То зимнее утро выдалось промозглым и пасмурным — словом, неотличимым от почти любого другого в это время года. И пусть Карл старался находить радость даже в неприветливых и кратких зимних днях, порой он ловил себя на зависти к тому же Крому, чей день рождения приходился на самый разгар весны. Всё же радоваться своему празднику в солнечный майский полдень куда проще, чем в конце января, когда затянутое тучами небо не позволяет определить, начался ли световой день или уже подходит к концу.
Но сейчас первым, что разбудило Карла, оказался не перестук сырой мороси по окну и не студёный сквозняк, продувающий покои, а яркий аромат, такой знакомый, но такой непривычный для хмурого январского утра. Карл вдохнул его глубже, ещё в полусне, неверяще помотал головой и завозился в тёплой постели, кутаясь в одеяло по самый нос. Лишь через несколько минут, стряхнув с себя дрёму, он наконец лениво открыл глаза и в изумлении уставился на прикроватную тумбу. Влажный запах роз ему не почудился: на тумбе возвышалась ваза с пышным букетом, будто только что срезанным в майском саду. В полумраке спальни молочно-белые цветы поблёскивали лазурными искрами, а ближе к сердцевине, окружённой мелкими лепестками, казались и впрямь синими. Почти как на гербе.
Карл протянул руку к ближайшему бутону — несколько искорок упали на ладонь и рассеялись. Он и не знал, что чары благословлённых Левиафаном способны на такие чудеса, как живые цветы посреди зимы. Карл склонил голову к плечу, любуясь подарком. Не зря даритель выбрал именно белый садовый шиповник с короткими, едва заметными шипами: он точно знал, что именно эти цветы навевали воспоминания на короля — а тогда ещё совсем юного принца, впервые столкнувшегося с осуждением того, что было для него вполне естественно.
Он помнил это как вчера: бесконечные прогулки по королевскому саду, казавшемуся ему, ребёнку, абсолютно бескрайним, тенистые тропинки, пролегающие между аккуратными газонами и клумбами. И, конечно, розарий, где Карл возился ещё совсем малышом, а позже убегал туда, когда хотел спрятаться от бонн и гувернёров, порой даже от Крома, чтобы побыть наедине со своими мыслями и любимыми книгами. Помнил он и злосчастный день, когда его убежище среди благоухающих кустов обнаружили, а его самого вернули во дворец. Гувернёр распекал его, выговаривая, что наследному принцу надлежит прилежно учиться и готовиться к управлению страной, а не любоваться цветочками в саду, и что Его Величество очень недоволен поведением сына.
С тех пор за юным Карлом следили куда строже, и бездельничать в розарии уже не получалось. Неладное быстро заметил Кром: он уловил печальный настрой принца во время одной из тренировок.
— Высочеству больше не угодно мечтать в тени розовых кустов?
Карл упрямо вздёрнул подбородок: он уловил тревожную заботу, скрытую за беззлобной подколкой друга, но показывать своей слабости не хотел.
— Ребячество. Меня интересует фехтование и уроки, а розочками пусть дамы любуются.
Кром едва слышно хмыкнул, парируя его атаку деревянным мечом. Карл понял, что он задумал, уже позже, когда на время передышки между тренировочными поединками друг куда-то пропал, а после объявился вновь, запыхавшийся, будто бежал с другого края сада.
— Вот! На случай, если скучаешь по розарию.
Кром протянул ему белую розу, только что сорванную с куста, но тут же отдёрнул обратно, ойкнув, когда укололся о шипы — мелкие и едва заметные, впивались они немилосердно, это Карл помнил хорошо. Недолго думая, Кром развязал одну из атласных лент, что держали его чулки, и обмотал ею стебель цветка. Шипы скрылись под мягкой тканью, и ошарашенный Карл принял вновь протянутый ему подарок.
Эта сцена, такая далёкая, оживала перед мысленным взором молодого короля легко, словно он снова находился там: глядел со смесью удивления и благодарности на друга, такого юного и искреннего, с потешно сползающим чулком. Догадывался ли Кром, как много значил для Карла тот эпизод, или попал пальцем в небо, повторившись с подарком столько лет спустя — можно было только гадать.
