спишь?— и в ответ тоже риторический вопрос.
Он словно по-доброму подшучивал над ней, вторя её затее.
— У меня просто болит голова, не могу заснуть,— первая мысль, которая пришла ей в голову.
Озвучить правду даже самой себе она не решалась, что уже говорить о нём? И залившись краской, она смущённо опустила голову и спрятала лицо за смоляными локонами.
— Отличное лекарство ты нашла…
— Ну вам же помогает,— капитан громко усмехнулся больше от её поведения, чем от ответа.
— Наверное…—неоднозначно протянул он.
— Нужно что-то делать. У вас кровь всё ещё идёт,— взволнованно отозвалась Аккерман, глядя на свежие капли, стекающие по шее.
Прищурив глаза, он пристально всмотрелся в её сверкающие стальные радужки. И в этом сильном взгляде читался целый клубок сложных эмоций, которые Аккерман едва ли могла разобрать.
— Ну если нужно, дерзай! Я кусаться не буду,— вроде бы запланированная колкая шутка, а прозвучала на редкость игриво.
Она удивлённо вскинула брови, снова прямо и ошеломлённо посмотрела ему в лицо, чувствуя, как крохотные жилки негодования заискрились в голове. Эта вездесущая усмешка была такой непонятной и даже неуместной. И отчего это он такой спокойный? Вернулся как побитая собака, а ещё бросается шутками и журит её за неповиновение приказу. Ловко схватив эти мысли и чувства за хвосты, Аккерман решила докопаться до истины, поэтому с присущей сосредоточенностью достала бинты и настойку чего-то крепкого.
Для неё не было необходимости говорить что-то ещё по этому поводу капитану. Он сам уже всё прочитал по сжатым губам и сверкающим решительностью глазам. Иного от Аккерман он и не ждал. Её упёртость так забавляла и интриговала, что в последнее время он стал замечать, как сам провоцирует её на это. В рамках разумного, конечно.
Свободно двигать левой рукой не представлялось возможным из-за резкой пронзительной боли, которая раскалёнными цепями сковывала и спину и голову. И хоть он готов был с ней смириться и вытерпеть, Аккерман со своим настроем уже всё решила. Тонкие пальчики ловко расстегнули пуговицы и на плаще, который затем шумно упал на стол, и на рубашке. Одним лёгким движением ухватившись за его предплечье, она молча попросила сесть на стул, чтобы удобнее было заниматься колотой раной на лопатке. И в очередной раз, даже не попытавшись скрыть ухмылку, он повиновался, а она всё пуще начала раскручивать в голове звенящее возмущение.
— Не уверена, стоит ли спрашивать. Но как прошла операция? Отряд выжил?— в океане сосредоточенности, свойственной Аккерман, её голос звучал холодно и прямо несмотря на то, что говорила она о душещипательных вещах.
— Сомневаюсь, что тебе вообще присуща неуверенность, Аккерман. Да. Отряд выжил, и обошлись малой кровью.
Подозрительная мрачная тень мелькнула на его лице, голос наполнился хрипотцой, а узкие выразительные брови опустились, и на переносице пролегли две глубокие морщины. Мгновение спустя он рефлекторно дёрнулся от резкой боли, прострелившей насквозь грудную клетку, когда новые капли спиртовой настойки упали на разорванную плоть. Но не издал ни звука, даже дыхание осталось всё таким же беззвучным.
— Как же вы попали в такую передрягу?— уже с яркой ноткой волнения произнесла она, переключившись на его разбитую голову.
Её пальчики умело перебрали прядки смоляных, грубо остриженных волос, докопавшись до кровоточащей раны над левым ухом.
— Опять риторический вопрос, Аккерман,— выдохнул капитан,— Тебе это должно быть лучше всех известно.
— Это вы сейчас о чём, сэр?— звонкое возмущение наконец вырвалось наружу.
— О твоём таланте вечно лезть в самое пекло.
— У меня просто хороший учитель,— равнодушно и одновременно дерзко ответила она.
— А ответы такие ты тоже у него берёшь в пример?
Разговор перетекал в крайне интересное русло, где берегами с обеих сторон были только они вдвоём. Капрал приподнял голову, чтобы пронзительным взглядом впиться в эти манящие графитные глаза, которые не давали ему покоя вот уже не один месяц. В янтарном свете лампадки его сапфировые радужки искрились суровым стальным рвением прочитать её, как раскрытую книгу, все её чувства и мысли достать между строк, чтобы их стало видно так, как видно большие чёрные буквы на белых листах.
Несмотря на горячую дрожь по всему телу от этого испепеляющего взгляда, который по частицам выворачивал всю её душу наизнанку, Аккерман в своей истинной манере встретила его храбро и непоколебимо. Собрала все оставшиеся силы в кулак, хотя уже и коленки начинали подкашиваться, и ответила ему тем же. Без спроса сорвала замок с двери, ведущей к потрёпанному сердцу. Знала бы она, что случилось это немного раньше.
— Опять риторический вопрос, сэр,— дерзкий бархатный голос так вкусно растянул последнее слово, что даже Аккерман сама удивилась.
А для Леви он стал спусковым крючком. И уже ни жуткая рана на лопатке, ни охватившая цепями голову боль не смогли ему воспрепятствовать. Всё это как будто осталось в другой вселенной. А сейчас перед ним были только её чарующие, заглядывающие глубоко в душу глаза, лиловые на фоне бледной кожи губы, такие манящие, и мифические смоляные волосы, которые поразительно оттеняли аккуратные черты лица.
