Воодушевление мое продлилось недолго. Оно и ясно: мне удалось выбраться из Варзана и завести нового друга, но при этом ничего хорошего поездка мне не принесла. Войне быть, и я не только не помогла, я ухудшила ситуацию! Кровь на моей земле, кровь на моих руках...

Пылко потерся о мою щеку и спросил, что я собираюсь сделать. Он был умным и почти сразу понял, в чем моя проблема и что нам грозит, но из вежливости не комментировал причины, по которым мы оказались в нашей ситуации. Я была благодарна судьбе за то, что у меня объявился такой союзник и за его такт, но все равно постоянно замечала, что он посмеивается, насмехается надо мной. Уже было ясно, что это куда более древний и могущественный дух, чем мой Бойко, и все смертные треволнения казались ему комедией. Хотела бы я так же относиться ко всему живому...

— Что нам делать, я пока не решила, — признавалась я честно, глядя вперед. — Хотелось бы хотя бы понять, где мы находимся. Территориально. Далеко ли до дома... Ты можешь мне с этим помочь, Пылко?

Пылко помочь не мог, а вот Бойко вызвался осмотреть окрестности, подгоняемый ревностью. Мы спешились, я посадила Пылко на колени, а добрый воздушный дух взмыл в воздух, закружился вихрем, бросился в сторону и вернулся ко мне, подняв дикий порыв ветра. Я сидела на земле, подогнув под себя ноги, а Бойко бегал передо мной и рисовал линиями карту местности. Каким образом я оказалась еще дальше от Всеграда, чем была? Видимо, с перепугу погнала не в ту сторону!

— Ехать и ехать, Бойко, — пожаловалась я. — Такими темпами Варзанцы окажутся у нас раньше, чем я сама...

Совсем отчаявшись, я легла на землю, вытянула ноги и взглянула в высокое белое небо. Возможно, стоило бы поспать, ведь после сна всегда проясняются мысли; но я не могла сомкнуть глаз. Тем более что... до сих пор был день... и мое сердце колотилось, колотилось так быстро и испуганно, что... что...

Пылко залез мне под бок, грел своим пламенем, мурлыкал, и я подумала, что прикрываю глаза на мгновение, но открыла их уже в сумерках. Холод кусал щеки, от дневного сна раскалывалась голова.

Чего я вообще проснулась? Спала бы дальше до утра! Все равно делать нечего, идти некуда... вот бы уснуть и проснуться уже после войны...

Но тут я снова услышала то, из-за чего вообще проснулась, и так ловко оказалась на ногах, что Пылко даже присвистнул. А я напрягла уши: кто-то кричал! Определенно кто-то кричал... Может, былянин? Нет, голос небылянский... но и не звериный...

Я взглянула на Бойко, у него слух был куда тоньше, чем мой, и мой дорогой воздушный друг согласно кивнул и потрусил прочь. Я спешила следом; он тоже слышал, но, в отличие от меня, знал, откуда шел крик... кому нужна была помощь...

Мы поднялись по небольшому скалистому плато, и там, в укромной тени отвесной скалы, я обнаружила капкан, расставленный на редкую горную дичь. В него попалась птица, необычная птица с пятнисто-серым оперением, сливавшимся с горами, но при этом с ярко-красным хохолком, практически светившимся в темноте. Пылко подсказал, что это мне встретился местный подвид жар-птицы, только эта конкретная особь была еще совсем птенцом и не умела пылать, как положено. Только-только выбралась из гнезда, вот и попала в ловушку. Грустная история!

— Тише, дорогая, — шепнула я, присаживаясь на корточки перед ней. — Только не пылай! Я хочу тебе помочь. Я Белена, я хочу помочь... Белена...

Жар-птица моргала, пищала, молила о помощи и в то же время умоляла меня уйти и не трогать ее; хотя у меня в ушах звенело от ее голоса, я все же схватила ее, вцепилась в одну половинку ловушки рукой, а в другую уперлась ногами, напряглась со всех сил и сумела-таки слегка раздвинуть половинки, державшие птицу. Та взвизгнула, захлопала крыльями и вылетела, а я едва не лишилась пальца, не удержав конструкцию... Капкан щелкнул в миллиметре от моей плоти...

— Ах!

