Телефон пищит где-то в ногах, и Кейго ворочается. Под щекой — теплая, почти горячая, мерно покачивающаяся грудь. Даби недовольно возится, когда Кейго тянется отключить будильник. На телефоне — критически низкий уровень заряда. В офисе зарядит, не страшно. Даби расслаблено смотрит на него, пока он проверяет почту и сообщения, хоть особенно важного ничего нет.

Видимо, Даби это надоедает — мягко тянет за крыло, трется носом о шею.

Кейго щекотно и приятно. За дверьми этой квартиры происходить ничего не будет, за дверьми этой квартиры они опять станут недоверчивы и опасны друг для друга, и Кейго даже не против продлить то, что происходит сейчас. Но у него есть дела. Есть работа, есть обязанности.

— Мне надо идти.

Даби касается шеи сухими губами.

— У тебя же телефон сел, могу дать зарядку. Как думаешь, успеем, пока он заряжается? 

Кейго думает несколько секунд — его в офисе не особо-то ждут, у него вынужденный отпуск, стараниями Лиги и Даби в частности. Но провести лишний час с ним кажется очень заманчивой перспективой.

Поворачивает голову, тянется к его губам.

— Успеем.

Даби улыбается — даже не ухмыляется.

— На кухне, около плиты розетка. 

Кейго снимает с зарядки телефон Даби и несколько секунд думает, не постараться ли его разблокировать, вдруг там будет что-то важное или полезное, но потом решает, что там все равно есть пароль. Геройство отдельно, секс — отдельно. 

Он возвращается в постель, и то, что происходит там не похоже на вчерашнее. В этот раз все медленно, неспешно, как-то расслабленно что ли. Тактильно-поцелуйно. Лучший утренний секс, который у Кейго случался.

Когда Кейго уходит, Даби в спину кричит ему про деньги, которые он должен принести на следующую встречу. И он даже не чувствует раздражения.

***

Несколько дней спустя он стучится в окно Старателя, чувствуя при этом смесь легкого беспокойства и смутного нежелания. Нужно перекинуться парой слов. Он мог позвонить, мог написать, но он же всегда предпочитал сообщать все лично, правильно?

Он старается держать дистанцию во время разговора, ходит туда-сюда по кабинету, но понимает, что это все совершенно бесполезно, когда Старатель запирает дверь кабинета. 

— Давай по-быстрому, — говорит он, выдвигая нижний ящик стола.

И Кейго понимает, что ему не хочется. Не хочется по-быстрому, не хочется никак. Не хочется со Старателем. Не хочется по-быстрому после вкрадчивого шепота: «Как думаешь, успеем?»

И все же он не отказывается. Ему нужно проверить и убедиться, ему нужно понять до конца, ему нужно расслышать те отзвуки, которые он уловил после слов Даби. После его рук и губ. 

И Кейго хочет дать Старателю — скорее даже Энджи Тодороки — еще один шанс. Он делает шаг вперед и привстает на цыпочки, тянется к губам. Даби бы уже их перехватил, уже бы положил руки ему на бока. Старатель отводит лицо. 

— Без этого, это просто секс.

И Кейго кивает. Просто секс. Просто снятие напряжения, просто помощь коллеге — он сам так сказал в первый раз. И повторял несколько раз потом. У Старателя жена вроде бы больная, мужику надо время от времени как-то расслабляться. И Кейго сам предложил этим расслаблением стать — у него тоже нет времени искать кого-то. Взаимовыручка, чтоб ее.

Движения — механические. Жестко, на грани с грубостью, быстро — как обычно, как всегда, ничего не изменилось, даже стол точно также врезается краем в бедра, а Кейго чувствует все на удивление трезво и мыслит необычно холодно. Голову не ведет даже от осознания, что его — его, Кейго Таками — трахает сам Старатель. Всегда вело. 

Кошка хватает птицу неожиданно — усыпила бдительность наигранным равнодушием и незаинтересованностью. Держит в зубах осторожно и куда-то несет.

«Руми, мне надо выпить. Срочно».

«Все плохо?».

«Все очень плохо».

«Буду у тебя к восьми».

Благослови Господь Руми, которая приносит бутылку и закуски с собой.

— Рассказывай, — говорит она почти с порога. И Кейго говорит, не называя имен, называя Старателя «тем мужиком, с которым я периодически трахаюсь, помнишь?», а Даби — «одним парнем». Руми слушает, а на лице ее появляется все больше беспокойства. Кейго слышит, что собственный голос звучит все отчаннее и отчаяннее с каждой фразой, с каждым сказанным словом. Мысли и чувства, обличенные в слова, давят на плечи. Даби — псих и убийца, Старатель — герой, Первый номер, опора всей страны. А с Кейго они как будто поменялись местами.

