Следующее утро началось с малой дозы подавителей: химия заглушила гормональный фон и притупила запахи. Только прекращая ощущать на себе ароматы, Арсений понял, насколько они стали его неотъемлемой частью, и вот таблетки будто раздели его догола и вышвырнули на сцену перед зрителями и камерами. Уязвимость и пустота, дающие свободу от косых взглядов и вопросов. От него не пахло ничем — это совсем немного подозрительно, но все в курсе, что омеги в эструсе, сидящие на фарме, — пустышки.

      Настал момент, когда поведение Арсения достигло своего апогея и теперь проявлялось во всём: во взаимоотношениях с ребятами, в мыслях Арса, в общественном мнении, в необходимости принимать вредные для омежьего организма подавители. Рано или поздно потакание своим желаниям привело бы к такому исходу. Дима, Антон и Серёжа рассорились окончательно. Арсений осознавал необходимость выбора «здесь и сейчас», «чем скорее, тем лучше», он понимал, что все трое больше не станут делить его между собой. Трахнут в последний раз, а после вышвырнут из своих жизней — и будут правы. Каков же он ублюдок, если думал так о своих близких? Серёжа, Дима и Антон скорее откажутся, чем воспользуются им перед окончательным «расставанием», но в его жизни концентрат драмы и так превышен: чуть больше, чуть меньше — уже не имело значения.

      Ожидаемо, их оглушила тотальная тишина. Никто не разговаривал друг с другом, даже бытовые вопросы решались через Стаса или Оксану, успешно делался вид, что всё в порядке. С такой пропасти между ними и начался тур. Осталось только разбежаться и прыгнуть для полного (не)счастья, но от себя-то никуда не деться — мысли и желания достигнут любого дна.

      Всю дорогу до Питера Арсений жил мыслью о том, как он встретится с Милошем после концерта. Это предвкушение встречи с другом помогло вывезти сам концерт, после которого Арсений тут же свалил в бар к Милошу, потому что другой возможности пересечься у них не было: ранним утром все вместе вылетали в Тамбов.

      Подходя к бару, Арсений увидел высокого мужчину в ярко-жёлтых, цвета цыплячьих пёрышек, брюках с разодранными коленями. Такой же, видимо, отмороженный во всех смыслах человек, как сам Арс: погода в Питере (да ещё и в начале ноября!) тёплой даже не притворялась: ветер бил по лицу как соперник в боях без правил, холод, просачиваясь под одежду, сжимал кости до хруста. Но мужчина (судя по запаху — альфа) стоял и спокойно курил, прислонившись спиной к высоким металлическим периллам. Лицо Арс рассмотреть не успел: несколько секунд он обводил восхищённым взглядом охуенные брюки (ему точно нужны такие же), а после в стеклянных дверях появился Милош: уже снявший верхнюю одежду, он махнул Арсу, и пришлось войти внутрь, расставаясь с чудесными ярко-жёлтыми штанами, так нагло и дерзко хамящими серости Питера.

      — Арсений! Мој анђео¹, я так рад тебя видеть! — Милош крепко обнял Арса, и тот стиснул его в ответ, улыбаясь. Напряжение постепенно начало покидать тело. Милош пах прекрасно: как всегда своим любимым парфюмом и немного Сашей. Впрочем, на альфах запахи не задерживались так долго, как на омегах — ничего криминального, если не знать всей правды.

      — Я уже хотел звонить, но увидел тебя в окне и решил выйти встретить, — продолжал говорить Милош, и его глубокий, шелестяще-шуршащий голос с лёгким акцентом ласкал слух. — Пойдём, я занял столик в VIP-зоне, там сегодня очень мало людей.

      Милош — как и всегда — сказал чистую правду: людей в VIP-зоне оказалось мало. Учитывая время (половина одиннадцатого вечера-ночи), в зале словно напевала тишина: негромкая музыка на фоне и никаких громких разговоров. Нельзя сказать точно, сколько столиков занято: каждый из них утопал в своей отдельной нише, войти в которую можно было только взявшись за ручку японской бамбуковой ширмы и сдвинув дверцу в сторону. Идеальное место для приватных встреч, каждое такое пространство со столиком и удобными диванчиками напоминало отдельную кабину, стены которой готовы хранить любые тайны. С приходом известности Арсений спокойно мог позволить себе подобную зону, только теперь она стала скорее необходимостью, чем роскошью.

