— Дождик, дождик, мне нужен дождик, бормотала Пепа, возвращаясь домой. Подхватила эту привычку от брата, как заразу.

И зря: мантра не помогала. На закатное солнце не наползла ни единая тучка, а легкая морось над головой почти тут же исчезла.

— Вот же гадость! — фыркнула Пепа, против воли расползаясь в улыбке, но тут же виновато стирая ее с лица и делая глубокий вдох.

День назад они с матерью общались с фермерами, которые просили дождь. Поля стояли сухие несколько недель. Редкие тучки от ссор с братом урожаю не помогали, а прогулки с Оливером дарили сладкий шторм в голове и груди. И Пепа ничего не могла с этим поделать: ходила, окрыленная и полная надежд с тех пор, как встретила Оливера на ярмарке.

«Ты — мое солнце, — сказал он ей сегодня».

И Пепа светилась.

«Если продолжится в том же духе, то сезон спустя весь Энканто будет голодать».

Оливер сказал, что все будет хорошо со временем, что нужный момент найдет ее. А вот мама никакого времени Пепе не оставила.

«Прежде всего город, затем все остальное».

«Просто подумай о чем-нибудь грустном, давай!»

Она вспоминала все печальные рассказы, которые успела прочитать, горести знакомых, которые напророчил…

«Бруно!»

Чего-чего, а плохих новостей у брата всегда было в достатке. Пепе нужно лишь попросить предсказать ей будущее, и Бруно тут же увидит какую-нибудь пакость.

Пепа остановилась на миг. Хотела ли она знать? Если быть честной — ни капли не хотела. Но откуда иначе взять дождь?

От мимолетной злости на себя и ситуацию на небо наползли облака, но, стоило Пепе обрадоваться этому, упрямые лучи снова пробились к земле. Похоже, только Бруно ей поможет.

С этими мыслями Пепа почти влетела домой, отлично зная, что Бруно около часа назад должен был закончить с чредой поломников.

— Братишка, ты мне нужен!

От ее возгласа Бруно вздрогнул, из его рук выпала стеклянная табличка с предсказанием. Осколки разлетелись по столу, а на лице брата проступило отчаяние.

— Ой, — Пепа застыла в проходе на кухню. На плечо капнуло. И еще. Кап-кап. Вот и доказано: встречи с братом правда чреваты дождем. Бруно смиренно сгреб осколки ближе к себе, демонстрируя принятие ситуации.

— Что-то случилось? — обреченно спросил он и забормотал: — Теперь заново тащиться в башню…

— Прости, я… — Пепа растерянно слушала барабанящий по полу дождь, который, к сожалению, не перекидывался на улицу. — Я помогу склеить!

— Да не нужно, — устало отозвался Бруно. — Сделаю еще одно.

Видения Бруно не воплощались в физическую форму, когда приходили ему спонтанно. Однако если он целенаправленно предсказывал судьбу в своей башне, то они становились картинами на зеленом стекле. Эти таблички Бруно отдавал жителям города, если они, конечно, желали их принять, услышав его слова. Зачастую им так не нравилось изображенное, что стекло билось и летело в мусорный бак, едва попадая за порог. Бить прямо в доме все же не решались. Знали, что Альма Мадригаль не потерпит неуважения.

— Так что случилось?

Пепа растеряла энтузиазм, глядя на темные круги под глазами брата.

— Я сделаю чай и расскажу, хорошо?

Бруно удивленно проследил за ней и пробормотал что-то утвердительное. Пока грелась вода, Пепа достала печенье из шкафа и замерла, напряженно барабаня пальцами по столешнице. Касита подыграла дверцами. Хотелось что-нибудь сказать, но Пепа даже не помнила, когда они с Бруно просто болтали вдвоем, без Джульетты.

— Как… предсказания?

Бруно поперхнулся воздухом от неожиданности и принялся теребить рукав.

— Они, ну, как обычно, э-э, удручающие.

— А это? — Пепа кивнула на осколки на столе. — Для кого было?

