Над острыми шапками деревьев загорались первые весточки рассвета. И влекомые отважным ветром, седые облака караваном тянулись на север. Не только их одних брал под свои могучие крылья ветер, но и мысли Аккерман, унося с собой в земли памяти и чувств.
Она не спала всю ночь. Занималась совершенно бестолковым занятием — пролёживанием на кровати, сверля взглядом дыру в потолке. Если бы в нашем мире были хоть немножко другие законы, она уже через десять минут любовалась бы кобальтовым небом с серебристыми разводами и умывалась холодными каплями. Но, увы, потолок до самого утра уцелел. Как и дикий ритм сердца. Как и неуправляемый рой мыслей. Они бешено колотились о черепную коробку, так что в ушах уже начинало звенеть.
И этот самый звон превращался в гул, когда она давала самой себе щедрую пощёчину. Предательница-фантазия так красочно рисовала картинки возможного продолжения вечера, что тут уже совесть начинала пыхтеть от возмущения. Подобные мысли надо было осекать. Вот только они бесследно не исчезали, оставляли на её озябших щеках следы алой краски, и вскоре возвращались вновь. А по телу с новой силой пробегала дрожь от каждого воспоминания, словно его тёплая сильная ладонь и сейчас твёрдо держала её за талию или нежно поглаживала по шее.
Всю ночь напролёт её бросало то в жар, то в холод. И лишь когда комнату залили предрассветные серебристые краски, она спрыгнула с кровати, словно с неё сняли оковы, и, укутавшись в плащ, вышла из дома. Свежий сырой воздух, насквозь пропитанный хвоей, стал отличной заменой холодному душу. Но сердце по-прежнему больно покалывало. А когда где-то совсем рядом послышался
знакомый, как всегда залитый сталью голос: «Ну что? Снова в путь?», и хлюпанье копыт, оно упало в бездонную пропасть.
Затаив дыхание, Аккерман повернулась и среди изумрудных завес увидела до боли знакомый силуэт в зелёном плаще на породистой гнедой лошади. Спутница твёрдо и уверенно брела вперёд среди деревьев, а солдат благодарно поглаживал её по вычесанному загривку. Аккерман недовольно хмыкнула и тут же удивилась собственным мыслям. Он вчера явился в таком жутком состоянии, и теперь, едва ли рассвело, опять ринулся в бой. Ну что за халатное отношение к собственному здоровью! Вернётся же, опять перевязку придётся делать, потому что бинты все будут в крови. Её на данный момент больше всего волновало именно это.
Знала бы она, что это переживание увеличиться в геометрической прогрессии. Уже стемнело, отряд остался в штабе, а капитана всё не было. Ещё утром им сообщил кто-то из офицеров, что он уехал по поручению к стене Роза. И все приняли эту новость с радостью, потому что отсутствие капитана означало заслуженный выходной. Все, кроме Аккерман. У неё опять выдалась бессонная ночь, полная тревог и переживаний. Но он не появился и следующиим утром.
***
Затерянное в густом сосновом лесу поселение, которое разведчики выбрали штабом, наполнилось бодрыми голосами, звоном посуды и воды. Несколько отрядов в этот день остались там, потому что округа уже была зачищена от титанов. Это был их заслуженный выходной, и погода милосердно подарила ясный солнечный день.
На ребят тёплые лучи подействовали сильно, расстопив их суровую солдатскую броню, под которой скрывались те самые авантюристы из 104 корпуса. Капитан бы, конечно, выразился покруче.
— Хей! Ты чего встал, как вкопанный?— возгласил один солдат, когда Кирштайн, вызвавшийся с ним на схватку, чтобы размять косточки, замер, широко распахнутыми глазами глядя на проходящую мимо Аккерман.
Словно не прошло нескольких лет. Словно они не пережили многого. Словно они вернулись в те заветные времена. Так он смотрел на неё в этот момент. Только наглый хлопок по спине заставил его обратить внимание на новоиспечённого товарища, который уже закинул руку ему на плечо и с нескрываемым любопытством смотрел в ту же сторону.
— А кто она такая?— на этот вопрос тот Жан отвечал молниеносно, правда, иногда с запинками.
— Микаса… Аккерман.
