И зажигать пьяные звёзды

Мне без тебя так будет сложно

Би-2

Дождь лил и лил — после целой зимы взаперти, выплескивал все растаявшее, наболевшее. В машине было тепло, знак тупика, видневшийся впереди, перекосился и стал похож на занесенный для удара молоток. Размазанные серые стены зданий за запотевшими окнами казались облачными громадами. Грохот капель по крыше и благословенный покой. Все, все за пределами этой красно-прозрачной скорлупки невыносимо неправильно, и что с этим делать — науке неизвестно. Для жизни с людьми не существовало ни формул, ни опорной системы координат. Оставалось лишь притворяться, что все правильно, все так, как должно быть.

Путь длиной в несколько дней Анжеле казался глупой тратой времени. Зачем тащиться так далеко, да еще на машине… лишь чтобы забрать свои старые тетради? Но пока Витя ехал, он отдыхал. 

Тетради каким-то чудом оказались не выброшены, а сложены на антресолях. Андр стал совсем большой, разговаривал немногословно, смотрел исподлобья, будто стараясь подражать Майору. Любимым предметом в школе у Андра оказался английский, хорошо, что учитель попался толковый. Вообще школа, казалось, стала лучше после того, как Витя оттуда ушел. Английский у Андра и правда оказался неплох, исключая адский акцент, но это всегда можно поправить, была бы база. Братья, дурачась, даже поговорили — в основном фразами из учебника и строчками из популярных песен. У Андра нашлась целая коллекция дисков. Бэкстрит бойз стоял в плеере: Витя из любопытства заглянул под круглую серебристую крышку.

Присутствие отца, на удивление, оказалось не так уж и невыносимо. То ли Витя повзрослел, то ли Майор изменился, но страха больше не было. Совсем. Впрочем, не было и разговоров, кроме бытовых. В холодильнике не было привычной еды. И чистой одежды в шкафу. Почему-то именно из-за этих мелочей ощущался наибольший дискомфорт. Тратить время на обдумывание обихода, покупки… К концу второго дня раздражение перекрыло даже желание прогуляться по памятным с детства местам. Уезжал Витя с чувством облегчения, а не тоски.

Университетская библиотека была на удивление шумной, но найти укромный угол все же не составляло труда. А от гомона можно и отключиться.

— Списать дашь?

Витя поднял глаза от записей. Кажется, этот парень тоже с курса. 

— Списать что? Что вы проходите?

Парень задрал бровь, покрутил пальцем у виска и отошел. Витя вернулся к работе. Совершенно плевать, что думают о нем сверстники. Он никогда не был среди них своим, и, очевидно, никогда не будет.

Сизые клубы дыма окутывали Анжелину люстру. На сей раз в гостиной курили светила с филсфака — два седобородых профессора и магистр помоложе, с разноцветными глазами. Пахло табаком, кофе и коньяком, хотелось открыть окно. Речи про парадигмы сознания и постантропные субъекты Витя не понимал совершенно. Но это не важно: ведь если бы он начал говорить про свои разработки, ситуация получилась бы противоположной. 

Точки соприкосновения, впрочем, найти удалось. Магистр упомянул теоремы Геделя, один из профессоров — с бородой подлиннее — вступил в дискуссию с Витей, но скоро сдался, потому что его откровенно логистические представления о математике не могли устоять перед новейшими теориями. Когда Витя, улыбаясь, процитировал Пуанкаре, определявшего логицизм как "безнадежную попытку свести бесконечное к конечному", Анжела позвала Витю в спальню и жестко выговорила за вольности в отношении уважаемых корифеев. Этим вечером он должен был помалкивать, дать умным людям расслабиться и укрепить социальные связи.

Витя вернулся в гостиную с подносом фруктов, сел на прежнее место, но ушел в раздумья о своем. Хотя в этом, самом верхнем, суетном подуровне мыслей находиться было так же неуютно, как и в реальности, глубже нырять нельзя, ведь ни в коем случае нельзя пропустить момент, когда надо что-то сказать или засмеяться. Витя — украшение Анжелиной квартиры. Жизни. Своей у него нет, есть лишь тщательно отмеренное количество свобод.