Бруно вздохнул.

— Для сеньоры Гузман. Она встретила меня на улице день назад.

— О, погоди, я помню их свадьбу, — улыбнулась Пепа, — мы, правда, мелкие совсем были.

— Наверняка, я слился со стеной, поэтому ничего не помню.

— Организовали танцы на площади, было весело.

Бруно равнодушно пожал плечами и добавил, закрыв лицо руками:

— А теперь я должен сообщить, что ее муж умрет, когда их сыну не будет и пяти лет.

— Ох…

Это оглушало, и, если бы Пепа остановилась, чтобы ощутить глубже, может, Энканто уже залил бы дождь. Но в этот момент Бруно так растерянно смотрел в стол, что времени на размышления не оставалось.

— Ее муж… болен?

— Сейчас едва ли. Они молоды, и сеньора обратилась ко мне, потому что у них не получается завести детей. Джульетта не помогла, а значит, они оба здоровы. Теперь я знаю, что у нее нескоро, но родится сын.

Вода вскипела, и Пепа разлила чай, давая себе время подумать. Неуютное чувство. По ногам пробежал сквозняк.

— Ты ведь все равно скажешь как есть? — она поставила две кружки на стол и присела. Неуверенно коснулась руки Бруно. Так обычно делала Джульетта, когда Пепа устраивала маленький ливень. Брат дернулся и круглыми глазами уставился на нее. Моргнул.

— Да, я… Да.

Пепа закусила губу. Ну и что тут еще скажешь? Бруно вдруг накрыл ее ладонь другой рукой и слегка сжал.

— Я справлюсь, мне не впервой.

Пепа улыбнулась. В чайной чашке отразился солнечный зайчик.

— Ну а у тебя что?

— Я… — температура в комнате опять упала, когда Пепа отвела взгляд и задышала медленнее. Она вдруг засомневалась, стоило ли просить Бруно посмотреть в ее будущее только ради погоды? — Не могу устроить дождь.

— Разве? — Бруно оглянулся на дверь. На полу еще не просохла дождевая вода.

— Я имею в виду, для всего города. Хотя бы для полей.

Бруно всмотрелся в ее лицо. Забавно, как они поменялись местами. Раньше брат избегал прямого взгляда, а теперь, наоборот, искал его. И, похоже, что-то понял, потому что высвободил руку и отодвинулся. Пальцы принялись хаотично перебирать зеленые осколки.

— Понятно. А кто может расстроить надежнее, чем Ужасный Бруно, — пробормотал он, опуская голову.

— Я так не говорила! — вспыхнула Пепа. Воздух вокруг них сгустился.

Бруно не ответил, будто отстраняясь от нее еще дальше, хотя сидел за тем же столом.

— Просто вдруг ты знаешь что-то, что могло бы помочь, — попыталась исправить ситуацию Пепа.

Бруно фыркнул неразборчиво, потер фаланги пальцев, вдохнул, задержав дыхание, и медленно выдохнул. Очень хотелось встряхнуть его, но Пепа не хотела сделать хуже.

— Я не буду рассказывать.

— Почему?

— Ты понимаешь, о чем просишь? Пепа, из всех людей в Энканто! У тебя хуже всех получится убедить меня, что все будет в порядке, как только ты узнаешь.

— Что узнаю? — попыталась подловить его Пепа.

— Что бы то ни было, — проворчал Бруно. — Сейчас мы поссоримся, и будет тебе дождь.

— Это не то! — Пепа вскочила и всплеснула руками. В окна забился ветер. — Этого не хватит! Да, мы часто ссоримся, но это лишь капля в море!

Бруно обреченно откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. Касита печально скрипнула дверцей шкафа. Пепа ощутила укол сожаления, что все так криво выходит.

— Прости меня, братишка, — она осторожно подошла и присела на корточки рядом. — Я правда не так все хотела. Но мне нужна помощь!

Она сложила руки на его коленях и ощутила дрожь.