Усевшись на зад, я еще некоторое время пыталась отдышаться и прийти в себя. Птица, решила я, уже улетела по своим делам, что ей здесь еще делать; но тут я вдруг услышала постукивание толстых птичьих когтей о камни, обернулась и обнаружила, что она никуда не улетала, а осталась топать неподалеку от меня и взбираться прыжками на камни. Ярко-красный хохолок при этом забавно покачивался.

— Что ты здесь торчишь? — спросила я без церемоний. — Лети давай, по своим делам... ты голодная, наверное, да и вообще, у тебя, считай, второй день рождения...

Птица посмотрела на меня задумчиво и внимательно.

— Никогда не видела таких, как ты, — произнесла она медленно. — И чтобы огненный дух так к кому-то близок был, тоже не видывала...

— Я Белена, — напомнила я. — Я очень издалека... Я былянка. Не удивительно, что ты не видела...

Птица с любопытством посмотрела мне в лицо и даже подпрыгала ближе ко мне.

— Былянка! Не слыхивала! Должно быть, твой дом находится очень далеко!

— Для птицы и небо близко... но для меня это и в самом деле будет долгая дорога. Я теперь возвращаюсь...

— А как же ты забралась в даль такую? Неужели с курса сбилась?

Я попыталась втолковать ей, что привело меня сюда, но по птичке было видно, что она совсем ничего не понимает, и я быстро сдалась. Пташка еще некоторое время посидела рядом, вертя головушкой, а после прочирикала задумчиво:

— Я тебя не понимаю, это верно. Слишком сложные слова ты говоришь для птицы! Но я могу показать тебе путь до матушки-Реки. Она может тебе помочь...

Вряд ли нереида и в самом деле могла бы как-то повлиять на мою ситуацию; но я знала, что они обладают особенным, тонким умом и вековой мудростью, так что, возможно, пару добрых слов я от нее услышу... Да и к тому же, я ведь все равно не знаю, куда мне идти...

— Если ты меня отведешь, птичка, я буду очень благодарна, — ласково произнесла я. — Далеко ли это?

— Для птиц все близко, — хихикнула жар-птица, перевирая мои собственные слова. — Но думаю, что и для былянки это не такая уж и трудная задача... Здесь, в Варзанских горах, бьет источник всей воды в мире, ключ жизни... туда и полетим!

Она взмыла в воздух, а я задрала голову вверх, наблюдая за ней, и как следует поразмыслила над только что услышанным. Источник всей воды? Ключ жизни? Как может быть, что ни моя медведица, ни кто либо еще никогда не говорили мне о существовании такого места? Они не могли не знать, по крайней мере, не матушка, ведь медведям известна вся мудрость мирская...

Или все-таки не вся?

Я взобралась на Бойко, и мы бойко помчались за жар-птицей, жмурясь от золотых лучей солнца и бившего в лицо ветра. Пылко забрался мне под рубашку, только кончик хвоста торчал, и громко возмущался необходимости перемещаться с такой скоростью. Он все-таки предпочитал более неспешные средства передвижения!

Я посмеивалась над его ворчанием, ведь была уверена, что он это не совсем всерьез, и только придерживала его слегка рукой.

Скоро пейзаж кругом совсем изменился, и мне даже почудилось, что я уже не в Варзане. Горы поросли сочной зеленой растительностью, среди которой нет-нет, да проскальзывали деревья, хотя прежде я была готова поклясться, что в этом краю жили только кактусы. Под ногами Бойко кипела, выла, клокотала бурная вода, мчавшаяся вниз, вдаль, ко Всеграду, к морю, а скалы обступили нас так тесно, что я боялась лишний раз развести руки, ведь могла оцарапать локоть о камни. Река проложила себе удобную дорогу среди гор, и только ей и принадлежала эта дорога, мы же были чужаками, незваными гостями... Вторженцами...

- Здесь, былянка! — воскликнула жар-птица, радостно кружась в небесах. — Смотри в оба, гляди в оба! Здесь исток всех рек и морей! Здесь обиталище матушки-Реки...

Я растерянно уставилась на небольшое озерцо с ярко-бирюзовой мирной водой. Вокруг были склоны, покрытые слабой травкой, древние камни, раскиданные по ним, и удивительная тишина. Даже бурный поток остался позади; из озера вытекала лишь крошечная, еле-еле заметная речушка, в которую я даже едва не наступила сапогом, до того неприметной она была. И это — родина всей воды в мире?