Впрочем, по мере взросления Карл обнаруживал в себе всё больше особенностей, по мнению большинства, не слишком мужественных. И пусть почти все они были столь же невинны, как любование цветами, венчало этот список нечто весьма существенное и непростительное — влюблённость в лучшего друга. И чем явственнее оформлялось и крепло это чувство, тем сильнее Карл ненавидел себя за него. Это казалось неправильным, и не потому даже, что неправильна сама любовь между мужчинами — с её существованием многие мирились, — а потому, что нельзя так относиться к другу. Нельзя украдкой любоваться его статной фигурой и красивыми глазами. Нельзя замирать от восторга во время поединка за секунду до того, как добровольно отдать первенство. Нельзя мечтать бросить весь мир к его ногам за один небезразличный взгляд. Нельзя. Друзья так не поступают.
А впрочем, так ли она священна, эта пресловутая дружба? — задавался вопросом Карл, в очередной раз просыпаясь от жарких ночных видений. Он уже перестал быть ребёнком, и Кром тоже, и взрослеющее тело требовало своего — того, от одной мысли о чём днём полыхали кончики ушей, но ночью становилось совсем не до стыда. Плевать, пусть это не по-дружески, пусть. Но можно ли назвать это громким словом "любовь", если это влечение продиктовано лишь глупым, изнывающим от непривычного желания телом?
Тот период был в высшей степени непростым, но сейчас, вспоминая его, Карл не поменял бы ни мгновения, прожитого в плену сладкого и жестокого чувства. Все эти годы были нужны, чтобы однажды понять: время подростковой неловкости и стыда уже прошло — а притяжение к тому единственному человеку, что не давал ему сойти с ума в череде дворцовых обязанностей и в то же время доводил до безумия одним своим существованием, никуда не делось.
Но это осознание пришло позже. Тогда же, не зная, как скрыться от стремительного разрушения своего уютного мирка, который перекраивало взросление, Карл чувствовал себя потерянным и разбитым. И впервые он не мог поделиться своей бедой с лучшим другом — тем, кто глянул бы участливо, а потом помог найти решение, будь то помощь с техникой фехтования, разговор с учителем или дурацкая, обвязанная ленточкой роза. Не было больше этих роз, занудных заданий по арифметике и синяков от неловких попаданий деревянным мечом. Теперь были лишь взгляды, украдкой брошенные вслед так быстро вытянувшейся и окрепшей фигуре, и краткие мгновения постыдного удовольствия в ночной тишине, когда становилось невозможно скрываться от собственных мыслей.
Но вот прошёл год, другой, болезненная привязанность, не находившая разрешения, слегка стихла, спеклась корочкой вокруг душевной раны. И только Карлу показалось, что стало чуть легче, что лукавые искорки на дне этих зелёных глаз больше не заставляют его сердце трепыхаться раненой птицей — как Кром огорошил его просьбой.
— Поможешь мне с тренировкой?
— Конечно, — Карл пожал плечами. — Хотя фехтуешь ты лучше меня, вряд ли моя помощь что-то даст.
— Нет, я… — по одному виду Крома, вжавшего голову в плечи и смущающегося глядеть на друга, можно было что-то заподозрить. — Мне нужно потренироваться танцевать.
Карл красноречиво приподнял бровь, пригвождая Крома взглядом к месту, с которого тот и так не рисковал сдвинуться.
— Рассказывай. В жизни не поверю, что тебе вдруг самому захотелось научиться вальсировать.
За следующие несколько минут, пока он выслушивал друга, Карлу остро захотелось оказаться где-нибудь подальше, в идеале — в том злосчастном розарии, и чтобы им обоим снова было по десять лет и всё как прежде. Но он был здесь: с трудом заставлял себя дослушать рассказ Крома, с ужасом ощущая дыхание проклятого времени, которое неслось вперёд и не собиралось останавливаться, слепое ко всем мольбам.
Конечно, произошло то, чего он подспудно ожидал, но гнал от себя все мысли об этом. Семья Крома присмотрела ему невесту — в их с Карлом возрасте это не было чем-то необычным, многие молодые дворяне заключали выгодные помолвки, договариваясь о будущей женитьбе. Род Ледиосов не отставал от других: второму сыну, следом за старшим, тоже полагалось заранее готовиться к браку. Всё это было лишь вопросом времени, и глупо было надеяться, что этого не случится — но всё же Карл не ждал этого так скоро. И не думал, что с просьбой помочь подготовиться к приёму у семьи потенциальной госпожи Ледиос Кром придёт именно к нему.