Солдат хитро ухмыльнулся и, нахмурив брови, ответил:
— О как! Это та, которая титанов кладёт одной левой?— Жан с гордостью замотал головой, до сих пор не сводя с неё восхищённого взгляда,— Да ты запал на неё!— и дальше интригующе тихое,— А дерётся тоже хорошо?
На щеках Кирштайна мелькнула краска, и глаза предательски заблестели. Он расстерялся с ответом, потому что знал, что последует дальше. Но солдат попался проворный. Прошла едва ли секунда, и он уже дерзко выкрикнул:
— Аккерман! Ты чего такая хмурая? Тут вот Кирштайну противника хорошего не хватает. Составишь компанию?
Она взглянула, слегка повернув голову. За серьёзной маской не было видно вообще никаких эмоций. Ситуация виднелась, как на ладони. Но солдат не отступал, пользовался её молчанием и бездействием Кирштайна:
— Ты же сейчас ничем не занята. А в форме нужно оставаться!
Забавно. Воспользовавшись покровительством густых волос, Аккерман незаметно усмехнулась. В другой раз она бы молча ушла, но в этот никакого занятия действительно не шло на ум, а бездействие в таком состоянии стало невыносимой пыткой. И только по этой причине она, убрав волосы от лица, направилась к ним.
Кирштайн по-прежнему стоял, как статуя, хлопая глазами. И когда Аккерман остановилась в метре от него, занеся руки в стойку, задира-солдат ободряюще хлопнул его по плечу и отошёл на безопасное расстояние. Шокированный Жан с огромным трудом смог вернуть себе трезвость рассудка. Но ситуация уже была необратима. Он нервно сглотнул, сжал губы и выдавил: «Нападай первая».
Её меткий удар он блокировал, не очень смело, конечно, но опыт и сноровка своё дело сделали. А вот Аккерман каждый его новый выпад оставалась на почтительном расстоянии, так что задеть её было почти невозможно. К нему начала возвращаться смелость, даже некий азарт. Но вот это уже было опрометчиво.
Стоило ему только подумать о том, какое это будет восхитительное чувство, если он одержит победу в этой схватке, а ещё лучше — положит её на лопатки и докажет своё превосходство (в хорошем, конечно, смысле), как тут же из лёгких испарился весь воздух от одного безжалостного удара под рёбра. И затем следующий в это же место. И третий. В голове отошли контакты. Но одно он понял сразу — думать так не нужно было.
Последним ударом Аккерман рассчитывала отбросить его. И он в принципе сам уже ожидал встретить спиной мягкий ковёр сосновых иголочек на земле. Но какая-то неведомая сила одной железной хваткой его остановила, заставив зависнуть в воздухе и расстянуться ровной прямой под углом к горизонту. У него глаза снова распахнулись от удивления. Украдкой даже мелькнуло облегчение.
А потом над ухом прозвучал стальной голос капитана:
— И чем вы без меня занимаетесь…— последнее, что увидел Кирштайн до того, как упасть в объятия рыжих иголочек, были большие поражённые глаза Аккерман.
Она увлеклась дракой, даже не пощадила бедного Жана. Поэтому появление капитана стало для неё новостью, приятной и неожиданной. Хотя он, разумеется, выбрал подходящий момент, чтобы эффектно напомнить о себе. Только удивление всех, особенно Аккерман, на этом не закончилось.
Впившийся в неё суровый взгляд сквозил скрытой интригой. Она это заметила, но не могла понять в чём дело. Дошло только когда капрал, бросив кому-то в руки свои плащ, занял место Жана. Она ошеломлённо вскинула брови. А в голове снова закружился хоровод воспоминаний о том далёком вечере, драке и вкусном чае. Неужели он действительно бросает ей вызов прямо сейчас?
Но всё говорило именно об этом. Где-то за спиной слышалось шептание: «Ого, капитан сейчас покажет мастер-класс! Это же, кстати, Аккерман — она лучшая в его отряде». Все эти люди вокруг видели одно, а они оба — совсем другое. Снова перестрелка взглядов. Снова немая беседа, настолько живая, что воздуха стало не хватать.
