Дорога убегает от мерзотной холодной мороси, разделяя улицу, утопшую в серой вечерней дымке, на четную и нечётную стороны белой пунктирной линией «разрезать здесь». Вдоль широкого шва дороги фонари и вывески, вывески, вывески; яркие, светящиеся и мигающие на одинаково-тусклых домищах.

      Сумка привычно тянет плечо.

      Мятная жвачка никакая не мятная. Никакая. Как подкатки юниоров у Якова Фельцмана. Химически-ядовитый взрыв ледяной свежести за две секунды превращается в гондонскую резину. Юников Фельцмана пришлось дотерпеть, потому что бабки, потому что планы, потому что потому. Резинку приходится терпеть, потому что ни одной мусорки на пути. Унылый трэшняк шумит в наушниках, чш-чш-чш, надоело.

      Тяжёлые боты чапают по отражающим город мелким лужам, тёплые руки в карманах, уставшие глаза по вывескам: «Альфа-Банк», «Детская музыкальная школа», «Йога-центр», «Магнит», «Добрый ортопед», «Суши WOK»… «Добрый Ортопед».

      Из груди вырывается лёгкий смешок.

      Кто это придумал, лол?

      Добрый доктор-ортопед. Как понять, что он добрый? Этакий седой старичок в белом халате, улыбается, лицо в морщинку. Конфетку даёт. Вот бы ортопед оказался злым и конфетка просроченной.

      Ещё один смешок. Злой ортопед. Фельцман в белом халате с бэйджиком «добрый ортопед Яков Каземирович Фельцман».

      Безразличный ортопед. Ещё смешнее. Безразличный такой ортопед, его не волнует, что на вывеске написано, что он добрый.

      Добрый ортопед — это угар. А ещё жадный аптекарь и стеснительный сантехник.

Из груди уже не смешки, а полноценный, хоть и сдерживаемый с трудом, смех. Булькает в горле, переваливается через зубы, прорывает плотину.

      Отабек прикрывает рот руками, но воздух вырывается через пальцы хихиканьем гиены. Стеснительный сантехник. Пхахах. Радушная повариха. Уставшая юристка. Лживый плотник и лукавая сапожница.

— Блеать.

      Отабек пытается сдержать хохот, прерывает его жалким хрюканьем. Это срочно нужно зафоткать.

      Рука вздрагивает от смеха, кадр получается с пятого раза.

      В инсту запостить. Корешам отправить.

      Отправить.

Юрец: что это?

Отабек Алтын: это добрый ортопед, Юр.

Фариза Алтын: что это?

Отабек Алтын: Вывеска в Питере. Добрый ортопед.

JJ.LEROY: qu'est ce que c'est?

Отабек Алтын: «bon orthopédiste»*

      Отабек уже успокоился вроде, но добрый ортопед снова вызывает спазмы в груди. Отабек больше не сопротивляется, просто ржёт, вытирая кончиками пальцев выступившие слёзы. От смеха не сразу чувствует вибрацию телефона.

— Жаным?

— Боже, что случилось, зачем тебе добрый ортопед? Ты решил доктора сменить?

      Отабек ржёт. В рот и в нос залетают холодные дождевые капли.

— Он… добрый… понимаешь, Джей, он очень добрый… этот ортопед. — Взрыв смеха, воздуха не хватает… — Жа-а-ан… Жк… как они проверили, что он добрый? Как они проверяют?.. А если… Если он не добрый… а просто… ли-це-мер?

      Отабека складывает хохотом пополам.

— Отти, это ты один там так ржёшь, или с тобой кто-то есть?

— Н-нет, — икает Отабек, — п-представь, ттольк-ко… до-оообрый.

— Отти, ты же понимаешь, что это не смешно?

— У мм-меня вторая… линия. П-перезвоню, — выжимает из себя Отабек, и тыкает в мокрый экран, но не может ответить, только хихикает в трубку.

— Кто ты и что ты сделал с Бекой?

— Юр… Это финиш… понимаешь?

— Понимаю, Бека, с тобой нормально? Какой ещё ортопед? Ты упоролся?

— Юр, скажи, — всхлипывает Отабек, — как это работает в Раше? Если ортопед будет недостаточно добрым, мне вернут деньги?

      Отабек не слышит, что отвечает Юра, потому что он хохочет, сбиваясь на хрюканья, которые сами по себе смешат ещё больше.

— Бека, ты псих. Давай, дуй на вокзал. Я тебя желаю зреть в Москве! Завтра пахать.

— А в Москве добрые ортопеды? — скулит Отабек, — Юр, я не могу, это смешно, ну смешно же.

— В Москве все злые, Бека. Особенно я.

— Привезти тебе парочку ортопедов? — шипит Отабек.

— Бля, жопу свою вези! Хотя. Не, не вези. Я тебя не знаю. Позвони, когда Бека вернётся. — И, прежде гудков, тихое «придурок».

Фариза Алтын: Тебе нужен ортопед? Сорвиност Наязовна принимает, позвонить?

Отабек Алтын: А она добрая?

      Затихший было смех тут же смывает новой волной. Отабек топает дальше и добрый ортопед остается позади, от этого становится грустно и ещё смешнее.

Фариза Алтын: Бека, не парь мне мозг, записывать тебя?

Отабек Алтын: Ты злая. Пожалуй останусь в Питере у доброго ортопеда.

Фариза Алтын: Напиши, когда подрастёшь.

Фариза Алтын: Мама всё плачет. Папа запретил с тобой...

      Сообщение перекрывается входящим вызовом.

— Бекас? Ты не перезвонил.

— Прости. — Смех иссяк, кончился, завял, погиб. Рассеялся брызгами по лужам, водяной пылью в сером воздухе, вжухом грязных иномарок и отечественных пердулеток.

— Ладно, я готов поржать с тобой хоть над повешенным колобком. Все что угодно, чтобы услышать твой нелепый ржач ещё.

— Да не смешно уже, — устало бормочет Отабек. — Сейчас на сапсан и в Москву на пару дней.

— Я не ценил того, что имел, да? — голос немного грустный. Голос человека, упустившего редкий шанс. — Позвонишь, как приедешь?

— Конечно, жаным.

      Отабек выслушивает сто и одно признание в неземной любви и какое-то брякание на фоне, отвечает, что да, и он тоже, но в трубке уже гудки. Бодро шагает под мелко моросящим дождём, пишет в сообщении то, что не успел сказать, тихо посмеивается несуразным вывескам, которые все ярче вспыхивают в холодных сгущающихся сумерках.