      Арс так долго ждал встречи с другом, желая высказать всё наболевшее, а в итоге сидел и молчал, глотая коктейль за коктейлем на голодный желудок, забыв о закусках. Он слушал Милоша с удовольствием: о съёмках и коллегах, о Сербии, о семье, о маленьком сером котёнке, которого недавно завёл, и о том, что сейчас у него начался короткий отпуск, и что они с Сашей, конечно, подгадали это специально, чтобы провести вместе целых полторы недели.

      — Насколько я постарел, если мне кажется, что это прави луксуз²? — улыбнулся Милош.

      — Если ты постарел, то я уже в гробу, — ответил Арсений, допивая остатки «белого русского» и ставя прохладный стакан с испариной на крепкий деревянный стол. — Нет ничего лучше, чем провести время вместе — не имеет значения, будете вы при этом валяться в постели или каждый день гулять так много, что начнут отказывать ноги. По-моему, важно только то, чтобы вас обоих всё устраивало.

      Говоря это, Арсений вспомнил неторопливый кусочек Питерского лета с Серёжей, белые ночи, отражение разведённых мостов в Неве. А после — все походы с Шастом по клубам. И, конечно, многие томно-длинные вечера с Димой за вином и кино. Его всегда всё устраивало, и он по какой-то причине думал, что Серёжу, Диму и Антона такое положение дел тоже будет устраивать, будто секс с ним и совместно проведённые часы стоили того, чтобы терпеть подобное отношение к себе, будто он настолько хорош хоть в чём-то, что это окупало все затраченные на него энергетические и нервные ресурсы. Правильно тогда Шаст сказал: такие отношения не предел мечтаний. Это сущая глупость, и очень странно, почему все трое терпели так долго. По какой причине?

      — Арсений? — Милош потянулся через стол и тронул его за руку. — Арсений.

      — Ау?

      — Кажется, я рассказал тебе даже больше, чем хотел. Теперь расскажи ты мне: что у тебя происходит с Сергеем, Антоном и Дими… Дмитрием?

      Арс улыбнулся: Милош никак не мог с первого раза произнести «Дмитрий», а звать Поза «Димой» отказывался, потому что «это слишком серьёзный человек, чтобы называть его так, Арсений». Но от этих трёх имён его уже подташнивало. В прямом смысле слова: возможно, он перебрал. Алкоголь играл с Арсением иронично и жестоко: позволял пить сколько влезет и не пьянеть, а потом организм резко давал по газам без шанса притормозить. Арс чувствовал, что невидимая нога уже готова нажать на педаль.

      — Мне кажется, тебе хватит, — добавил Милош, кивая на стройный рядочек опустошённых Арсением стаканов с коктейлями и нетронутую тарелку с овощным салатом.

      Арс опёрся локтем о стол, посидел так несколько минут, прикрыв глаза. Сердце стучало слишком быстро, тихая музыка нисколько не отвлекала от мыслей, но те всё равно тряслись и метались в голове, как испуганные воробьи, согнанные с веток жирной вороной. Ничего толкового Арсений сказать не мог — только ныть. А этого он не желал.

      Открыв глаза, Арс встретился с карими глазами Милоша. Они отражали свет висящей над ними лампы и светились изнутри однородно-карим цветом, в отличие от Серёжи (его глаза всегда выглядели почти чёрными) и Димы, зрачки которого отличались тонкими тёмными прожилками, что делало их похожими на глянцевый мрамор. Арсений бы даже сказал, что питает нежную слабость к кареглазкам, но потом вспомнил, что у Шаста-то глаза вообще зелёные, а слабости от него не меньше, чем от Димы и Серёжи.

      Милош терпеливо молчал, помешивая трубочкой подтаявшие льдинки в своём стакане с мохито (опять же, в отличие от Серёжи, он пил алкогольный). Рассматривал Арсения тревожно, но ждал. Арс выбрался из-за своего места и пересел напротив. Опёрся лбом о плечо друга, вздохнул и заговорил, обращаясь, скорее, к светлой рубашке Милоша, чем к нему самому.