Длиннобородый профессор попросил еще бренди, Витя пошел за новой бутылкой. Благо, чтобы принести, открыть и налить не требовалось умственных усилий, только физические, и можно было продолжать думать.

Даша теперь присылала совсем другие письма. В сообщениях размножилось слово "хочу". Может, он зря интуитивно прочитал ее желания — так похожие на Анжелины, устроил выступление с помадой… Зря занимался сексом в машине — для скромной провинциальной девочки опыт оказался слишком ярким, и она зациклилась лишь на этом? Или просто Даша уже не девочка, а женщина. И все женщины такие — они хотят иметь красивых мужчин. Легитимно, ведь большинство мужчин тоже мечтают о красивых женщинах. Тонкий баланс равноправий, альянсы и мезальянсы, комплекс Отелло, комплекс Эдипа… Провалились бы пропадом все эти хитросплетения межполовых отношений! А может, он все себе придумал, дав волю меланхолии, и страдает по выдуманному поводу. Его хотят. Это же хорошо. Это же тоже… любовь. Но выходит, что теперь вся их "любовь" — только секс? Даже с Анжелой его связывает больше.

Получается, Витя придумал Дашу. Или себя самого. Прошлых или настоящих? Внутри или снаружи? Сплошная путаница субъективных реальностей.

Легче внушать себе, что все на самом деле нормально — это просто Витя стал смотреть на мир с позиции циника. Разучился видеть хорошее. Да, наверняка так. И может быть, в будущем получится это как-то исправить. Однако оставалось неясным, одинаковое ли Витя с Дашей теперь видят будущее? Даже сам вопрос причинял боль, до спазма в груди. Сообщения от Даши читать сразу не получалось — требовалось сначала сделать глубокий вдох, велеть себе расслабиться и отнестись спокойно… что бы там ни было. Когда белая дыра превратилась в черную? M/R≥6,7·1026 кг/м*. Какие взять константы? Начальная масса — примерно 60 кг… Плотность. И ускорение свободного падения.

Анжелин каблук больно проехался по лодыжке.

— Нельзя силком перетащить человека на следующий уровень холархии. Это должно идти изнутри, из совокупности пластов самосознания, анализа опыта.

— Ну да, про других складно вещаешь, а сам-то ты на красном в спирали Грейвза застрял*.

Глухой кашляющий смех.

— Чтобы вкусно кушать, надо уметь охотиться. Кто не спрятался, я не виноват!

— Жестко, но правильно. Зато вот Виктор у нас м-м… бирюзовый, — разноцветный поиграл бровями. — С голографическим мышлением, я имею в виду.

— Еще про клетки, которые умножаются делением, пошути, раз с нами математик. 

— Знаешь, что русские ученые недавно открыли?

— Ох-х, помолчи. Простите, Ангелина Васильевна, ради бога. Тебе больше не наливаю.

Надо было улыбаться. И молчать. За это обещали целых двое суток работы. Покоя. Хотя Витя знал по опыту — двое суток не получится, максимум восемнадцать часов. И надо использовать их с максимальной эффективностью, не размениваясь на сон и прочие раздражающе-телесные потребности. Когда проводили гостей и наконец проветрили комнату от табачного дыма, Анжела поймала его взгляд, сказала:

— Возьми под ванной, в ридикюле, и не переборщи, раз пил.

Сообщение от Даши было коротким. А в ее профиле появились новые фотки. С каким-то парнем. Как будто специально. Как будто она не понимает… Хотя, может, и так. Раньше понимала все и даже без слов, одна-единственная на свете. Но то было раньше.