— Ты же говорил, что с тем мужиком все классно, — если Руми и догадывается о ком идет речь, она об этом не сообщает.

— И я так думал? — Кейго пожимает плечами, трет шею рукой. — Знаешь, не так-то просто набраться нормального опыта, когда ты всю жизнь пашешь на благо общества. А с ним, вроде как, удобно. Просто секс, без обязательств, без угрозы распространить инфу. Ты понимаешь, я не могу вспомнить, когда я в последний раз спал с кем-то другим, действительно не могу, так давно это было. А потом появляется этот сраный Д, — осекается так быстро, что чуть не прикусывает язык. Он выпил слишком много и потерял бдительность, а у Руми ушки всегда на макушке, в каком бы состоянии она не находилась. Опасная осечка вышла. — Этот парень, и я вроде как хотел с ним потрахаться, но он создает впечатление такого, знаешь... «мне плевать на всех и на тебя в первую очередь», и выясняется, что таким оказался человек, с которым я сплю третий год подряд. И я не понимаю почему все это вот так, — заканчивает он как-то беспомощно.

Руми молчит, гоняет по дну стакана выпивку.

— Не спи больше с тем ублюдком. А вот к тому парню приглядись повнимательнее, может из него выйдет неплохой партнер не только для секса.

Кейго стоически выдерживает и не смеется в голос. Смех бы вышел, наверное, самую малость с горчинкой в конце. У них с Даби кроме секса ничего не будет — потому что Даби за Лигу, а Кейго за героев, потому что Даби, если копнуть чуть глубже и забыть про то, что в постели он обращался с ним почти бережно — психопат-пироман и убийца, потому что у Кейго есть предчувствие, что когда им придется сойтись в бою, на своих двоих выйдет только один. 

Кейго удивляется, что его это вообще огорчает хоть сколько-нибудь.

Еще сильнее его удивляет, что в груди что-то радостно и предвкушающе шевелится, когда приходит сообщение от Даби: «Завтра в семь?». Когда дело касается Лиги, он никогда не спрашивает, он ставит перед фактом. Кейго душит в себе радость и оставляет только предвкушение, отвечая «Да».

Кошка опускает птицу на подоконник. Птица не понимает, куда ей лететь, чтобы спастись.

***

Даби не дает даже снять куртку, целует с порога, прижимает к двери. Гладит щеки и плечи, помогает выбраться из рукавов, и Кейго знает, что Даби потащит его в первую очередь в душ, где они снова заведут друг друга до предела. Теперь у Кейго здесь есть свое полотенце и зубная щетка — принес с собой; ему совершенно не хочется думать о том, что это значит или может значить в дальнейшем. Даби целует шею нетерпеливо, запускает руки под футболку, жмется всем телом. И Кейго... Кейго хорошо. Кейго чувствует отклик, он чувствует вовлеченность, он чувствует, что хотят его, а не просто разрядки. И от этого ведет. Ведет даже сильнее, чем вело раньше от одной мысли о Старателе и том, что он с ним делает.

— Хочешь сегодня сверху? — спрашивает Даби, и Кейго даже не сразу понимает, что у него спрашивают. Когда понимает, сначала не очень верит своим ушам, а потом не очень верит в реальность происходящего. Потом старается не показать щенячью радость — в последнее время он был только со Старателем, сказать по правде, непозволительно долгое только с ним, а от него такого предложения не звучало никогда. И если бы Кейго предложил сам, то наверняка наткнулся бы на суровый ледяной взгляд.

— Хочу, просто я думал, что ты, — теряет остаток предложения, не знает, как будет уместно сказать все, что проносится в голове. Даби производит впечатление — и не только впечатление, он зарекомендовал себя — классического актива.

Даби усмехается ему в шею. 

— Есть такое понятие как универсальность. Не слышал? 

— От тебя не ожидал.

Даби ломает стандарты и понятия вообще, Даби выходит за рамки понимания, и Кейго сдается окончательно — разгадать его полностью все равно не выйдет, так зачем пытаться. 

Под горячими струями они стоят недолго, Кейго тянет Даби к постели. Толкает раскрытой ладонью в грудь и видит предвкушение, видит, как голодно смотрят на него. Кейго успевает подумать о том, что он должен вернуть должок за предыдущий раз, должен все сделать наилучшим образом. Он хочет, чтобы Даби было также хорошо, как было и ему самому.