      — Наверное, я всех их потерял. Перед самым отъездом всё взорвалось, и эти несколько дней мы не общаемся. Мне нужно выбрать, а я понятия не имею, как. Милош. Милош, — Арсений отстранился и заглянул другу в глаза. — Представь, что у тебя есть три Саши. И каждый из них — особенный, каждый не без недостатков, но и ты не идеален, каждым ты дорожишь, как самим собой. И вдруг ты понимаешь, что придётся выбрать. Оказаться от двоих, остаться с одним. Как бы ты выбрал, ведь все они — твой Саша. Тот человек, который тебе нужен для того, чтобы ты чувствовал себя собой. Они все для тебя — одно целое. Понимаешь, если вот, например, попросить отрубить палец, то человек, скорее всего, выберет мизинец: он же не особо-то и нужный, в принципе и без него можно. А вот если отрезать сразу три пальца, то без разницы, какие именно — их отсутствие почувствуется в любом случае. Выбрать я не смогу. Они тоже не могут. Поэтому… никаких больше отношений на стороне, потому что нет никаких отношений и никаких сторон.

      Милош обнял Арсения за плечи, вжался в его лоб своим, погладил по густым каштановым волосам и выдохнул (запахло мятой, лаймом и ромом):

      — Мој анђео, ты сильнее многих альф, которых я знаю. Если кто-то и мог объединить вокруг себя троих взрослых мужчин — то это только ты.

      — И что мне делать? — простонал Арсений. — Я не объединил их — я развалил наш квартет.

      — Решать тебе, ты знаешь, я не смогу дать совет, потому что это твоя жизнь — могу только поддержать и вовремя остановить. Они объединились вокруг тебя. Ты подружил их друг с другом однажды, значит, сможешь сделать это ещё раз вне зависимости от того, как ты поступишь: выберешь кого-то одного или не выберешь никого.

      — Ты такой светлый, а ангелом почему-то зовёшь меня, — улыбнулся Арсений.

      Милош нежно поцеловал его в кончик носа и немного отстранился. Удивительное дело: при такой близости у них ни разу не возникло мысли о чём-то большем. Платонические чувства в лучшем их проявлении. Арсений до сих пор удивлялся сам себе.

      — Потому что ты боец.

      — Мне пришлось начать пить подавители: я устал от осуждения. Но скоро мне не придётся их пить, и всё станет так, как было раньше.

      — Осуждают только трусы и завистники. Я не имею права судить тебя, Арсений, моя связь с мужчиной-альфой в нашем обществе считается не менее порочной, чем твоя. Но судить может только Бог, людям это не под силу.

      — Милош, Бога нет, — устало вздохнул Арсений. Обычно он пропускал мимо ушей все речи друга о Боге, уважал его точку зрения на жизнь и не спорил на эту тему, но сегодня он перебрал, и пеплу внутри него казалось, будто хуже и больнее уже никому не сделается.

      — У тебя нет, — возразил Милош. — Но может появиться если или когда ты захочешь.

      — Ладно, оставим эту тему. Думаю, мне нужно отойти, — Арсений встал из-за стола, дёрнул на себя ручку, и дверца ширмы легко отъехала в сторону, собираясь в гармошку. Выйдя, Арс толкнул перегородку обратно, и она встала на место. Милош остался один в окружении огромного количества стаканов, пары полупустых тарелок и с грустными мыслями.

      Арсений поплёлся к туалетам. Хорошо бы умыться как следует холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Идя по проходу, он заметил, что большинство ниш не заняты: дверцы отодвинуты в стороны и дополнительные лампы над кабинками не горели. Проходя мимо одной из ниш с незакрытой дверцей, Арс снова увидел те яркие брюки, поднял голову и запнулся взглядом о насыщенно-карие глаза, гармонирующие с тёмно-каштановыми волосами и такой же густой щетиной. Альфа, узнав его, улыбнулся. Арсений улыбнулся в ответ и пошёл дальше. Все оставшиеся ниши на его пути пустовали.

