Буду с тобой в радости (и в минуты слабости)

Буду без тебя грустить (и в любви, и в ярости)

Как же тебя отпустить (если что не так — прости)

Буду с тобой кем захочешь (только ты не уходи)

Луна — Лебединая*

      Через открытое окно в тесную кухоньку лилась жара сумерек — июль подходил к концу, впереди не менее удушающий маревом август. На фоне бормотал старенький чёрно-белый телевизор с торчащими по бокам цилиндрическими кнопками, стоявший на возвышающейся полке углового диванчика. Торчащие рогаткой антенны напоминали усики какого-то насекомого. Пузатый экран то и дело шёл помехами, рябил звук, но никто не обращал на это внимания: громко шелестели упаковки сухариков, чипсов и орешков. Звук в телевизоре совсем испортился, зашумел и забулькал, изображение нервно прыгало, искривлялось и размывалось.

      — Дим, подвинься, от тебя одни помехи, — сказал Сергей, приближаясь к телевизору и шевеля усики антенн в разные стороны. Изображение тут же наладилось и кухню огласил чеканный голос ведущего новостей.

      — Сегодня члены АОК потерпели поражение в бою за Ораховац. Источники сообщают о сорока трёх похищенных гражданских сербах и нескольких — точное число пока уточняется — сотрудниках югославского МВД. Заложников держат в селе Клечка на территории Косово. С места событий вещает репортёр ОРТ Семён Заболоцкий…

      — Слушай, переключи на что-нибудь повеселее. С зимы про эту муть слушаем, надоело. Такой день… — Ваня поморщился, высыпая в невысокую миску жареный солёный арахис. — И где там Шаст, время-то уже…

      — Да хер знает. Обещал к семи успеть, но ты ж его знаешь. «К семи», значит, как минимум, к половине восьмого. — Сергей отнял руки от антенны — изображение тут же пошло новой рябью — и щёлкнул переключателем каналов. НТВ.

      — А ТНТ есть? — спросил Дима, отодвигаясь от телевизора на самый край. Это не помогло: пока Сергей стоял и держал антенки в руках, всё работало, но стоило ему убрать ладони, как тут же маленький динамик извергал проклятья и шипения.

      — Есть, но без звука, он у нас тут плохо ловит, — Ваня присел за стол и подпёр щёку ладонью. — Серёжины родители ему на выпуск подарили новый телевизор. Цветной. Только вчера привезли, сейчас Шаст придёт и пойдём в комнату — там всё ловит отлично и дистанционка есть. Серёж, оставь ты его в покое, ради Бога.

      — Лучше бы харчей подарили, — хохотнул Серёжа, оставляя несчастный телевизор в покое. Как так получилось, что в зале он работал отлично, а как перенесли его на кухню, так он сразу отказался функционировать.

      — Сам сказал, что нам ничего не нужно, — ответил Ваня.

      Это правда. Сергей считал, что и так слишком много просил у родителей, уже не раз его гордость выходила им боком. Например, именно из-за неё они уже месяц питались одними макаронами с маслом и сахаром, зато уже полгода жили в квартире, которую снимали на собственные деньги с подработок: они же вдруг стали очень взрослыми и самодостаточными в двадцать один год. Ваня своего парня не попрекал: его родители им вообще никак не помогали.

      В дверь позвонили. Ваня встал с места и направился к коридору:

      — Шаст, наверное.

      — Надеюсь, он не забыл про пиво, — пробормотал Сергей, окончательно отставая от телевизора.

      Из коридора донёсся голос Антона и блаженный для ушей звук стукающихся друг об друга бутылок пива в шуршащем пакете.

      — Даров, пацаны, — Антон зашёл на кухню и выставил на стол три огромных пакета. — Мамка жратву передала через тёть Зою, а ба сверху докинула домашнее винцо и какую-то наливку. Вроде вишнёвую. Короче, сегодня гуляем.