Вполне верю!

— Птичка, — обратилась я к своей проводнице, - но ведь озеро тихо и безжизненно... как мне поговорить с матушкой-Рекой?

Птичка задумалась, присела на траву, почесала клювом перья в крыле и изрекла:

— А ты позови ее! Думаю, тогда она придет.

Очень уверенно это не звучало, но я пожала плечами, опустилась на колени у бирюзового озера и осторожно погрузила в воду пальцы руки. От холода немедленно свело суставы: озеро было практически ледяным! Как только лед не плавал? И это летом!

— Я вижу, вижу. — выдохнула я задумчиво. — Крошечный поток, истекающий из тебя, мчится вдаль, мчится вниз, наполняется силой, питается шумом. Здесь, у отчего дома, он не шире локтя, но там, в конце, у самого финала, он разворачивается настолько, что пассажирские судна способны проплыть по нему бок о бок, а затем и вовсе обращается в океан, в океан, в родину всего живого и дышащего в этом мире... Все начинается с крошечного ручейка, а обращается в могущественный океан; и ты, можно считать, не просто первая на свете река, но и вообще мать всего сущего. Разве не так? Ты — наш всеобщий исток, ты — наша общая прародительница, наша покровительница и защитница, Река...

Спокойная озерная гладь едва заметно поколебалась, и я услышала собственными ушами голос, мягкий и любящий, шелком окутывавший голову:

— Ты складно говоришь, былянка! Давно, ох, давно же не приходили к моему бережку подобные тебе... Хрупкие, лысые, смертные, но такие самовлюбленные и... невыносимые...

Она показалась из воды сперва частично, а затем и полностью. Полупрозрачная, облепленная мокрыми волосами, немолодая женщина стояла передо мной, едва касаясь ногами озерной глади, и мягкие изгибы ее тела напоминали волнующееся море, тонкие синие полосы бежали по ее животу, груди и бедрам, а широко распахнутые, украшенные сетью тончайших морщин глаза были синее самых горных рек. У меня дыхание перехватило уже от одного ее взгляда: она, мать-Река, сама мать-Река...

Несколько маленьких капелек отделились от озера, прыгнули на мою одежду, обратились в веселых, хихикающих малышек и принялись играться, дергать меня за рукава и волосы, больно тянуть за мочки ушей и щеки. Я попыталась отмахнуться, но капельки были ловчее; их матушка сперва позволила дочерям отвести душу, вероятно, проверяя меня, а затем произнесла серьезно:

— Девочки, оставьте в покое нашу гостью, не то великие медведи обидятся на нас! Ну же, ну. Успокаивайтесь.

Капельки послушно отхлынули, и я сумела разглядеть их: это были миниатюрные девочки-дюймовочки, такие же полупрозрачные и длинноволосые, только лица у них были совсем детские, а взоры наивные и насмешливые. Озеро вообще ожило, словно не было еще мгновение назад спокойным и мирным, и я с легкостью насчитала несколько сотен нереид, рассыпавшихся по берегу или выглядывавших из воды. Все в мать, все практически ее копии. Дочери рек и океана. 

— Здравствуй, матушка, — изрекла я, попытавшись изобразить улыбку, хотя от щипков еще болели щеки. — Спасибо, что согласилась поговорить со мной.

— Не благодари, а говори, — мать-Река нетерпеливо дернула рукой. — Хочу знать, что завело тебя в такую даль.

Бойко доверчиво подошел ближе, и маленькие нереиды набросились уже на него, вцепились в его вихры, захихикали, а он, весело взвизгнув, принялся бегать по берегу, поднимать столпы брызг и устраивать настоящие ураганы, в которых малышки с оглушительным визгом взмывали в воздух и опускались снова вниз, как на карусели. Только Пылко не особенно разделял веселья и вообще старался держаться как можно дальше от всего мокрого; жар-птица сперва подлетела поближе, но маленькая нереида погасила ее хохолок, и поэтому та вовсе решила улететь, махнув мне на прощание крылом. Казалось, только я и матушка-Река сохраняем хоть какие-то остатки серьезности...