— Свои уроки танцев я прогуливал с тобой, — признался Кром с виноватым видом. — Махать рапирой было интереснее. А теперь не хочу огорчить родителей. Им… это важно.
— А тебе? — осторожно поинтересовался Карл. Брак по расчёту не был для него чем-то диким, но всё же хотелось быть уверенным, что для Крома всё это тоже стало неожиданностью.
— Она… хорошая девушка, — неуверенно протянул Ледиос. — Наверное. В любом случае, это всего лишь помолвка, всё ещё может измениться, ты же знаешь…
Принц не был уверен, что ему когда-либо доводилось видеть Крома настолько потерянным. Что ж, приятно было осознать, что хотя бы не он один чувствует себя не в своей тарелке в последнее время.
— Ладно, выше нос, — подбодрил Карл в первую очередь самого себя. — Поможем тебе не оттоптать ножки мадемуазели Как-Там-Её.
Кром просиял и закивал с благодарностью во взгляде:
— Проси что хочешь.
Опасно. Карл в смятении закусил нижнюю губу. Ни одна из роившихся в голове идей ответного одолжения не была пристойной.
— Поединок, — наконец выпалил он. — На желание. Но потом, после этого вашего приёма.
— Договорились, — согласился ничего не подозревающий Кром.
Мысленно проклиная и себя, и дом Ледиос, и ни в чём не повинную невесту, Карл шагнул к Крому. Стиснул его плечо, силясь скрыть волнение: он и не осознавал прежде, насколько вырос и возмужал его друг за такой короткий срок. Он уже не был нескладным долговязым юношей — нет, над Карлом возвышался статный молодой мужчина, и это совсем не помогало отрешиться от происходящего.
Стараясь не думать о крепкой ладони, что послушно легла на его талию, Карл деловито кивнул:
— Так и быть, побуду в роли твоей дамы, так что ты ведёшь. Начали, раз-два-три…
Они проковыляли несколько кругов, к концу которых Карл уверился: его лучший друг навеки останется холостяком и, более того, будет с позором изгнан от двора или вовсе из Родона. Так плохо танцевать ещё нужно постараться.
— Ради всех богов, Кром, следи за ногами! Нужно всего лишь шагать в такт, это не сложнее марша. Держи спину. Руку выше. Да не эту…
Кром остановился и покачал головой:
— Бесполезно, не стоит даже тратить твоё время.
— Ты уже его потратил, так что будь добр двигаться, — Карл слегка поддел его мыском за лодыжку. — Я не давал разрешения останавливаться. И-шаг, ноги вместе, снова шаг…
Он милостиво сбавил темп, чтобы Кром запомнил последовательность шагов при медленном повторении. На это ушёл не один круг, но постепенно его движения стали чётче и увереннее, и он уже реже оттаптывал принцу ноги, ошибаясь в шагах. Раз-два-три, раз-два-три… Карл отпускал всё меньше замечаний и всё сильнее отвлекался вновь: в конце концов, он не ожидал, что когда-либо будет вот так танцевать с предметом своих воздыханий — не дурачась, а всерьёз, почти по-настоящему.
— Уже лучше, — пробормотал Карл, заставляя себя отвести взгляд от лица Крома, пока это ещё было возможно. — А теперь проверим, хорошо ли ты запомнил шаги. — Принц отошёл от Крома на пару шагов и стянул с себя сапоги. — Ты тоже разувайся.
Кром глянул на него вопросительно, но приказа не ослушался. Когда и он остался без обуви, Карл подошёл ближе и осторожно встал своими ступнями поверх его, держась за плечи Крома, чтобы не упасть. Нервно улыбнулся:
— Тренировка баланса. Сапоги были бы слишком скользкими.
— Вряд ли я буду танцевать с кем-то так близко, — растерянно протянул Кром, стискивая талию партнёра в попытке удержать в равновесии их обоих.