──────── • ✤ • ────────

Последняя учебная осень радовала солнцем и ярким хороводом листопада. Казалось, надо дышать этим сладким духом увядания вдвое глубже, чтобы хватило на потом. Жить на всю катушку, не жалеть ни о чем долгой серой зимой. Дома Даша жила как обычно, смотрела с мамой сериалы, сушила палые листья, травы и составляла сухие букеты. Мама после убирала нападавшие на скатерть семена. А вне дома можно было и погулять как следует, с подружками и друзьями, пофотографироваться для соцсетей, чтобы тоже красиво — красивее, чем на самом деле. Через долгое время она посмотрит на эти преувеличенно-веселые фото и память подстроится, расскажет сказку, что так все и было — удивительно, необыкновенно. 

— Кто это был с тобой? — голос Вити звучал раздраженно.

Даша улыбнулась, постучала свеженакрашенными ноготками по пластику столешницы.

— Я на работе, Вить, сейчас не могу говорить.

Пусть-ка потерпит еще пару часов. Чтобы страсть не зачахла, ее надо подпитывать эмоциями. Витя вот весь — сплошной гламур. И у Даши должно быть что-то свое особенное, какая-то загадка. Для Витиного же блага — иначе ему однажды станет неинтересно.

Даше интересно это новое чувство — желание помучить, понаблюдать, оценить, насколько ее любят. И любят ли? Слегка ленивое беспокойство успокаивал резко, будто в конвульсиях, подпрыгивающий на столе мобильник. Разряд. Еще разряд. Ревнуют. Хотят. Даша ощущала, что это желание и это чувство всегда в ней жило, просто она не позволяла ему проявиться — ведь Витю раньше было жалко. А теперь… почему бы и не позабавиться немного? Не все же Даше играть роль кроткой Ассоль, пока он там развлекается и пьет коктейли?

Ее страница — только для Витиных глаз. А последнее фото, на которое она решалась так долго, что в итоге сделала его как попало, в ярости на саму себя — это фото она потом удалит.

Его страница полнилась и подписчиками, и фотками: Витя на лошади, на гольф-поле, ест какое-то блюдо, пьет из горящей рюмки что-то зеленое,смотрит в камеру, пуская густой клуб дыма из кальяна. Кто его снимает? Кому вообще нужна эта показуха? Анжеле, конечно. Ангелина Васильевна. Даже имя у нее какое-то звеняще-острое, опасное, хищное. И Даша должна хоть чуточку стать такой.

Витя. Уже не лучший друг, доверчиво зарывшийся в ее подушку в невинные тринадцать лет. А совсем чужой парень, воплощение глянцевых мечт провинциальных простушек. Чего уж там, и Даша — одна из них. Она не могла с уверенностью сказать, что чувствовала теперь. Было как будто два Вити — один вот этот, невозможно вульгарно-притягательный и совершенно чужой, второй… скрылся во тьме, отступил, упрямо и по-детски поджав губы, и к нему чувство было таким больным, что трогать нельзя, и думать нельзя, и нельзя даже в ту сторону смотреть.

— Дашенька, вот и тебе, возьми, — перед ней стояла бухгалтерша Анна Николаевна и протягивала шоколадку в строгой темной обертке с серебром. — Привезла с отпуска, с Чехии.

— Ой, спасибо, — улыбнулась Даша.

Она вскрыла фольгу, надавила. Хотела длинную изящную полоску, но показалось легче отломить квадрат. В итоге получился неровный треугольник. Может, когда-нибудь Даша так же куда-нибудь поедет и привезет всему отделу шоколадки. Или магнитики на холодильник — тоже хорошо.

──────── • ✤ • ────────

На природе можно заниматься разным. Пить, шутить, горланить песни. Или закрываться в палатке, как Рома с Юлей. Даша крутила розы из опавших листьев. 

"Мы в наших снах сожгли друг друга

Чтоб греться светом от костра…"

Магнитофонные вопли заглушили настоящие — девчонки столкнули одного из парней в холодное октябрьское озеро. 

Венки из кленовых цветов получились особенно хорошо, вся Дашина компания фотографировалась в них и широкоплечий Сеня-тракторист тоже. Он чмокнул ее в щеку — только ради фото. Или не только.