На долю секунды она даже забыла, что вроде как от них ждут каких-то действий, искренне обрадовалась его возвращению и тому, что выглядел он полным сил, а значит рана осложнений не дала. И только лёгкое движение его губ, которое заметила только она, дало понять, что пора уже что-то делать. Он галантно, как всегда, впрочем, давал ей возможность нападать первой. И она снова беспрекословно послушалась.
Удар за ударом. Блок за блоком. И схватка становилась всё беспощаднее. Она знала: малейший промах — и будет лежать у него под ногами. Капитан не прощает осечек. Но ему тоже быть всегда в нападении не красиво, нужно иногда защищаться. Грубые удары, до сантиметров просчитанные, сыпались на её руки и спину, но и она отвечала ему тем же. Порой брала ловкостью и изворотливостью — кошачьей грацией, как потом говорили солдаты.
Наступил переломный момент. Они оба немного выдохлись от продолжительной борьбы, однако азарт от этого только ярче загорелся в глазах обоих. Вопрос о том, кому достанется победа, встал ребром. Но вот тут интуиция и чутьё Аккерман подвели. Очередным ударом она выиграла недолгую паузу, какая обычно бывает при обессиливании одного из противников.
Он склонил голову и из-под нависшей смоляной чёлки взглянул ей прямо в глаза испытующим загадочным взглядом. А у неё внутри что-то щёлкнуло, как будто кто-то нажал на курок. Элементарная логика уверяла, что это прекрасная возможность выиграть схватку. Впервые. И все так думали. Все полагали, что капитан действительно потратил все силы, хотя на него это было совсем не похоже.
Аккерман решилась молниеносно, сжала кулаки и занесла руки для последнего удара. Мгновение — резкая боль сковала левую ногу. Совсем как в тот вечер. И контакты между головой и телом оборвались. Она едва ли поняла, что произошло. Спина повстречалась с землёй. А ковер из иголочек оказался действительно мягким. Перед глазами предстали лишь пушистые деревья, пронзающие лазурный небосвод. Она рефлекторно втянула в лёгкие воздуха, удивившись тому, насколько вкусным он оказался.
Где-то совсем рядом послышался шорох, и на фоне лазурного неба появился силуэт капрала. Прищурив глаза, он всё равно не мог скрыть довольного, даже умилительного огонька, а радужки так и продолжали загадочно поблёскивать. Он опустился рядом с ней на колени, продолжая ту немую беседу с глазу на глаз, которую они не закончили. Аккерман хмыкнула, возмущённо зыркнула на него и сжала губы. Теперь внутри всё распирало от негодования. Ну что за подстава!
А он именно такой реакции от неё и ожидал. Поэтому иронично улыбнувшись, протянул руку, предлагая помощь, и опять так таинственно и тихо произнёс:
— Ты же хочешь взять реванш?
Она дерзко ухватилась за протянутую ладонь обеими руками, как будто этот жест был сам собой разумеющийся, и села, поравнявшись с ним. Непоколебимый, отважный и дикий взгляд передал все её мысли в малейших подробностях. Им она и принимала вызов, и тут же бросала новый. В графитных радужках бушевал ураган неведомой первородной решимости, от которой гибли даже титаны. Но в его кобальтовых глазах стояла та же железобетонная стена.
— Вы ещё спрашиваете?
Её пальцы ещё сильнее сжали его ладонь. И столько слов вертелось в голове, так хотелось высказать всё, что она о нём сейчас думала. Но взгляд, сжатые губы и вскинутые брови говорили об этом куда красноречивее. А он, как кот, смаковал эту ситуацию. Потому что только в таком состоянии она становилась открытой, эмоциональной, настоящей. Скидывала с себя холодную броню солдата. Становилась такой изящной и женственной.
— Ну если хочешь, я буду ждать вечером.
***
Хотела ли она? Разумеется. Задетое самолюбие и не на такое пойдёт, особенно в её случае. Поэтому вечера она ждала, как голодная собака косточку. Он не сказал где, не сказал во сколько. Но она интуитивно обо всём знала. Поэтому, когда в доме снова воцарилась тишина, а за окном закружилась в медленном вальсе звёздная ночь, она незаметно спустилась на кухню. Там одиноко горела лампадка, а рядом с печью стоял горячий чайник. Но капрала не было.