Карл нахмурился:
— Уж надеюсь. Я же сказал: это тренировка. Начинай, я буду считать.
Первые шаги Крома с живым грузом были совсем неустойчивыми и робкими, но, боги, как же крепко и в то же время бережно он держал Карла за талию и за руку, не позволяя даже покачнуться. С каждым кругом Кром шагал всё увереннее, ускоряя темп, а Карл едва не таял, полностью доверившись его решительной хватке, и лишь мысленно молился, чтобы тело не среагировало на близость того, кто грезился ему и в самых нежных мечтаниях, и в самых непристойных снах.
Видимо, Карл слишком залюбовался и допустил во взгляд нечто, смутившее даже непоколебимого Крома — тот оступился, пропустив счёт, но даже тогда не выпустил принца из рук. Но Карл, соскочив на пол, выпутался из его объятий сам. Старательно изображая, будто дыхание у него тяжёлое из-за того, что запыхался, он шагнул в сторону и торопливо присел на край кресла, чтобы снова надеть сапоги — и, что важнее, скрестить ноги, скрывая нахлынувшее на него возбуждение.
— Д-думаю, этого урока тебе хватит, — протараторил он, с чрезмерным вниманием изучая пряжку на своём сапоге. — Можешь мысленно считать шаги во время танца, чтобы не сбиться. Надеюсь, ноги твоей… невесты останутся целы.
Эта беззлобная шпилька должна была прозвучать весело и привычно — прозвучала бы, если бы всё было по-прежнему. Но всё изменилось, причём слишком быстро, и это разбивало Карлу сердце.
— Тоже на это надеюсь, — вторил ему Кром по старой привычке, но и в его глазах тоже не было намёка на прежнее беззаботное веселье. — Спасибо за помощь… ваше высочество.
Карлу захотелось его ударить. Врезать по этому красивому, так скоро возмужавшему лицу изо всех сил, чтобы неповадно было прочерчивать разделявшую их двоих черту ещё сильнее. Он и без напоминаний знал, что принцам и королям не суждено выбирать сердцем, что королева может быть счастлива с пажом только в наивных стихах, и даже будь иначе, он никогда не сможет объявить о своей любви к мужчине. Даже самому предмету своих чувств он не сможет о ней рассказать, чтобы не потерять в его лице единственного близкого друга.
После того вечера Карл увидел Крома лишь спустя несколько дней. Злосчастный приём уже должен был пройти, и принц напомнил другу об обещанном поединке.
К моральному удовлетворению и в то же время беспокойству Карла, после встречи с будущей невестой Кром отнюдь не сиял. Напротив, он казался слегка отрешённым — видно, тоже задумался о скоротечности времени.
— На рапирах, как обычно? — уточнил он, когда они с Карлом вышли на тренировочную площадку.
— На шпагах, — хищно ухмыльнулся Карл. — Настоящих.
На лицо Крома набежала тревожная тень.
— Но… Ты понимаешь, что будет, если я случайно тебя раню?
— Кто сказал, что я тебе это позволю? — Карл понимал, что выплёскивать скопившееся раздражение на друге низко, но уже не мог остановиться. — Не будь трусом. Я ни разу не обвинял тебя, даже когда мне от тебя доставалось, помнишь?
Кром неуверенно кивнул, сбросил мундир, чтобы остаться в рубашке, и тоже потянулся за шпагой.
— Как скажете, ваше….
Карл закатил глаза:
— Продолжишь прятаться от меня за обращениями — тебе не поздоровится.
Кром молча стиснул зубы, посерьёзнел, черты его лица заострились, и в других обстоятельствах сердце Карла пропустило бы удар от такого зрелища, но он сейчас был слишком сосредоточен на душившей его злобе, которая готовилась вот-вот найти выход.
Принц отошёл на необходимую дистанцию и непринуждённо принял боевую стойку.
— На желание, — тихо напомнил он. — Помнишь?
Кром отразил его позу и кивнул, в глазах цвета майской листвы мелькнуло нечто опасное — то, что можно было заметить лишь во время поединков, то, что сводило Карла с ума. Стоило юному Ледиосу выйти на площадку с оружием в руках — и он становился совсем иным. Куда только девалась его неловкость в этот момент — Карл только диву давался. И вряд ли он смог бы выбрать между родным и близким Кромом в обычной жизни и суровым, строгим воином, которым тот становился на поле боя. Они оба не оставляли Карлу ни шанса избавиться от своей влюблённости.