— Тебя это так расстраивает? — прошептала Пепа.

— Что моя сестра приходит ко мне, только чтобы ощутить что-то негативное? — переспросил Бруно. — Дай подумать, — пробормотал и выпалил: — Меня это радует.

— Все совсем не так!

— Разве? — прошептал Бруно в потолок. — Когда ты в последний раз приходила за чем-то хорошим? Когда ты вообще приходила?

— Я… — Пепа осеклась. Укол грусти не стал ожидаемым подарком, а будто отравил ее всю. И она не ощущала освобождение, которое бы пролилось водой на землю, внутри нее как будто возвели прочную плотину, на которую накатывали волны. — Я не хотела!

— Может, все дело в том, что это мне надо постоянно думать, как отреагируют окружающие? — сам у себя спросил Бруно, как будто не замечая ее.

Пепа встала и оглянулась к окну. Гулял ветер, небо затянуло облаками, и только. Все равно уже, что она узнает из ужасного будущего, но убитый вид Бруно разъедал изнутри. И склеить его, как осколки на столе, не выйдет.

— Пепа.

— Да? — она обернулась. Брат все так же смотрел в потолок.

— Неужели ты счастлива?

Пепа открыла было рот, вспомнила, как летела из дома, будто на крыльях. Тогда она сказала бы, что да, однозначно. Сейчас от этого почти ничего не осталось. Покачала головой.

— А если бы не я? Тогда?..

Слишком жестоко было бы сказать, что Бруно отнял ее счастье. И, в конце концов, она сама это сделала. Или не было никакого счастья?

— Неужели у тебя глубоко в душе нет чего-то темного, того, что ты прячешь, лишь бы лишний раз не смотреть?

Пепа задумчиво скользила взглядом по усталому лицу брата. Темные круги под глазами намекали, что у него что-то такое спрятанное есть.

— Я не знаю.

— Загляни, — Бруно звякнул кусочками разбитого предсказания. — Загляни внутрь себя и откопай то, что беспокоит тебя всегда. Неужели такого нет? Ничего не сидит постоянно на подкорке, на периферии?

Пепа ощутила неясное беспокойство, в горле закопошилась нервозность. Она отхлебнула уже остывшего чая и перебросила косу через плечо, прикрыла глаза.

Бруно не замолчал, чего она почему-то боялась, а продолжил. Его голос начал казаться хрипловатым, тяжелым.

— Откуда мне знать, что это может быть… — забормотал он. — Но подумай о нашей семье, о маме, о наших способностях и этом городе, которому мы так много должны с пяти лет.

— Мы просто особенные…

— Да, очень особенные, — в голосе брата зазвучала горечь. — Ты рада быть особенной?

Пепа не ответила. Иногда, ладно, довольно часто, ей хотелось, чтобы облака плыли сами по себе, чтобы от нее не искрило в моменты вспышек эмоций. Иногда она вспоминала, как мама запирала ее в комнате, чтобы Касита оградила Энканто от подростковой истерики.

— Как часто ты оглядываешься на свое настроение, анализируешь его, а не просто существуешь в моменте? Как часто ты чувствуешь вину за грусть или радость, за раздражение?

Пепа нахмурилась. Так странно, что Бруно будто влез в ее мысли, хотя она ничего подобного ему не говорила. Не могла же Джульетта все пересказывать?

— Как часто ты боишься злиться? Прячешь эмоцию за глубоким дыханием?

Этого не знала даже Джулс. Или по крайней мере не со слов. Откуда Бруно?..

— Почему так происходит? Почему мы должны это делать? Только мы. Мы втроем. А мама лишь говорит, как все должно быть.

— Мама просто хочет, чтобы все в городе были счастливы, — беспомощно возразила Пепа.

— И тебе никогда не хотелось, чтобы она поставила нас выше города?

— Она не может.

Бруно ухмыльнулся, и от этого выражения лица по коже Пепы пробежали мурашки. Он качнул головой, будто напоминая: «Я не об этом спросил». Но Пепа просто не решалась ответить, хотя они с Бруно оба отлично знали правду.