      — О-о-о-о, — Дима приподнялся, заглядывая в пакеты. — Тётя Майя — святая женщина, передай ей: целую ваши руки.

      Антон широко улыбнулся: ещё бы, ещё бы. Всю студенческую пору, которая для него с Серёжей официально закончилась два дня назад, а для Вани с Димой продлится ещё несколько лет, именно его мама частенько не давала им помереть с голодухи. Живя в соседнем селе, откуда Антон и приехал на обучение, часто либо сама приезжала, либо передавала со знакомыми, едущими в город, сумки с вещами и едой. То фруктов передаст, то мяска, то сала, то домашнего хлеба, то закрутку какую — так как-то и прожили четыре года, кантуясь то в общаге Антона с Сергеем, то в общаге Димы с Ваней.

      Вечер начался вполне прилично: Антон с Сергеем праздновали получение дипломов, подтверждающих, что они теперь настоящие программисты. Обмывали по всем правилам: с рассказами смешных и стыдных случаев, с горой еды и болтающим (без помех!) ТНТ на фоне, потому что переместились в зал и уселись вокруг крохотного журнального столика на четырёх лапках.

      Слово за слово, вспомнили, как они все перезнакомились. Антон с Сергеем знали друг друга со школы, но хорошо общаться начали только в девятом классе, когда оба обнаружили, что хотят поехать учиться в один и тот же город на одну и ту же специальность. К тому же, они оба были альфами, что добавляло некоторые общие темы для разговоров. Дима с Ваней, омеги, оказались местными, дружили с детского сада, поступили в один и тот же институт, только Димка на стоматолога-ортодонта, а Ваня на акушера-гинеколога. Парад студенчества в первые выходные сентября вывалил на улицы города всех первокурсников вместе с их кураторами и тем самым совместил несовместимое: четырёх мальчишек, изнывающих от скуки и жары, которые в любой другой ситуации прошли бы мимо друг друга, а в итоге стали лучшими друзьями.

      Это была идея Попова: съебаться с парада, тихонько выползти из строя и свалить в закат. Он прихватил с собой бутылку водки, спёртую у отца перед отъездом из дома. Кураторша их знала без году неделя и на лицо вряд ли запомнила, так что если отряд и заметил потерю двух бойцов, то очень вряд ли потом что-то предъявит. Антон предложил махнуть на набережную и поискать укромное местечко с красивым видом: его кололо смутное предположение, что бухать в своей общажной комнате они будут ещё не раз, а так и видом полюбуются, и город постепенно начнут изучать. Все беседки вдоль реки уже были заняты: мамочками с колясками, бабушками с внуками, влюблёнными парочками и такими же сбежавшими пекусами. Оставалась последняя беседка. «Если она тоже занята, идём бухать в общагу», — сказал Сергей и уверенным шагом двинулся к белым колоннам с высокой куполообразной крышей. (Сталинский ампир, который при первом знакомстве вызвал у Антона благоговение, впоследствии стал обыденностью: каждое второе здание в городе отливало серостью некогда белых стен, нагромождением колонн, лепнин и прочего такого «классицизма», пытающегося кое-как влезть в общий рельеф города с его широкими дорогами, цветными машинами и вечной пылью, оседающей на светлых постройках).

      В самой дальней беседке (они прошли около двух километров от начала набережной) уже сидели два парня. Серёжа вздохнул. Они с Антоном обменялись одинаковыми взглядами, выражающими одну и ту же мысль: общага так общага.

      — Пацаны, стойте, — один из парней просунул голову между двух колонн, опираясь руками о толстые каменные перила. — Нас тут всего двое, мы поместимся.