Первый выпад был пробным, лишь катализатором, который привёл всю эту сцену в движение и дал начало цепочке атак и ответных ударов. Шаг-выпад-шаг-блок-шаг-ответ. Раз-два-три, раз-два-три… Это тоже был танец, и, видят боги, им обоим он нравился гораздо больше, чем приторный вальс.
Обычно Карлу было тяжело в спарринге с Кромом. Он был честен с собой насчёт этого: тягаться с одним из Ледиосов, потомственных лучших фехтовальщиков страны, кому угодно было бы непросто. Поэтому прежде Карла устраивал любой результат их поединков. Но этот он обязан был выиграть. И, кажется, уже видел призрачный шанс на это: по какой-то причине Кром был слишком напряжён, скован какими-то тяжёлыми размышлениями, которые то и дело заставляли его ошибаться. Карл же, напротив, порхал с невиданной для себя лёгкостью, предвидел все движения противника так просто, словно заглядывал в будущее на мгновение вперёд. Неизвестно, что именно так вывело Крома из равновесия, но принцу это было только на руку.
Несмотря на состояние друга, сдерживаться Карл не собирался и распалялся всё сильнее. Его атаки загоняли Крома всё дальше к краю площадки, и тому оставалось лишь блокировать особенно удачные выпады — хотя, к его чести, это пока удавалось ему блестяще. Танцы-то ты прогуливал, а вот урока фехтования ни одного не пропустил.
Карл запоздало понял, что они не оговорили условия победы, но остановиться он уже не мог. Каждый удар шпаги, встречающей на своём пути сталь, выводил его из себя всё сильнее. Он уже не мог понять, на что именно злится: на помолвку, на невзаимность или на самого себя — ты сделаешь Крому больно и будешь виноват в этом. Удары сыпались градом, и один из них Ледиос ожидаемо пропустил: сталь скользнула по стали, оборона дала трещину, и остро наточенное лезвие провалилось вперёд, за пределы безопасной дистанции.
Карла прошило ледяное касание ужаса. Будто глядя на происходящее со стороны, он наблюдал, как шпага непростительно медленно рассекает воздух, целится Крому в горло — но в последний момент наклоняется выше, ведомая рукой опешившего хозяина, и прочерчивает ломаную линию на лбу неудачно повернувшегося противника, который в последний момент попытался отшатнуться.
Как только на глубокой царапине проступили алые капли, замедлившееся время вновь вернуло свою обычную скорость. Кром кратко зашипел сквозь зубы и бросил свою шпагу на песок площадки.
— Хватит. Первая кровь. Ты победил.
Трясущимися пальцами Карл стиснул рукоять своей шпаги. Всей душой он хотел броситься к Крому, извиниться, проверить, не опасна ли рана — но лишь замер на месте, переводя дух, и не мог сделать ни шага.
Будто тоже ощущая искрящее между ними напряжение, Кром попытался разрядить обстановку:
— В следующий раз не буду так самонадеян, — он невесело усмехнулся, стирая кровь с брови.
— Обязательно обработай рану, — наконец выдавил из себя Карл.
Кром махнул рукой:
— Уж это я не забуду. Если плохо заживёт — это будет мой первый шрам, представляешь?
Карл растерянно моргнул, обдумывая услышанное. И вправду иронично: первый шрам, полученный не от рук врага, а от того, кто любит тебя больше жизни. Жаль, Кром не полностью улавливает эту иронию.
— Что ж, — протянул Карл и наконец отбросил в сторону шпагу, осознав, что до сих пор сжимает её рукоять, — пойдём сделаем что-нибудь с раной и…
— Постой, — остановил его Кром. — Я теперь должен тебе желание. Чего ты хочешь?
Тебя. Твою душу и тело себе навечно.
Карл сделал несколько медленных вдохов, пытаясь успокоиться, но нервная дрожь в теле лишь усилилась. Наконец он собрался с мыслями и повернулся к Крому. Позже он задавался вопросом, как ему хватило наглости, и списывал всё на адреналиновое опьянение после поединка.