— Зачем ты выпытываешь это из меня? — Пепа скрестила руки на груди, отгораживаясь от брата. Хотелось отстраниться от его допроса, потому что, если подумать об этом чуть дольше, в горле клубилась горечь.

— Ты же хотела дождь, — пожал плечами Бруно. — Что, как не мысли о недостижимом, поможет тебе его устроить?

— И что, по-твоему, настолько недостижимо? — с иронией спросила Пепа, защищаясь.

— Ответ на мой вопрос, — Бруно отстраненно поднял мусорное ведро, которое Касита подвинула ему под ноги, и сгреб туда зеленые осколки со стола. — Быть приоритетом мамы — недостижимо.

— Это неправда! — раздраженно выпалила Пепа, и за окном сверкнула молния, а спустя мгновение Каситу окатил гром.

— Если это неправда, почему тебя это так злит?

— Потому что ты врешь! Мама нас любит!

— Это правда. Но как ты думаешь, любила бы она нас так же сильно, если бы завтра Джулс разучилась лечить, а ты — управлять погодой.

— Д… — Пепа хотела выпалить это «да» как решающий залп, но не смогла. — Я…

— А вот меня она, кажется, любила бы больше, — склонив голову, почти неслышно пробормотал Бруно, игнорируя ее запинки.

— Да что ты знаешь! — выкрикнула Пепа, зажмурившись, потому что из глаз брызнули слезы. Они окропили щеки ядом, а не освобождением. — Она не любила бы тебя больше, потому что уже любит не за дурацкий дар! И да, знаешь что?! Я бы хотела, ясно, хотела! — Пепа кричала на брата так громко, что не слышала скрипа дверц шкафов, которые испуганно отпрянули. — Я бы хотела, чтобы она говорила со мной не только о погоде! Чтобы она замечала мои чувства не только потому, что они материальны! Да! Я бы хотела быть важнее дурацкого дождя!

Крик в легких иссяк, и Пепа закрыла раскрасневшееся лицо. Кожу пекло изнутри, будто в пустыне, но ветер обдувал мокрые кляксы слез снаружи, которые Пера размазывала по лицу. Рыдания вырывались клочьями, мерзкими и отвратительными. Пепе хотелось реветь и выть, и удивительно, что Бруно до сих пор не сбежал от такого отвратительного зрелища.

Ее плеч вдруг коснулись теплые ладони, а затем легла мягкая ткань.

— Чт?..

— Полезно выпустить это из себя, — Бруно остался в одной рубашке, накинув на нее свой любимый плащ и обняв, — не только ради дождя.

Пепа прислушалась. И действительно: по крыше и крыльцу Каситы барабанили шустрые капли. На улицы хлынул настоящий ливень, и Пепа сквозь слезы улыбнулась.

— Спасибо, — шмыгнула она носом. — Прости, что накричала.

— Я был готов к этому, — фыркнул Бруно, поглаживая ее по рыжей макушке.

— Бруно, прости, правда! — снова всхлипнула Пепа. — Иногда я бываю такой невыносимой!

— Спорить не буду. Мы с тобой оба не подарки.

— Ты больше не злишься?

— Я и не злился. Скорее, расстроился, — брат крепче ее обнял, и Пепа ощутила себя маленькой и защищенной, какой чувствовала себя так редко. — Но я в порядке. Тебе легче?

Пепа поерзала в кольце его рук и кивнула.

— Да, кажется, легче. И, по крайней мере, мы не умрем с голоду.

— Ты не «важнее дурацкого дождя», сестренка, — серьезно проговорил Бруно. — Пожалуйста, помни об этом.

— Я постараюсь.

Они немного постояли, вслушиваясь в шум дождя за окном, затем Бруно отступил и как-то неловко потряс ворот рубашки. Возможно, это был хороший момент, чтобы еще немного сблизиться и приоткрыть его вечно запертые двери.