      Наручные часы показывали начало второго ночи. Арсений не думал о том, что ранним утром придётся ехать в аэропорт не выспавшимся. Не в первый раз. В туалетной комнате темно и тихо. Арс подошёл к раковине, вымыл руки и, склонившись, несколько раз ополоснул своё лицо ледяной водой. Немного мутило, в голове звенели мысли, но все какие-то лёгкие, как пух, ничего тоскливого, ничего грустного. Как будто вся тяжесть давила на него только до тех пор, пока он сидел на жопе, но стоило встать и пройтись как сразу же полегчало. Это опасное ощущение: обычно именно с лёгкости организм и начинал давать по газам. Стадия нытья по пьяни прошла вместе с режимом «античный философ», теперь рванула самая непредсказуемая фаза, и это подходящее время для того, чтобы благоразумно ехать домой: подальше от дров, которые только и ждут, когда их наломает один пьяненький неадекватный клоун актёр Арсений.

      Арс вытер лицо и ладони о бумажные полотенца, вышел из туалета и наткнулся на того самого альфу в охуенных брюках. Они встали в дверях, рассматривая друг друга. Примерно одного роста и возраста, только щёки с щетиной растянуты в лёгкой улыбке, глаза добрые, а руки, с закатанными до локтей рукавами, покрыты татуировками от самых запястий. Арсению почему-то хотелось им верить, но он не в том состоянии, чтобы совершать подобную глупость.

      — Ты очень красивый, — сказал мужчина мелодичным глубоким голосом.

      Арс фыркнул:

      — Я знаю. А у тебя брюки пиздатые. Где брал?

      — Хуй знает, — не отводя взгляда от Арса, пробормотал незнакомец. — В каком-то магазе в Турции.

      — Класс.

      Альфа его не узнал. Или делал вид, что не узнал. Он, конечно, не просил автограф, и его глаза не сияли фанатским обожанием или радостью от встречи. Как это, оказывается, приятно: стоять перед человеком, для которого ты — чистый лист. Ты — это тот, кого он перед собой видит. Без всякого контекста и лишних знаний. Ты — никто, и это потрясающе. Радость от этого обворожительно-абсурдна. Ты — никто для этого человека, и поэтому ты — это ты.

      Арсений потерял нить своих глубоких мыслей в тот момент, когда дверь туалета за ними захлопнулась, и альфа, держа его за предплечья, прижался своими губами к его. Пахло табаком и алкоголем. Спиной Арс ощущал деревянные панели, которыми обиты стены в небольшом коридорчике рядом с туалетными комнатами. Его целовали. Не потому что он Арсений, не потому что он дорог или от него хотят чего-то большего — просто целовали. И Арсений просто отвечал. Забрался пальцами в тонкие пушистые волосы, сжал их, дёрнул на себя ближе и улыбнулся, когда альфа, оторвавшись от его губ, спустился ниже, к шее, прикусил на ней кожу, лизнул длинно от ключицы до уха и пробормотал:

      — Ты ничем не пахнешь.

      — Я на подавителях.

      — У тебя эструс?

      — Нет. Я просто не вси… вписываюсь в рамки овщества. Общества. Блядь, да какая разница, — заключил Арсений. От возбуждения и алкоголя он начал глотать буквы.

      — Верно, — ответил альфа, вернулся к его губам, поцеловал крепко, сжимая одной рукой задницу Арсения, второй залезая под его чёрную толстовку.

      Арсений полез в ответ: нашёл край рубашки альфы и запустил руку под ткань, оглаживая тёплую гладкую кожу. Справа, ниже пупка, он наткнулся на неровный шрам — вероятнее всего, от аппендицита (у него есть точно такой же). Альфа вжался в него сильнее, и Арсений раздвинул ноги, насколько это представлялось возможным в его позе. В пах упёрся возбуждённый член, влажные губы продолжали выцеловывать его шею и лицо, задница, по ощущениям, уже начинала подтекать. Как же хорошо быть никем для никого. Стоять вот так бесстыдно и сосаться с каким-то незнакомым мужчиной просто потому что они оба, очевидно, пьяны и хотят одного и того же.

      — Продолжим здесь? — в шутку предложил альфа.

      Арсений резко отстранился: он ещё помнил ту ночь, когда ему пришлось буквально обсуживать ополоумевшего от вожделения к нему мерзавца. Больше он к незнакомцам ни ногой — пообещал же себе. На вытравку этого страха ушёл не один месяц, и вот он снова с ним: острый, как неотшлифованная веками морская песчинка, небольшой, но колючий и неприятный.