— Грядет война, матушка, — произнесла я без обиняков. — Мой народ схлестнется с народом Варзана в смертельных битвах... кровь заполонит твои реки, осквернит священную землю моей рощи, мои руки... и я... я не знаю, что сделать, как помочь; я была в Варзане, я говорила с королевой, но не смогла ее убедить, лишь напротив, кажется, я даже помогла ей принять это решение... подтолкнула к войне... матушка, я в отчаянии, я на самом деле в отчаянии; мы, Медвежьи невесты, заботимся о мире и спокойствии природы, а я, выходит, своими же руками поставила этот мир под угрозу... под самую страшную угрозу...

Матушка-Река слушала меня и не перебивала, но по ее улыбке я видела, что мои проблемы чудятся ей ерундой. Как же так? Неужели она тоже не понимает, тоже не видит ничего страшного? Ведь ее же реки, ее же реки пострадают...

— То, что войны никто не желает, что от нее никто не выиграет, это все понятно и ясно, былянка Белена, — заметила она ласково. — Удивляет меня лишь то, что ты стоишь передо мной, умываешься слезами, а сама даже не осознаешь, какая великая сила в твоих руках. Ты называешь себя причиной того, что войне быть; отчего бы тебе при этом не быть и причиной, почему реки и земли былянские останутся чистыми?

Я честно пыталась понять, к чему она клонит, и не понимала.

— Матушка?

— Послушай, Белена. Ведь ты не просто девушка, ты — Медвежья невеста! Сама природа против войны, против насилия, а в твоих руках все природные силы, пусти же их в ход! Обратись к могуществу природы! Останови варзанцев...

— Варзанцы тоже умеют говорить с духами и заключать с ними союзы. Мой Пылко был долгое время на службе у королевы Варзана...

— Но теперь он с тобой. Что заставило его оставить привычное место?

— Тоска по путешествиям, матушка.

— Только лишь она?

Я покосилась на Пылко; справедливости ради, война приносит с собой пожары и пламя отчаяния, так что именно огненный дух мог бы и не сильно возражать против нее. Но все-таки, матушка была права; ничто и никто в природе не будет в восторге от убийств и пороха. Мой Пылко пошел со мной, потому что тоже не хотел войны? Потому что желал мира?

Огненный кот как раз притворялся спящим, но, почувствовав на себе мой взгляд, приоткрыл один глаз, фыркнул и повернулся ко мне спиной. Что ж, полагаю, это значит "да". Огонь должен гореть в очаге и побеждать холод, а не пожирать дома и леса. Огонь — опасный, но все же друг.

Все четыре стихии опасные, но дорогие соратники.

— Вы думаете, я сумею? — с сомнением спросила я. — Сумею уговорить духов природы восстать против Варзанцев и остановить конфликт? Звучит безумно...

— Я не гадалка, чтобы заглядывать в будущее, Белена... Но некоторые соображения имею, — она смерила меня еще одним внимательным взглядом, кивнула на толпу своих дочерей, забавных маленьких рыбешек. — Попробуй уговорить кого-нибудь из моих девочек. Если они согласятся пойти с тобой рука об руку, то на твоей стороне окажется три природных духа. Три из четырех — это почти комплект...

Рыбешки захихикали, поняв, что я сейчас буду их умасливать, подплыли ближе, заморгали заинтересованно. Я опустилась на колени на берегу, посмотрела на малышек, еще раз взглянула на Бойко, игравшего с ними в чехарду. Мой Пылко пошел со мной исключительно из личного интереса и страсти к путешествиям; мой Бойко когда-то подружился со мной при не самых счастливых обстоятельствах, но и тогда мне не приходилось уговаривать, петлять, вымаливать; все это так далеко и чуждо для меня, что я... что я даже, наверное, если подумать...

— Я отказываюсь, — заявила я, погладив одну из девочек по головушке, отчего моя рука оказалась совершенно мокрой. — Простите, матушка Река... я отказываюсь.

— Что это значит, отказываешься?