Звонок среди ночи разбудил весь дом — Даша забыла отключить звук на мобильном, и теперь, чертыхаясь, ловила его, гладкий, ускользающий из сонно-неловких пальцев.

— Скажи, ты меня любишь?

Даша улыбнулась, раскинулась на кровати. Голос у Вити звучал так… низко. Слышно было частое дыхание.

— Я люблю тебя.

— Скажи еще, — прерывающимся голосом. Что он там делает? 

Даша облизнула губы, словно он мог видеть, изящно поправила бретельку ночнушки.

— Ты мой самый лучший. Ты мой Витенька, самый красивый, самый… желанный, — бархатным голоском протянула она.

— Замолчи. Я не могу это слышать! 

— Что?! — Дашу подбросило на кровати, ухо заболело от внезапного крика. — Витюш, почему… 

— Что непонятного?! Не могу это слышать! — он бросил трубку. И на звонки и сообщения больше не отвечал.

Билетерша за заляпанным салом и помадой стеклом визгливо смеялась, глядя какой-то сериал, но, заметив Дашу, повернулась к окошку.

— Я слушаю, девушка?

— До Москвы, туда и обратно.

Обиделся, но на что именно? Неужели настоящая ревность выглядит вот так? Жутко, но при этом как-то незатейливо. А если он разорвет свои тетради с работами от избытка чувств?

В купе ввалились солдаты с цветными шнурками на груди. "Девушка, подвиньтесь, тут такие косые сажени…" 

Пластик стенки пожелтел и потрескался, удобно ковырять ногтем. 

Большая любовь — большие страдания. Нет, это про корабль.

"Девушка, у вас туалетной бумаги не найдется? Мне для ребенка".

Что, если… в голову полезли кадры из мыльных опер. "В смерти моей прошу…" нет-нет, так нельзя, неправильно даже думать об этом! Как она может?! Вообще, что ли? Приструнить собственное разгулявшееся воображение получалось плохо.

Она боялась, что откроет Анжела и не позволит ей войти. Но дверь открыл сам Витя. Улыбнулся криво, отступил вглубь квартиры. От него пахло спиртным, но пьяным он не выглядел.

— Вить…

— Входи, — сипло сказал он, закрыл за ней дверь и пошел по коридору, на ходу стаскивая свитер. Потом майку. Штаны.

В белом свете высоких окон, под льдистой люстрой он повернулся к ней полностью обнаженным.

— Вить…

— Давай уж сразу. Ты ведь этого хочешь. Так вперед, исполняй свои желания. За мой счет. А потом я наконец пойду исполнять свои. — Ошарашенная Даша не могла выдавить ни звука. Витя мазнул по комнате рассеянным взглядом, растянул губы в какой-то жутковатой улыбке и покачал головой: — Как же вы меня заебали.

Он прошлепал босыми ногами мимо замершей Даши, послышался шорох и вжиканье застежек. Когда она сумела преодолеть столбняк и обернулась, то успела увидеть лишь закрывающуюся входную дверь. Услышать поворот ключа.

— Витя! — она бросилась следом, заколотила в серый стеганный дерматин, нажала на ручку. Та не поддавалась. Даша села на пол у стены и заплакала.

Когда солнечные угольники сломались о стол, в двери заскребся ключ. Даша вскочила на ноги. В прихожую вошла Ангелина Васильевна. Безо всякого удивления оглядела гостью, положила на полочку сумочку и перчатки, со вздохом сняла шелковый летящий шарф. 

— Ну привет, маленькая девочка, — усмехнувшись, всмотрелась в Дашу — конечно, растрепанную, с распухшим от плача носом. — Чем обязана? Где Виктор? — она назвала имя на французский манер, с удареним на "о". 

Даша всхлипнула:

— Витюша… Убежал. Кажется, нетрезвый, и я волнуюсь! Я не смогла открыть двери, на мобильный он не отвечает.

Анжела нахмурила тонкие брови, вынула из сумочки телефон, приложила к уху.