И Кейго старается, старается даже больше, чем во время первого секса с парнем. Когда Даби стонет, Кейго чувствует себя победителем. Когда Даби кончает первый раз, Кейго ощущает себя на пьедестале. 

Даби смотрит из-под полуопущенных ресниц, и синие глаза — красивые, почти бирюзовые, почти как у Старателя, сейчас затуманены. Кейго ни разу не видел, как туманятся глаза Старателя — он всегда стоит позади. Вряд ли у него это так красиво, как у Даби.

Даби выгибается, цепляется за подушку и сминает простынь, ребра резко очерчиваются под кожей, и у Кейго даже дыхание перехватывает — красивый. Чертовски красивый, если рассмотреть получше. Даби сжимает, матерится сквозь зубы — ругательство выходит скорее стоном. Кейго срывает сразу вслед за ним, вслед за запрокинутой головой, за острой линией челюсти, за напрягшимися под кожей мышцами. Даби оседает расслабленно и вымотано.

— А ты хорош, — слышит Кейго сквозь шум в ушах, устроившись рядом. Смотрит на Даби — на расслабленного, разнеженного, не похожего сейчас на самого себя — резкого, угловатого. Красивый, чертяга. Действительно красивый, не померещилось осознание в предоргазменной дымке. Ровные черты лица, точеные. Нос красивый, глаза... глаза ярче, чем у Старателя: на бледной коже, очерченные темными шрамами, под черными волосами, упавшими на лоб, почти светятся. Кейго задумывается, как бы Даби выглядел без всех этих шрамов и скоб. Наверное, стань Даби героем, фанаток у него было бы больше, чем у него самого. Даже со шрамами, возможно. Шевелится невнятная тоска — если бы они были по одну сторону баррикад, он бы не просто послушался совета Руми «присмотреться» — он бы глядел во все глаза.

Интересно, когда Даби в тринадцать оказался на улице, шрамы у него уже были?

— Так смотришь, как будто съесть хочешь, — знакомый и привычный хитрый блеск в глазах, неизменная ухмылка.

Кейго в ответ усмехается тоже. Заразно это, что ли? Тянется к губам. Даби целует глубоко, тягуче, расслабленно. Запускает пальцы в волосы, второй рукой скользит по спине, касается крыльев. Касается, в противовес поцелуям, целенаправленно, уже знающе, безошибочно вспоминая, куда и как. Хочет повторить?

— Уже готов на второй заход? 

Даби в ответ переворачивает его рывком на кровати, усаживается сверху. Водит длинными пальцами по груди, смотрит с вызовом. И куда только расслабленность подевалась.

— И ты сейчас будешь.

Наклоняется, целует шею, спускается до паха медленно, задерживается на сосках, отвлекается на старый шрамик под ребрами. Успевает довести Кейго до помутнения рассудка только этим.

— Даби, мать твою, ты... 

Что сказать не знает. На язык напрашивается весь диапазон от «лучший» до «чертов мучитель». И Даби, мать его, подмигивает. А потом наконец-то устраивается между его ног.

Кейго видел достаточно развратного в своей жизни, но Даби, нахально смотрящий ему прямо в глаза, в то время как его губы растягиваются вокруг его члена, моментально взлетает на первое место этого топа. На второе, пожалуй, выходит опять же Даби, раскатывающий новый презерватив и усаживающийся сверху.

Узкие брови сведены, рот приоткрыт в выдохе. Опирается тяжело ладонями на его грудь. Кейго боится шевельнуться, держит Даби за бедра.

Даби выгибается, и Кейго вдруг понимает, чего он хочет. Понимает без слов, по одному только взгляду. Одной рукой подтаскивает под спину подушку, потом возвращает руку обратно, придерживает, расправляет крылья поудобнее, облокачивается на спинку, за которую спустя секунду Даби цепляется обеими руками. 

Наверное, со стороны это выглядит почти порнографично — лицом к лицу, изящный прогиб спины — Даби на удивление гибкий — светлые руки на обожженных ногах. Даби склоняется совсем низко, смотрит своими кошачьими глазами, Кейго тянется к его шее. Будет ли виден засос на его шрамах? Кейго хочется проверить, но он не решается. Даби не оставил ни единого на его собственной шее. Даби целует его сам — чуть не сталкивается зубами, прикусывает нижнюю губу немного, стонет прямо в поцелуй. Кейго кажется, что он сейчас сойдет с ума. Кейго кажется, что он уже сошел — вслед за Даби, побежал, не оглядываясь. Он чувствует сейчас то, что правильнее всего будет назвать слиянием: они идеально ловят темп друг друга, движутся, как будто они единое целое, в одном ритме, и срывает в оргазм их одновременно. Даби щекой прислоняется к его щеке. Кейго гладит спину, касается лопаток — таких напряженных сейчас, острых, кажется, что у Даби у самого сейчас прощупаются крылья.