Мгновения собирались по крупицам, и даже их острое восприятие не смогло отследить иных деталей. Они оба не заметили, как её холодная ладонь упала ему на плечо, отпустив короткие прядки волос. И от этого противостояния тепла и холода по его телу заметались тысячи электрических зарядов. Одним точным движением он прислонил тёплую ладонь к её щеке и настойчиво притянул к себе.
Мгновение — горячее дыхание нагло разбрелось по озябшей коже. Следующее — и уже его сухие горячие губы дерзко впились в её собственные, выцарапывая между строк истину и пожар. И ведь Аккерман уловила каждую деталь, но даже не дрогнула. Наоборот, снова взяла пример, ответила взаимностью, горячей и открытой.
В этот раз он не играл, не провоцировал, чтобы поймать кайф от её очередной предсказуемой реакции. А действовал решительно и твёрдо. Будто все те предрассудки и сомнения, препятствовавшие сделать этот шаг, погибли в тот самый момент, когда его чуть не превратили в мокрое место. Пожалуй, важный повод задуматься.
Неподвластный рассудку пожар заметался и в мыслях, и по всему телу, так что движения стали отнюдь инстинктивными. Он упорно не разрывал поцелуй, смаковал каждую секунду. Однако же большего себе не позволял. Хотя её озябшая ладонь и холодные пальчики, впившиеся в затылок, требовали иного. Но и его выдержке пришёл конец. Мягкими движениями очертив шею и ключицы, его ладонь спустилась по шелковистой ткани на талию и впилась в неё по-хозяйски крепкой хваткой.
Лёгкая улыбка, промелькнувшая на её покрасневших губах, дала подсказку, что всё идёт, как надо. Странное дело, но почему-то только с Аккерман он боялся сделать новый шаг, как неопытный мальчишка. Рефлексы и чувства уже построили ход этого пожара, разгоревшегося между ними от одной крохотной искорки. Но провидение распорядилось иначе.
В сонной тишине, царившей по всему дому, послышались тихие неторопливые шаги. Доносились они со стороны лестницы и с каждой секундой становились отчётливее. А различить их в бешеном ритме сердца они оба смогли далеко не сразу. И подчинить тот самый пожар остаткам трезвого рассудка тоже. Холодный сырой воздух так грубо ударил в лицо, когда между ними снова стали насчитываться сантиметры.
Ошеломлённо вздохнув, потому что в лёгких категорически не хватало воздуха, Аккерман, как кошка, бросила настороженный взгляд в сторону двери и резко развернулась, чтобы спрятать от чужих глаз раскрасневшееся лицо. Провернула она всё это настолько быстро, что когда Леви сам обратился к двери, то уже увидел там высокую фигуру Жана и его сонные глаза.
Сладко зевнув, Кирштайн, к своему удивлению, наткнулся на пронзительный, даже недовольный (хотя это было привычным делом) взгляд капитана. Его светло-карие глаза резко распахнулись, а на лице заметались тени трепета и опасения.
— Капитан… Вы вернулись?— в этот вечер риторические вопросы зачастили.
— А ты что спросонья глазам своим не веришь?— стальным голосом бросил Леви.
Солдат боязливо ухватился одной рукой за стену.
— Чего бродишь?
— Так свет увидел, решил посмотреть.
— А спать ты не решил, Кирштайн?
— Решил, сэр. Иду,— покивав головой, он быстро скрылся в темноте коридора.
А Леви услышал за спиной тихий смешок. Закрыв лицо обеими ладонями, Аккерман едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться своим настоящим звонким смехом. Совладать с собой у неё получилось, а он метался в догадках, как она поступит дальше. Было всего два варианта. Она либо раскрепощённо и открыто вернётся к недосказанности, либо же оставит её на волю судьбы. Чутьё подсказывало ему, что второй путь наиболее вероятный, возможно, потому что он сам поступил бы также. Это была бы не Аккерман, если бы она вот сразу подпустила его к себе.
А она и осталась собой. Молча начала разворачивать бинты, чтобы перевязать рану.
— Микаса,— может, она не впервые слышала дрожь в его голосе, но это всё равно было огромной редкостью,— Всё, что сейчас произошло или начало происходить…
— Да что вы, капитан?— подозрительно мягко, но резко перебила она,— Я просто обрабатывала вам рану.
Прямо и безоговорочно. И спорить тут было не о чем. Одной невесомой фразой она расставила все точки над «и». Открыто заявила, что её сердце хранится на вершине крутой и высокой горы. И голыми руками до него не добраться. Это тяжёлый и тернистый путь. А уже продолжать его или нет — решать только ему.
Леви почти беззвучно хмыкнул, когда от вонзившихся в разум слов возникло это реальное понимание. Вот только решение он уже принял и отступать от него не собирался. Действительно, путь предстоял длинный и трудный. Но он, как истинный гурман, жаждал самого процесса гораздо больше, чем результата.
Её тонкие пальчики снова умело взялись за бинты. И больше, кроме кротких просьб подержать марлю, она не проронила ни слова. Но вместо губ говорили её движения, ласковые и игривые. Порой она невзначай проводила кончиками пальцев по его горячей коже, провоцируя тягучую внутреннюю дрожь. И хоть это выглядело случайностью, на самом деле было серьёзной затеей.
А напоследок, когда с ролью медсестры оказалось покончено, Аккерман снова положила ладонь на его затылок, дерзко чирканув пальцами, наклонилась над самым ухом и горячим дыханием прошептала: «Доброй ночи, капитан…».