— Подпишите тут.

      Жан-Жак подписывает, конечно да. Жан-Жак берёт коробку. Диски, пена для бритья, туалетная вода, которую Отабек ненавидит, две фоторамки без фото, обручальное кольцо стоило пачку денег, перчатки, сушки на коньки, две пары трусов, красная кружка и даже старая, мать её драть, зубная так-её-перетак щётка.

      Коробка-то закрыта, но разве в неё нужно смотреть, чтобы знать, что там истерично гремит?

      Спасибо, Беллз, очень мило.

      Прежде чем закрыть дверь за милым молодым человеком в бело-зелёной кепке, Жан-Жак даёт ему на чай. Он же не виноват.

      Виноват тут только один мудак.

      Дверь закрывает ногой, коробку ставит на другую коробку. Коробка рядом с другой коробкой, рядом с другой коробкой, рядом с другой коробкой. Он ставит на ту, на которой счета. Счета уже здесь, детка. Куча коробок, атаковали гостиную, совмещённую с кухней. Их неделю как нужно распечатать, разобрать, разложить вещички по пустым полочкам, ящичкам, шкафчикам-хренафчикам, пока maman не пришла в гости, чтобы посмотреть, как обустроился её птенчик. Птенчик вылетел из гнезда, maman. Финита ла камедиа. Аста ла виста, maman.

      В пустом доме, заставленном коробками, еще не ступала нога maman, а все почтальоны, курьеры и папарацци уже тут как тут. Заговор.

      Жан-Жака окружают светло-бледно-скучно-серые стены и пыльные окна. Никаких обоев в цветочек, никаких картиночек, никаких блядских занавесочек.

В шкафу ряд пустых вешалок и дохлая моль. В холодильнике бутылка пива. В кармане двадцатка. И телефон. Бжж-бж.

      Сообщение от Отабека первое за сегодня, хоть у него там уже вечер.

Невнятное фото улицы.

JJ.LEROY: что это?

BEKKY: добрый ортопед.

      Жан-Жак вздыхает. Ортопед. Конечно ортопед, что же ещё? За кой хрен Отабеку ортопед?

      Трубку Отабек берёт не сразу:

— Жаным?

      Жан-Жак улыбается этому сжёванному "жАным".

— Боже, что случилось, зачем тебе добрый ортопед? Ты решил доктора сменить?

      Отабек ржёт втрубку:

— Он… добрый… понимаешь, Джей, он очень добрый… этот ортопед…

      Взрыв смеха, он там угарает над чем-то.

 — Жа-а-ан… Жк… как они проверили, что он добрый? Как они проверяют?.. А если… Если он, не добрый… а просто… лицемер?

      Хохот Отабека такой смешной, но такой неуместный, и… что за бред он несёт?

— Отти, это ты один там так ржёшь или с тобой кто-то есть?

— Н-нет, — икает Отабек, — п-представь, ттольк-ко… до-оообрый.

      Жан-Жак вздыхает.

— Отти, ты же понимаешь, что это не смешно?

— У мм-мя вторя… линия. П-прзвоню. — Гудки-гудки-гудки.

      Прямо в ухо эти гудки: «Ду-ду-ду, тебя кинули-кинули».

      В животе бурчит, в кармане шуршит двадцарик, в холодильнике бутылка пива. И лимон ещё был. В руке молчит телефон. Коробки, гора-горища коробок, они наступают, они дышат, захватывают пространство. Или ты их, или они тебя. Можно начать с одной. Одну коробочку, вот ту, самую маленькую.

      В животе урчит, Жан-Жак открывает холодильник, потом бутылку, потом самую маленькую коробку, не выпуская молчащий телефон из руки. Флаг Канады, пустая свинья-копилка, карандашница, кепка Отабека.

      Кепку на себя. Глоток холодненького. И правда, вдруг ортопед не добрый, а просто притворяется? Жан-Жак стучит пальцем по телефону, нажимает вызов.

— Бекас? Ты не перезвонил.

— Прости. — Никакого смеха, ни намёка на смех.

— Ладно, я готов поржать с тобой, хоть над повешенным колобком. Все что угодно, чтобы услышать твой нелепый ржач ещё.

      Жан-Жак достаёт из коробки брелок с маленьким медведем. У Отабека спиздил. Он всё равно сестре собирался подарить, а ей зачем?

— Да не смешно уже, — голос у Отабека уставший, — сейчас на сапсан и в Москву на пару дней.

— Я не ценил того, что имел, да? — вздыхает Жан-Жак, отодвигает флаг, там ещё барахло какое-то и баллон краски. — Позвонишь, как приедешь?

— Конечно, жАным.

— Я так влюблён в тебя, Бекки. Даже когда ты несмешно шутишь, так в тебя влюблён-влюблён. Ты же знаешь, да?

      Жан-Жак брякает баллоном изо всех сил — золотую долго взбалтывать нужно.

— Конечно, жАным.

— Счастливого пути, люблю-целую-обнимаю-щупаю-за-жопку-пока-пока, детка.

Палец на сброс. И никаких ебучих гудков. Выкусите, гудки. Отсосите.

      Две огромные «J» по унылой штукатурке, прямо через эти глупые пустые полочки. В кармане бжж-бж. Может всю стену золотым покрасить?

      Жан-Жак бросает баллон обратно, обводит пальцем по картонному периметру. Не сегодня, коробочка, не сегодня.

      Ключи в джинсовку, джинсовку на себя, себя за дверь, из пустого дома на улицу.