      — Меня Юра зовут, — выдохнул альфа ему в губы, тут же слизывая своё алкогольное дыхание (красное сухое вино — кисло и пряно).

      Арсений приоткрыл веки, попытался сфокусировать поплывший взгляд на мужчине перед собой. Юра улыбался ему, карие глаза вызывали доверие, но оно может быть обманчиво. Уж теперь-то он об этом знает, будет осторожен и не допустит повторения. Вместо ответа в голове одни пары́ этилового спирта. Арс прикрыл глаза и снова поцеловал альфу — его тело тут же вжали обратно в стену и ответили на поцелуй.

      — Арсений! — Голос Милоша облил ледяной водой с макушки до пяток.

      Арс поспешно отстранился от альфы, и Юра нехотя, но отпустил его из рук, делая маленький шаг назад.

      — Мој анђео, не постани Луцифер: не падни. Поготово тако ниско!³ — взбудоражено и жёстко проговорил Милош, от волнения растеряв все русские слова.

      — Это твой парень? — спросил Юра, поняв только «мой», «не» и что-то там про Люцифера.

      Арс покачал головой:

      — Нет. Извини.

      Милош, видимо, потерявший его (сколько же они тут зажимались?) и отправившийся на поиски, был готов увидеть что угодно, но не это. Он стоял, злой и растерянный, смотрел то на Арсения, то на незнакомого альфу, пока, наконец, не выдал ёмкое:

      — Я его забираю. — И, взяв друга за предплечье, повёл его обратно к нише.

      Арсений безропотно шёл следом, пытаясь уложить в голове всё произошедшее. Милош протянул ему куртку, оделся сам и вывел его на улицу.

      — А счёт? — запоздало вспомнил Арсений.

      — Я оплатил, — ответил Милош. — Безобразие, Арсений! Нельзя себя так вести. Сначала разберись с Сергеем, Димитрием и Антоном. Ты слишком много выпил, мне стоило остановить тебя раньше. Искать утешения в чужих руках не выход. У тебя есть руки, готовые тебя обнять. Ты забыл про того альфу? Ангел мой, ангел мой, я переживаю за тебя. Ты старше, но в твоей голове такой сумбур, ты слишком инфантильный. И если все молчат об этом, то я скажу это прямо. Арсений.

      На улице перед баром совсем никого — морозная гладь воздуха, пощипывающая горячие щёки, и тишина. Арсений повернулся к Милошу, посмотрел в холодные глаза и пробормотал:

      — Спасибо.

      Милош покачал головой:

      — Я полез не в своё дело. Но я не мог оставить тебя там с ним. Не в этот период твоей жизни. Давай я вызову тебе такси, хорошо? С тобой доехать до дома?

      — Не нужно, я справлюсь.

      — Я знаю. Это просто дружеский жест.

      — Знаешь, ты слишком прекрасен для этого мира. Я серьёзно. Я тебя не заслужил. И никого из них не заслужил.

      — Не говори так. Ово је безобразлук!⁴

      Арсений улыбнулся: с каждым годом общения он понимал всё больше сербских слов. В основном, конечно, тех, которые Милош употреблял чаще всего, забывая их эквивалент на русском, или те, которые он не переводил намеренно.

      Такси подъехало спустя три минуты. На прощание Милош поцеловал Арсения в щёку и крепко обнял. Попросил «не создавать» глупостей, но он всегда так говорил, а всё без толку. Арс и глупость — это самый крепкий союз на всём белом свете. Но он, как всегда, пообещал, что не будет, зная, что ему не поверили. Милош тяжело вздохнул:

      — Пиши мне. Всегда пиши. И как доедешь — тоже.

      — Хорошо. И ты.

      Милош кивнул, дверь подъехавшего автомобиля закрылась, и Арсений откинулся на спинку заднего сидения, закрывая глаза. Какой длинный выдался день: ещё утром он проснулся в Москве, успел прилететь в Питер, побывать в своей квартире, оставить там вещи, отыграть концерт, встретиться с Милошем, напиться, чуть не переспать с каким-то Юрой и в итоге поехать домой с чувством вины и стыда перед самим собой. Милош правильно сказал: он слишком инфантилен. Тем более для своего возраста. И с этим, как и со всем остальным, уже нужно что-то решать.