Даби скатывается с него, падает рядом на подушку. Без разгоряченного тела сверху сразу чувствуется, какой прохладный в комнате воздух.

— Иди сюда, — Даби послушно кладет голову ему на грудь, перекидывает руку через торс. Кейго укрывает их обоих тонким одеялом. 

Он чувствует, как стучит сердце Даби — быстро-быстро, чувствует, как колотится его собственное, шумит в ушах, отдается по всему телу мощной пульсацией.

Перебирает его волосы и почти удивляется — на настоящее удивление сил сейчас нет — самые корни светлые, почти белые. Или даже не почти. 

Водит рукой по голой спине. 

Лежат долго, молча. Кейго почти жалеет, что он не курит. После такого он бы с удовольствием выкурил сигарету-другую.

Сердце успокаивается, Даби наверняка слышит это тоже, он лежит ухом прямо у него на груди. Стук его сердца тоже замедляется, возвращается в норму — это Кейго чувствует ребрами. Чувствует чужое сердцебиение всем телом.

— В душ и фильм? — тихо, хрипловато. Даби все равно услышит.

— В душ и фильм, — соглашается он.

Кошка встает на задние лапы и поддевает мягкой лапой щеколду на форточке. Птица не понимает, чего от нее ждут.

***

В квартире появляются продукты, сменная одежда, стиральный порошок. Кейго за последние две недели ночует здесь чаще, чем в собственной, Даби — чаще, чем в Лиге, где бы она сейчас не располагалась. На босса он его так и не вывел. Даби поразительно четко разбивает их отношения на две части: рабочую и личную. Но даже во время рабочей подначивает, бросает хитрые многообещающие взгляды, облизывает губы. Обещания он исполняет по вечерам, срывая стоны, зацеловывая его тело. Кейго в долгу не остается. Личная часть перевешивает значительно, и Кейго бы расстроиться, его цель осталась прежней, но он почему-то не расстраивается. То, что происходит между ними, он может описать только как «охренительно хорошо». Говорит об этом Руми, когда она интересуется, пересекшись с ним в патруле.

— Да вы же фактически живете вместе, — говорит она с усмешкой, и Кейго понимает, что да. Они действительно почти живут вместе. Осознание оказывается странным и почти неожиданным.

— Я его знаю?

Врать Руми — бесполезно. Совершенно без толку, она чует ложь за милю. Поэтому Кейго говорит правду.

— Вы пересекались. 

Больше он говорить не может и не хочет.

— А с тем мужиком как?

Кейго внутренне поджимается. Со Старателем он не виделся после того раза, намеренно не пересекался. А надо. Надо по работе, надо, потому что должен все разъяснить, хотя бы для себя. Должен понять.

Едет на лифте, стучится в дверь, а не как обычно в окно. Старателя это удивляет. Поднимает брови под огненной маской, которую тут же сбрасывает.

— Давно не виделись. 

Кейго беспечно пожимает плечами. 

— Дела были, замотался. 

Рассказывает последние новости, лавирует между фактами и слухами, не сообщает, в целом, ничего конкретного. Большая часть его дел в нерабочее время сводится к Даби. Почти все дела, сказать по правде.

Кейго собирается выйти из кабинета. Как объясниться он не знает, но чувствует, что находиться со Старателем ему не хочется. Не хочется, чтобы он касался, не хочется даже рядом стоять. К Старателю он испытывает восхищение и восторг, к Энджи Тодороки — почти страх, смутную обиду и самую малость неприязнь.

— Запри дверь, — говорит он, и Кейго глубоко вздыхает. Старатель не понял. Даби бы понял, понял бы сразу. 

— Нет, — у Старателя до смешного опешившее лицо. — Нет, — повторяет Кейго уже тверже. — Ничего не будет. Ни сейчас, ни в будущем, я думаю. Это надо прекратить. 

— Это же нужно нам обоим. Снятие напряжения. Сброс адреналина. С нашей работой такое нужно, ты же сам говорил.