— Поймите меня правильно, пожалуйста, я ни капельки не сомневаюсь в вас, я уверена даже, что вы правы, что так мне и стоит поступить! Окажись на моей стороне все духи природы, я бы точно одержала победу... но разве это важно? Я борюсь за свой дом, борюсь за родную рощу, за то, чтобы жил мой народ, чтобы жила земля, знакомая и родная с малых лет. И... если такова моя цель, то разве могу я позволить себе забрать из дома кого-то из ваших дочерей? Оторвать от сердца материнского, от родного дома? Река не прерывает своей связи с озером, и даже впадая в море, даже растворяясь в нем, она все равно одним концом своим находится в материнском доме. И ваши девочки... и ваши дочери... они ведь такие же реки; я борюсь за свой дом, и потому не желаю отнимать их от их дома. Пылко пошел со мной по желанию, Бойко нашел свой дом во мне; ваши девочки должны остаться при вас. Я не стану никого уговаривать.

Маленькие рыбешки загалдели, запищали, забегали вокруг меня, устраивая фонтаны брызг и разливая кругом переливчатый смех; Матушка-река стояла на поверхности озера, склонила голову к плечам, думала. Я уже хотела было встать и проститься, отправиться куда-нибудь вперед, обратно во Всеград, в надежде там найти какой-то способ, какой-то выход; как вдруг кто-то едва ощутимо дернул меня за рукав. Я опустила глаза, и чудо чудное! Увидела перед собой еще одну маленькую речную девочку, совсем слабую и почти совсем прозрачную, даже более маленькую, чем ее сестры. И до того она была тиха и неприметна, что ни сестры ее, ни матушка не замечали, что она ко мне подошла...

— Что такое, маленькая? — спросила я тихо. — Что ты хочешь?

— Меня... Лужицей кличут, но ты кликай, как желаешь, — пролепетала малышка. — Я Матушки младшая дочка; я никуда не теку и ни во что не впадаю...

— Ну что ж! И Лужицей быть не грешно.

— Сестрички дразнятся и задирают меня...

— А это плохо! Отличаться от других совсем не страшно. Нужно уметь постоять за себя! Если сестренки будут тебя снова обижать, ты встань и скажи: "А ну, хватит! Как не стыдно! Вот я вам сейчас...".

— А что я им сейчас?

— Как надаешь на орехи!

— Не смогу, я же маленькая.

— Маленькая, да удаленькая! Пока они будут шуметь и насмехаться, ты подберись тихонько, и!..

— Ты вот тоже маленькая, совсем даже не большая, — заметила она тихо. — А такую миссию взвалила на свои плечи! Неужто и в самом деле ты хочешь спасти свой народ?

— Кто, если не я?

— Да кто угодно другая!

— Ну, нет... все же лучше я, — я взмахнула руками, не зная, как ей объяснить! — Я не такая уж большая и не самая сильная, но зато умна не по годам и на зависть всем скромна; только я знаю, как помочь, только я одна была в Варзане и говорила с королевой. Да и потом, я ведь борюсь за свой дом; за свой дом каждой бороться должно. Даже самой маленькой.

— А что будет с нашим домиком, если начнется война?

Это был отличный вопрос; я призадумалась и начала перечислять:

— Реки, сестры твои, как я уже говорила, заполнятся кровью. А еще моря, она заполнятся военной флотилией, их волны пронзят пушечные ядра и мертвые матросы, озера посолонеют от слез... невесело будет! Когда идет война, страдают не только смертные, но и природа, вся природа, от небосвода до земной тверди...

Бойко чихнул, и я только теперь поняла, что сижу в тишине, и один лишь мой голос слышно. Огляделась, а малышки-рыбки смотрели на меня со всех сторон, пищали, волновались!

— Что?

— Напугала ты нас, Белена, — пояснила матушка Река. — Такими рассказами, такими картинами! Не хотят мои дочери, чтобы реки и моря покраснели от крови. За твой дом нам бороться смысла нет; а вот за свой мы поборемся с радостью. Выбирай любую малышку! Уговорила ты!

Рыбки бросились ко мне, опять закружились со всех сторон; я сжалась, промокшая одежда липла к телу, от их мельтешения кружилась голова. Так их было много, до того они были пестрые, яркие, громкие...

— Я назову тебя Долго, — шепнула я Лужице. — Будешь моей Долго?

— Я согласна быть кем угодно, — ответила она, смущенно улыбаясь. Я возразила:

— Нет, это тоже неверно... Нельзя меняться в угоду другим. Будь собой.