Память снова открыла страницы того вечера. Насколько она теперь начала понимать, тогда он тоже пил чай, размышлял о чём-то, пока не услышал, что кому-то в доме не спалось. Вот только в этом здании негде было устраивать арену, а интуиция снова подсказывала, какое место выбрал капитан. Поэтому, протяжно хмыкнув, Аккерман направилась в конюшню.
И не ошиблась. Там тоже горела всего одна одинокая лампа в самом дальнем краю. Её золотистый свет падал на дощатый пол и стоила, убаюкивая лошадей. Аккерман осторожно вошла через приоткрытую дверь и бесшумно двинулась дальше по проходу, упорно пытаясь найти глазами капрала. По телу бегали разряды, потому что она знала — он захочет застать её врасплох опять. Такая очевидная и действенная тактика, к которой он обратился после недавнего поцелуя.
Она дошла до границы, где заканчивалась тень и начиналось царство медового света, но предусмотрительно осталась в объятиях кобальтовой пелены. А ровно напротив, там, где этот круг света снова обрывался, блеснули его глаза. Он сидел на полу, а когда понял, что она его обнаружила, с довольным вздохом оторвал затылок от стены.
— Кажется, я это раньше уже говорил, но хватку ты не теряешь,— сипло послышалось в тишине.
— Только не говорите, что вы опять опрокинули рюмочку вместо чая,— с усмешкой ответила она, вспоминая свой шок в тот вечер, когда он пришёл к костру.
Он тихо рассмеялся. И хоть темнота сковывала зрение, она точно знала, что сейчас он смеялся открыто, обнажив ровные белые зубы. Совсем как тогда.
— Нет, этого я не скажу.
— Это радует. Мне чай больше нравится.
— Звучит заманчиво, Аккерман. Ты не играй с огнём,— тихий отчётливый голос бросил вызов.
Он сделал шаг, пересёк эту границу света и тени, отважно открыв себя. А на лице застыло выражение интриги. Прищуренные глаза красноречиво заявляли о том, что взглядом он прожигал её смутный силуэт. А она действительно оказалась застигнута врасплох этим заявлением. Морозный трепет в миг переполнил сознание.
— Не играть, значит принять своё поражение в нашей драке,— и как всегда рядом с трепетом вспыхнул пожар смелости,— А с вашей стороны этот приём был нечестным, сэр!
Он иронично изогнул бровь. До чего же ему нравилось наблюдать за её реакцией. Каждая эмоция была как на ладони.
— Даа.., Аккерман. Ты неисправима.
— Как и вы, сэр,— звонко и дерзко, неизменно.
Со словами она выдохнула щедрую порцию тёплого воздуха, отчего возникло ощущение, будто уже минуло пол схватки. Внимательный взгляд снова зацепился за его открытые ключицы, сильные плечи и руки, которые тонкая рубашка хитро подчёркивала, а не скрывала. Аккерман зависла на несколько секунд. Совершенно неожиданно эти детали стали для неё такими притягательными. Из головы совсем вылетело, что он ждёт от неё каких-то действий.
— Аккерман, я, конечно, всё понимаю. Но твой пристальный взгляд скоро оставит на мне дыры. Тогда любоваться уже будет нечем,— от этих слов её щеки вспыхнули румянцем.
Стало стыдно. Но вот как раз таки стыдом она научилась отменно пользоваться в свою сторону. Эту яркую вспышку эмоций при нужных воспоминаниях можно было запросто превратить в негодование. А воспоминания у неё были свежайшими. Такую подставу, да ещё и на глазах у стольких людей она ему ещё долго будет припоминать.
Сжав кулаки и прищурив глаза, она наконец сделала шаг вперёд, ступив за границу света и тени. Слов больше не потребовалось — занесённые в стойку руки дали ему понять, что она готова нападать. Он хмыкнул, иронично дёрнул бровями, а потом ловко снял с себя рубашку. Жалко было отдавать её на растерзание Аккерман. Вот только, когда вновь повернулся к ней лицом, шока в её глазах не заметил. Вместо него звучала немая фраза: «В этот раз я на ваши фокусы не куплюсь». Вопрос времени, конечно.