— Взял ключи от машины?

— Я не знаю, — поежилась Даша. — Не видела.

Длинные ногти звонко процокали по дну стоявшей на комоде вазочки, ловко обшарили полочки и карманы висящих пальто. 

— Дома их нет, — Анжела побледнела, искусственный румянец проступил на ее скулах пятнами. Отняв мобильник от уха, стала лихорадочно набирать то ли какой-то номер, то ли сообщение.

— Тебе… вам он ответил? Что?..

Анжела не удостоила Дашу и взглядом, схватила сумочку и шарфик, выбежала вон. Даша, повременив, вышла следом, захлопнула дверь.

Она не знала, где его искать. Этот город такой большой. Слишком большой для двоих. Мобильник сел от бесконечных попыток, бесплодных звонков и пустых сообщений. Сгущались сумерки. Даша ходила по улицам, звала его и про себя и вслух, люди, вероятно, думали — наркоманка. Утром вернулась назад, к квартире, но не смогла войти даже в подъезд — домофон надменно молчал. 

В поезде она уткнулась в окно, но ничего не видела от текущих и текущих слез.

Кажется, прошло две ночи. Даша лежала в комнате и смотрела то на ветвящиеся тени на потолке, то в экран телефона — мертво молчащего, статичного, где снова лишь убывали деления индикатора батареи. За дверью родители выясняли отношения. Голоса слышались то с кухни, то из коридора. Папа опять станет угрожать уйти на вокзал, мама будет ловить пустой чемодан у дверей. Потом помирятся. Привычная пьеса в трех актах. Вот бы все на свете было так же предсказуемо!

──────── • ✤ • ────────

Утром, до первой пары, мама послала за хлебом. Фонари еще не зажглись, а солнце не спешило подниматься. Мерзкое время.

— Вот уроды же, паркуются на газоне!

Красная машина стояла у Витиного дома: половина на черной земле приподъездной клумбы, половина на тротуаре. Ранние бабки на скамейке ворчали, мол, беспредел. 

Даша поднялась на знакомый этаж, сглотнула вязкую слюну прежде, чем толкнуть чуть приоткрытую дверь. С кухни несся сигаретно-сивушный чад и шансон. Туда было страшно идти. В проеме своей комнаты стоял Андр. Даша встретилась с ним глазами, но он не сказал ни слова. Безмолвно пропал в голубоватой полутьме, откуда послышалась приглушенная автоматная очередь.

Светлый прямоугольник загородила грузная тень.

— Че тебе надо? — спросил Майор. — У нас тут это… чисто мужские посиделки.

Даша со злостью, удивившей ее саму, оттолкнула его с дороги. Майор соскользнул по стене на табурет, глухо заржал больным жеребцом.

Витя сидел за столом, уткнувшись головой меж вытянутых рук. Из опрокинутой бутылки на пол капало почти черное, резко пахнущее. В луже на столе подтаивало рассыпанное белое. Даша, закусив губы, тронула Витю за плечо, потормошила. Он не отреагировал. Обижается. Даша присела рядом.

— Витенька, Витюш… Ну давай поговорим. Прости, что... Ну что мне сделать, а?..

Он молчал. Потом хрипло вобрал воздух, закашлялся. Руки разъехались, голова упала в отвратительную черно-белую лужу. Та же дрянь текла по губам вместе с кровью из носа. Даша отшатнулась, желудок рванулся к горлу. Из коридора все еще неслось басовитое хрюканье Майора. Все-таки они похожи, очень похожи, и как раньше не видела?

Надо бы проверить сердце… заставить себя коснуться горячечно-мокрой кожи. Он был весь липкий, словно перележавший на солнце леденец. Глянул наверх, сквозь Дашу, неловко дернулся и сполз с табурета на пол. Даша отошла подальше, стараясь не вляпаться чистыми кедами в лужи и, вынув телефон, вызвала скорую.

──────── • Конец • ────────

Февраль 2022 - апрель 2024