      Серёжа, стоявший ближе, замер. Антон смотрел на высунувшегося парня: дьявольски красивый и, судя по запаху, омега. Он не мог подобрать других слов, но на ум почему-то приходила Елена Троянская, Клеопатра, Беатриче Данте и, совсем внезапно, Марлен Дитрих. Впрочем, первых трёх можно было объяснить хорошим знанием литературы (мама работала школьной учительницей русского и литературы, у Антона не оставалось шанса прослыть совсем уж неучем), последняя логике не поддавалась, как не поддавался логике и тот факт, что красивого парня подсознание почему-то сравнило с женщинами, а не с мужчинами, хотя уже тогда мир знал и Клинта Иствуда, и Марлона Брандо, и Алена Делона (исторических личностей Антон не вспомнил, ну, может, кроме Ахиллеса: мир совсем недавно пришёл к тому, что можно воспевать не только женское очарование). Красота этого парня брала своё начало в феминности, плавно перетекающей в точные и яркие черты несомненно мужского лица: блестящая под солнечным светом кожа на высоких выдающихся скулах, тёмно-каштановые волосы, аккуратный, геометрически идеальный нос, ровные брови, плавно сходящие на нет острым концом, чёрные ресницы, голубые глаза и по-женски пухлые губы идеальной формы того самого бантика, о котором мечтает весь женский пол.

      — Вань, ты чё? — в пространстве между колонн мелькнул второй силуэт. — Пацаны, правда, заходите. У нас есть томатный сок.

      — А у нас водка, — отводя глаза от, видимо, Вани, проговорил Антон.

      Сергей рядом не шевелился, Ваня тоже. Тогда Антон и понял, что впервые в жизни стал свидетелем запечатления. Это понял и Дима — второй парень, тоже оказавшийся омегой. О таком не принято говорить, если только человек сам не захочет, вот они и не говорили. Всеми силами старались придумать, как бы смешать томатный сок с водкой, при этом не расходуя ценный материал. Сначала отпивали по чуть-чуть сначала из бутылки, потом из коробки, а затем, когда ёмкости опустели наполовину, всё-таки разбавили это всё, перелив сок к водке. Сок к тому моменту на жаре стал почти варёным, но это не помешало им как следует напиться и завести дружбу.

      Сергей, вспоминая всё это, закинул в рот целую горсть арахиса и, пережёвывая, выдохнул:

      — Я тогда так испугался. Сначала даже не понял, что происходит.

      Ваня, сидящий у Сергея под боком, согласно хмыкнул: он сам не сразу понял, что произошло, а когда понял, уже не мог ничего сделать. Так они с Серёжей и запечатлелись при первой встрече, но любовь между ними возникла только спустя год дружбы. Теперь они уже три года как вместе, их пара для Антона и Димы стала абсолютной непреложной истиной, как будто эти двое всегда были вместе, просто встретились так поздно.

      Даже несмотря на то, что Ваня Серёжу запечатлел, родители Вани выбор сына не одобрили. Его мать и отец жили вдвоём без запечатления и в полной мере не осознавали, пусть и понимали суть, что это значит. Процесс необратимый, Ваня попросту не хотел расставаться с Серёжей и, получив ультиматум, смело ушёл из семьи. На втором курсе он ещё как-то пытался поддерживать связь с родителями, на третьем уже смирился. Он выбрал своё счастье, а не прихоть отца с матерью. Ушёл, оборвав все связи. Кажущийся лёгким, звонким, весёлым и порой инфантильным, на самом деле Ваня показал себя как смелый и стойкий человек: почти спокойно пережил уход из семьи, лишь раз поревел Серёже в колени и продолжил жить дальше. Сергей-то знал, что Ване далось это тяжело, но тот всё равно улыбался, всё равно радовался жизни и шёл вперёд, ведя за собой. Сергей его уважал и в прямом смысле целовал ноги — настолько он обожал Ваню, настолько был готов разделить с ним все трудности и невзгоды.

      В отличие от родителей Вани, отцы Сергея приняли омегу сына как своего родного. Возможно, ещё и поэтому Ване удалось не сойти с ума от грусти. Его приняли в чужую семью, его полюбили так, будто он родился среди этих добрых и воспитанных людей, дали поддержку и понимание.