Лёгкий жест рукой — сигнал о готовности. Суровое танго борьбы снова увлекло их в свои бешеные ритмы. Они оба уже давно забрали законные золотые кубки, поэтому каждая схватка насквозь пропитывалась железобетонной решимостью. Время утопало в бездонном небе. А победителя всё не было. Он брал своей силой и хваткой, она — гибкостью и прытью. И спорить тут было не с чем. Это скорее было испытание на выносливость и терпение.
В этот раз он не хитрил, дрался честно и твёрдо, всерьёз ломая голову над тем, что получится в итоге. А в итоге его сила всё-таки взяла верх. Он как хищник загнал её в ловушку, из которой уже было не выбраться. Одним чётким ударом снова повалил её на пол. И теперь уже безо всякой субординации лишил её возможности выбраться из-под себя.
В тот раз он сразу расчётливо прижал её руки к полу, потому что знал о неугомонной натуре Аккерман. Но теперь её таинственный, до дрожи красноречивый взгляд, который заблестел из-под прикрытых ресниц заставил его замереть. Багряные, немного искусанные, опухшие губы, всё та же растрёпанная смоляная чёлка, тонкая шея, для которой даже напряжённые жилы стали украшением, — пуля в самое сердце. В этот момент он потерпел поражение.
А её до сих пор свободные руки помогли ему побеждённо склонить голову, в самом прямом смысле. Кошачьей хваткой она впилась ладонями в его шею, так что от вонзившихся в кожу ногтей острая боль разбрелась иголочками, а потом решительно притянула к себе. Резко и чётко, и он даже не успел среагировать. Тело как будто парализовало от одного взгляда, искрой ворвавшегося в самую душу. Каждая жилка, каждая мышца напряглась, но не смогла остановить не её, не его.
Всё, что было вокруг, затерялось совсем в другой вселенной. А в это самое мгновение для них обоих осталось лишь горячее дыхание друг друга, которое вольно разбрелось по щекам. Аккерман воспользовалась внезапностью. Дерзко и смело впилась в его сухие губы, увлекая в горячий поцелуй. Но это было лишь фальшем.
Острая боль, резко сковавшая нижнюю губу, заставила его зашипеть. На языке вдруг появился знакомый привкус крови. Но он по-прежнему не смог ничего предпринять. Тело не слушалось. А впившиеся в шею ладони Аккерман напрочь обрубили все контакты между головой и мышцами.
— Твою мать,— прыснул он, когда собственная спина неожиданно повстречалась с полом, а запястья оказались в цепях дикой хватки Аккерман.
Тёплая капелька крови сбежала по щеке с прокусанной губы. Но его глаза по-прежнему оставались решительно спокойными. Он с интересом всмотрелся в её черты лица, напряжённые брови, горделиво приподнятые, сверкающие дерзким довольным огоньком графитные радужки и спадающие смольные волосы. А потом на его лице вдруг появилось загадочное выражение, в глазах заискрился немой вопрос: «Ну и что же ты сделаешь дальше?».
Аккерман шумно втягивала в лёгкие свежий ночной воздух, но, когда заметила его испытующий взгляд, сурово прищурила глаза и опустила брови. Удовлетворение и довольство в миг исчезли с её лица, а вместо них холодными красками заиграла твёрдость. Та самая, о которой она заявила в последний вечер.
— Видите, сэр, даже с огнём можно играть,— звенящий шёпот сорвался с её багряных губ.
Она неспеша убрала руки с его запястий и уже собиралась подняться на ноги, но тёплые ладони, по-хозяйски ухватившиейся за талию, заставили остановиться. Он так и продолжал заглядывать ей в глаза, прожигать душу, пытаясь достать из её закромов истинные чувства.
— Ты чай хочешь?— его ровный тихий голос прозвучал в тишине.
Она улыбнулась, вспомнив про горячий чайник на кухне и свои мысли, когда он попался под её внимательный взгляд. Во рту украдкой появился тот богатый тягучий вкус чая, который так заваривал только капрал. Ответ на вопрос она знала давно. Но отвечать не спешила. Снова пауза, немая беседа с глазу на глаз. А потом вместе с тёплым дыханием с её губ слетел тихий ответ: «От вашего чая я не могу отказаться».