— Ограблю твою невесту, — он выдал самую ядовитую и сияющую из своих улыбок. — Я хочу твой первый поцелуй.
Кажется, Кром побледнел — не то из-за ранения, не то из-за… чего именно? Удивления? Отвращения? Карл был готов к любой реакции, но всё же ответ его озадачил.
— Я думал, это будет что-то попроще, — пробормотал Кром, не решаясь глядеть Карлу в глаза. — Но как скажешь.
Карл замялся. Отступать было не в его правилах, но…
— Впрочем, забудь, — прощебетал он, подбирая с песка шпагу и вытирая её кончик от крови. — Ты у нас парень видный, наверняка то, чего я прошу, уже давно принадлежит кому-то другому. Придумаю что-то ещё.
— Нет, — к его удивлению, Кром отозвался почти мгновенно. — Я… Чтоб тебя, — он с шипением зажал ладонью кровоточащую царапину. — Я обработаю рану, если позволишь. А потом отдам тебе то, чего ты хочешь.
И ведь отдал, — подумал Карл, вновь оживляя в памяти тот момент. Сначала поцелуй — а потом и всё остальное, о чём принц тогда ещё боялся просить. В тот момент он ещё не знал, что грабить некого: накануне Кром разорвал договорённость о помолвке и заявил, что хочет посвятить жизнь служению родине и не готов отвлекаться на семью. Карлу он об этом скажет позже — вероятно, чтобы не омрачать его момент триумфа при получении обещанного.
Где-то в соседней комнате хлопнула дверь. На мгновение взвыл сквозняк, и розы в вазе вздрогнули, ярче засияли синим: магия Левиафана старалась изо всех сил, не позволяя бедным цветам замёрзнуть. Карл поёжился и наклонил голову, ожидая, когда распахнётся дверь в спальню.
Это произошло как по часам: Кром осторожно заглянул, а затем вошёл в комнату, увидев, что король уже проснулся. На лице генерала расцвела мягкая улыбка — Карл в своё время убил бы ради неё, но сейчас, осознав свою власть над возлюбленным, всё чаще предпочитал лишний раз пококетничать, чтобы добиться желаемого, и лишь потом проявлять собственные чувства. Впрочем, он старался не заигрываться: в конце концов, Кром был единственным, кто, по мнению Карла, заслуживал любви — и уважения к своим чувствам тоже. Просто порой его нужно было… слегка подтолкнуть.
— Не буду спрашивать, как ты сотворил это чудо, — Карл кивнул на цветы, — просто скажу, что это чудесный подарок. Который был бы ещё лучше, если бы, — он зябко повёл плечами, — по пробуждении я первым увидел не его, а тебя.
Укор был заслуженный: они открыли друг другу свои чувства уже больше полугода назад, всё это время регулярно делили постель, но каждую ночь Кром упорно уходил спать к себе в покои, а Карл не менее упорно пытался заставить его остаться — пока что безуспешно.
— Но я уже здесь, по первому зову и даже без него, — Кром опустился на колени у постели и трепетно поцеловал пальцы Карла, взяв его ладонь в свою.
— Я устал уговаривать тебя и объяснять, что всем и так понятно, что нас связывает. — Карл с нежностью очертил скулу своего рыцаря кончиками пальцев. — В любом случае, спасибо за розы. Они прекрасны.
Одна из них будет великолепно смотреться в петлице его вечернего костюма. А необходимость присутствовать на праздничном балу — впервые в титуле короля — скрасит тот факт, что у Карла уже созрел план, как дать понять Крому, что в дурацкой конспирации больше нет смысла. По традиции король должен открыть бал танцем, и каждая придворная дама мечтает стать той счастливицей, которую он пригласит. У Карла же была иная идея: протянуть руку он планировал тому, кого в своё время лично учил правильно в этом танце двигаться. В конце концов, кто решится оспорить его решение?
Карл ласково улыбнулся Крому, который глядел на него с плохо скрываемым благоговением и ещё не знал, что его ждёт. В конце концов, он сам выбрал из всех цветов зимнюю синюю розу — так пусть не удивляется мелким, но острым шипам.