— Говорил. А теперь понимаю, что это было не оно. Может быть, я повзрослел? — Старатель по-прежнему смотрит непонимающе. Кейго не знает, что он должен сказать дальше, как не вывести из себя эту пороховую бочку. Смотрит Старателю прямо в лицо, в удивленные глаза. Красивые. Почти как у Даби, цвет почти такой же. Мысль витает на самом краю сознания, только поймать ее сейчас он не может — не до того. — То, что между нами происходило нельзя назвать здоровым. Снятие напряжения должно быть у обоих. Ты меня просто ебал. 

Старатель выглядит растерянным совершенно — он действительно не понимает. Хочется рассмеяться в голос.

— Ястреб, тебя же все устраивало, почему сейчас...

— Устраивало, до того как я все это понял. Теперь больше нет. Надеюсь, на наших профессиональных отношениях это никак не скажется. Бывай.

Старатель не делает шаг вперед, не говорит ничего. Все-таки он и правда меняется — раньше он бы наверняка просто оттащил его к столу и попытался что-то доказать. Люди меняются. Кейго тоже изменился.

Птица, неуверенно взмахнув крыльями, взлетает на раму, подставляет клюв ветру, слышит шум деревьев. Кошка смотрит одобрительно.

Он все-таки распахивает окно, вылетает в него. Ледяной воздух прошибает, Кейго кутается в куртку. Его трясет. Что-то подсказывает, что холод здесь совсем ни при чем.

Летает немного над городом, успевает вернуть выбежавшего на дорогу ребенка обратно на тротуар, ударить пером по руке карманника. Легче не становится. Почему-то хочется помыться, простоять под горячей водой долго-долго, чтобы все прошлые разы со Старателем смыть, оттереть от кожи. Садится на крыше, достает телефон. 

«Ты свободен сейчас?»

Ответа от Даби нет долго. Кейго убирает телефон в карман, расправляет крылья. Телефон вибрирует. Сердце почему-то чуть взволновано сжимается.

«Буду через полчаса. Захвати еды, я голодный».

Кейго выдыхает. Залетает в ближайшую лапшичную, берет две порции с собой. Он успевает поставить картонные коробки на стол, когда слышит, как Даби пытается открыть дверь. 

— Не заперто, — громко говорит Кейго и ловит себя на том, что от звука, с которым Даби снимает плащ и ботинки, ему сразу становится спокойнее, что он чувствует почти удовлетворение.  

Даби подходит со спины, обхватывает ладонями поперек живота, целует в шею. И Кейго наконец-то перестает нервно потряхивать. Откидывает голову Даби на плечо, кладет руки поверх ладоней. Закрывает глаза, чувствуя, как Даби зарывается носом в его волосы. Ему... ему хорошо. Ему замечательно, на самом-то деле. Выпутываться не хочется, хочется простоять так до самого вечера, хочется чувствовать, как Даби слегка покачивает его в объятиях. А лапша ароматно пахнет на всю кухню.

— Давай есть, пока не остыло. 

Даби согласно мычит ему в макушку, но отпускать его не торопится. Кейго не торопится отстраняться.

Даби смотрит с любопытством, но ждет, пока Кейго скажет все сам. Сказать все ему почему-то еще труднее, чем Старателю.

— Я сказал ему, что больше с ним спать не буду. 

В глазах у Даби — триумф. Чистый, незамутненный. И улыбка хищная, победная. Кажется, что он готов вскинуть сжатую в кулак руку.

— Скажи мне, что он охренел.

Кейго смеется — перед глазами стоит совершенно растерянное выражение лица Старателя.

— О да, он весь такой: «Что? Но почему?», — Кейго пытается изобразить непонимание, но улыбка мешает. 

Даби запрокидывает голову, хохочет — не слишком добро, даже не очень весело. Но торжествующе.

— Так этому мудаку и надо. 

Смотрит на Кейго, а в глазах пляшут черти. Даби и сам, кажется, готов пуститься в пляс.

Отставляет пустую коробку из-под лапши, небрежно закидывает в нее палочки.

Встает, протягивает руку, притягивает к себе. Оттесняет к стене, целует глубоко, жадно. Тоже торжествующе. У Кейго перехватывает дыхание. 

— Душ? 

— Да к черту, — Даби подхватывает за бедра, несет, чудом минуя дверные косяки, опускает на кровать. И Кейго прижимает его к себе крепко, жадно, целует в ответ. К черту душ, к черту мелких воришек, к черту затихарившуюся Лигу, к черту Старателя. Сейчас важен только Даби. 

Птицу никогда не держала клетка — ее держали сами стены. И птица понимает это, расправив крылья в свежем ветре, планируя прямо над бегущей по земле кошкой.