— Расскажешь, что тебя беспокоит? — предложила Пепа осторожно.

— Помимо мрачного и неотвратимого будущего?

— Ну…

Нельзя сказать «помимо», ведь Дженни тоже с ним связана, поэтому Пепа обобщила:

— В целом.

Она поняла, что ошиблась, как только Бруно пожал плечами и улыбнулся:

— В целом — только это.

Ей хотелось передвинуть стрелки часов назад и заменить фразу. Упущенный шанс жег виски, а пропасть между ней и Бруно как будто снова стала непреодолимой.

— Я пойду, — подтверждая ее слова, брат нервно сцепил пальцы и, качнувшись, сделал пару шагов из кухни.

Пепа открыла рот, чтобы как-то остановить его, но не нашла слов. А Джульетта бы нашла.

— Бруно?

— М?

— Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим любимым братом.

— Когда речь заходит о том, что будет, мне всегда лучше знать, — уголок его губ дернулся, и только со второй попытки Бруно выдал улыбку. — Но я рад, что ты так думаешь.

И он ушел, а Пепа ощутила, как щеки снова холодит. Она с удивлением моргнула и вытерла слезы. Потянуло на крыльцо, за которым начиналась стена ливня. Пепа присела на ступеньки, бездумно глядя вперед. И все это сидело в ней так долго? Холод и влажность касались лица, но плащ Бруно грел. То ли в сердце, то ли в голове спряталась буря, а Пепа и не заметила. А Бруно будто наверняка знал, что она там есть. Казалось бы, брат даже по сторонам обычно не смотрел, не то что так глубоко.

Пепа обняла себя руками, положила их на колени и уткнулась лицом. Это ее дождь, ее слезы, и это ничего.

Скоро буря в душе снова спрячется, и сквозь тучи пробьются настойчивые лучи.

***

Бруно рассеянно смотрел на путь в башню — равнодушный водопад песка в дверном проеме. Подниматься туда снова не тянуло, тем более, за предсказанием, которое не принесет счастья.

Разговор с Пепой дался в кои-то веки легко. На миг даже показалось, что они с сестрой снова близки и понимают друг друга. Правда, Бруно себя тут же одернул: это временное и приятное, оттого опасное, заблуждение. Но искренняя улыбка Пепы и правда наполнила теплотой. Ее настроение всегда заразительно: и солнечное, и грозовое. Но близость близостью, а обсуждать с Пепой тревоги уже лишнее.

Отодвинув ящик прикроватной тумбочки, Бруно достал зеленую табличку, которая стала для него сокровищем и проклятием. Бережно погладил пальцем кромку стекла. Он так часто вызывал это видение, что одинаковых табличек накопилось бы много, если бы каждая не билась на осколки. Кроме этой. Рука больше не поднималась.

От выражения лица Дженни на гладкой поверхности щемило в груди. Тянуло рассмотреть, что там вокруг, в изумрудной дымке, чтобы оградить, спасти, уберечь. Лицо, на котором Бруно так хотел бы видеть улыбку, искажалось страхом в далеком или не очень будущем. И он ничего не мог с этим поделать.

Бруно выдохнул, аккуратно убрал табличку с предсказанием и упал на кровать. Он не покажет сеньоре Гузман скорбную картину похорон, которую увидел. Она спрашивала про детей, он и скажет, что у нее будет сын через несколько лет. Смерть неизбежна, так пусть живет с любимым, не зная, как скоро его потеряет. Не терзается мыслями об этом, как Бруно.

Он закрыл лицо ладонями и с силой потер. «Кто-нибудь, сотрите память!» — думалось с тоской. Удариться головой казалось не такой уж плохой идеей. Иначе скоро он просто сорвется. Вторым вариантом виделось разделить тяжесть с Дженни и молиться, чтобы это ничего не изменило между ними и не уничтожило ее саму.

— Пусть тебе хватит сил не сойти с ума, — скрестив пальцы, пробормотал Бруно.