— Я буду, — пообещала она, забираясь мне на плечо с таким видом, словно полжизни на нем сидела и только ненадолго слезла. — Но звать меня отныне будут Долго.

Бойко радостно подбежал к нам, чтобы познакомиться с новой подружкой, а вот Пылко повел себя иначе и напряженно пошевелил ушами, косясь в нашу сторону. Я засмеялась:

— Огонь и вода — непримиримые друзья, не так ли, пылко?

А Мать-река, прежде молча наблюдавшая за нами, вдруг вышла на брег, шурша своими нежными невесомыми шагами, и приблизилась ко мне так близко, что я даже могла почувствовать приятную прохладу, шедшую от ее кожи.

— Ты сделала свой выбор, Белена, но должна заметить, что выбор этот странный, — начала она мягко. — Долго — самая младшая и самая нежная из моих дочерей.

Меня удивило то, что она сразу же приняла новое имя Долго, от матери ведь такого не ожидаешь, но я подумала, что у прародительницы всех рек могут быть свои причуды.

— Матушка, я...

— Пойми правильно мои опасения, Белена! Прочие мои дочери управляют дождем и способны повернуть реки вспять; даже волны синего моря подчиняются их воле. А Долго... к сожалению, моя Долго...

— Что ж, позволим рекам течь туда, куда они текли прежде, — я пожала плечами. — Мне кажется, в путешествии бывают важнее подруги и добрые слова, чем даже самые могущественные силы. 

Матушка выслушала меня, вздохнула украдкой, но отступила — она была не из тех, кто стала бы отстаивать свои идеи и взгляды. Совсем не водяной это стиль...

— Тогда я благословляю тебя на дальнейший путь, ведьма Белена! Иди и защити свой народ...

— Постойте, матушка, постойте! — спохватилась я. — Да как же... да где же мне найти духа земли? Я и не видела их, и не встречала никогда... ни от медведицы своей не слышала, ни в книгах не читала...

Матушка задумалась, остановившись на краешке земли у подножья своего озера.

— Боюсь, я тебе здесь уже не помогу. Не только ты не встречала долго земных духов; я тоже не припомню, чтобы слышала что-то о них.

— Но вы говорили, что видите мое будущее...

— Этого я не говорила! Я лишь сказала, что если ты соберешь все четыре стихии в своих руках, то наверняка сумеешь одолеть любую армию и остановить войну. Ни больше, ни меньше! Помочь тебе найти всех духов я не обещала.

Я растерянно переглянулась с Долго; та развела маленькими ручками и пожала плечиками.

— Кто знает, что будет завтра, Белена, — прозвенел ее звонкий голосок. — Не вешай носик! Отправимся обратно в твой дом; говорят, дома и стены помогают...

— Отправимся... не желаю тратить зря время, но, пожалуй, других вариантов и нет, — вздохнула я. — Попробую пробиться вновь во Всеград... попробую предупредить царя. В конце концов, даже если бойни не избежать, можно хотя бы подготовиться к ней, минимизировать потери...

— Я согласна, согласна! — залепетала воодушевленно Долго. — Ты такая умница! Отправимся...

Я чувствовала себя отнюдь не умницей, а скорее лошадкой, без конца бегающей туда-сюда, но не стала это озвучивать.

— Уж близится ночь; до утра оставайтесь на моем берегу, — предложила Матушка. — А после — идите... и желаю удачи!

Я горячо поблагодарила ее, и после этого Матушка-река скрылась в воде.

Пылко и Бойко быстро развели огонек, и мы все улеглись вокруг него. У озера царила такая тишина, что даже собственное сердцебиение было слышно, но меня это не волновало; я лежала на спине, сложив руки на груди, вслушивалась, раздумывала и смотрела в небосвод. Что будет дальше? Чем все закончится? Увижу ли я Вира когда-либо снова, и если да, то при каких обстоятельствах? Сможем ли мы снова быть друзьями при встрече, или же отныне нам навсегда оставаться неприятелями?

— Ты размышляешь слишком много, Белена, — заметила Долго, прочитав тяжелые думы на моем лице. — Спи лучше, тебе полагается отдых.

Она коснулась хвостом моего лба и я вдруг заснула; как у нее это вышло? Не знаю, но с того дня бессонные ночи стали для меня воспоминанием.