      Дима и Антон, между тем, оставались свободными. Антон пытался встречаться, но его самые первые отношения с девушкой закончились тем, что она запечатлела на себе какого-то альфу и, естественно, ушла к нему, а вторые отношения (уже с парнем) вообще непонятно чем закончились: гуляли, общались, смеялись, и в какой-то момент Влад просто исчез, ничего не объяснив. В итоге Антон медленно шёл по пути к смирению, жил, ничего не ожидая, не заводя новых знакомств намеренно, но и не отказываясь от новых людей, встречающихся на пути.

      К полуночи Антон, Дима и Серёжа дошли до стадии сопливых историй о том, как в голодуху между стипендиями и передачами родителей они все вместе скребли по сусекам и доедали запасы вроде сухофруктов на компот. Первые два дня это было даже вкусно, остальные пять у них не было выбора. Антон смеялся, вспоминая, как сильно Сергей радовался макаронам и колбасе, когда из дома приехал отец и привёз с собой целую сумку с нормальной едой.

      Антон заметил, что Ваня ничего не пил. Не «почти ничего», а совсем ничего — его стакан пополнялся прохладным томатным соком (он же тогда и принёс его на парад первокурсников, собираясь тихо-мирно посидеть с другом в беседке и вернуться в общежитие).

      — Ржевский, а ты чё вдруг в трезвенники подался? — спросил Антон друга, пока Димка доливал в прозрачные гранёные стаканы остатки ароматной наливки тёти Майи.

      — Не, Шаст, это у вас с Серёжей сегодня праздник, а нам с Ванькой ещё учиться и учиться в нашем меде… А, Вань?

      Ваня отпил сока и вздохнул, подогнул под себя ногу, обнял колено ладонями и посмотрел на Серёжу. Тот как будто бы даже немного протрезвел (вовсе нет), пожал плечами и кивнул: а что тянуть? Ваня подумал также и заговорил:

      — Поз, Шаст. Короче. Я беременный.

      — Эге! — первым опомнился Дима. — Вот это новости. Поздравляю!

      — Спасибо, — Ваня улыбнулся. — Придётся, скорее всего, взять академ на год. Буду ходить на пары пока могу, дальше посмотрим.

      — Не переживай, нормально всё будет, — кивнул Димка. — Не ты первый. А срок какой?

      — Восьмая неделя.

      — Слушай, ну а родителям сказали?

      — Моим да, — вклинился в разговор Сергей. — Они уже радуются и готовятся стать дедушками. Ваниным пока нет.

      — И не знаю, будем ли, — добавил Ваня.

      — Да ладно, сказать всё равно надо, вдруг они одумаются… — Дима пожал плечами. — Хуже в любом случае не будет. А мы если что всегда поддержим. Ну вы, ребят, мощь, конечно. Выпьем, что ли, за это? Такая новость…

      Дима искренне радовался за друзей. Они все чокнулись стаканами и прикончили наливку. Антон сделал это чисто за компанию на автомате. Он не то чтобы огорчился или разозлился — скорее растерялся. Ваня с Серёжей с самого начала были похожи на парочку, которая нашла счастье друг в друге, стабильности, семье и детях. Наверняка скоро сыграют скромную свадьбу, и Ржевский станет Поповым, родят сына или дочку, альфу или омегу и будут любить ребёнка даже несмотря на все пелёнки-распашонки, бессонные ночи из-за детского крика и постоянной муравьиной возни на фоне. Друзья обычно при таком раскладе отходят на второй план или исчезают совсем. Антон… просто был к этому не готов и только почувствовал вину за то, что он, как и Поз, не мог искренне порадоваться за лучших друзей. За четыре года они стали настолько сплочённой командой, что глупо думать о чём-то подобном, и всё же Антон думал. Видел, как Ваня и Серёжа смотрят на него, считывая реакцию, но даже не пытался сделать вид, что он рад. Улыбнулся кривовато и потянулся к тарелке с тонко нарезанным вяленым мясом. В конце концов, Димка-то от него пока никуда не собирался деваться.