Я считаю, что пора развернуть проект "Стигма".
Эти слова до сих пор эхом звенели в голове Су. Чистой воды безумие — хотя, с другой стороны, разве не были безумны все их тщетные попытки побороть Хонкай? Но даже на их фоне этот проект был жестом отчаяния. Планом, к которому все надеялись никогда не прибегнуть. Неужели Кевин окончательно утратил надежду?
Его можно было понять — после стольких потерь и беспомощных начинаний, которые одно за другим обращались в прах. И если уж Каслана принял решение, он пойдёт до конца любой ценой — это Су знал наверняка, как и то, что остался единственным, кто мог это остановить. Если мог вообще.
Времени оставалось мало — возможно, даже меньше, чем он предполагал, — и всё же Су непростительно медлил. Решиться на исполнение секретного плана было нелегко: зная упёртость Кевина, меры требовались самые решительные, не приемлющие сентиментальной жалости. Смириться с этим было трудно, но необходимо.
И прежде чем перейти к исполнению плана, Су хотел ещё раз попытать удачу. Снова заглянуть в многообразие вероятностей вселенных и, возможно, наконец найти ту, что решит исход этой бесконечной смертельной гонки. Он сказал бы, что давно не верит в чудеса — но, пожалуй, покривил бы душой. Надежда, призрачная и едва ощутимая, жила в его сердце несмотря ни на что — без неё он бы давно утратил волю к этой борьбе. А пока была надежда, был и шанс, что она оправдается.
Семя Сумеру встретило его привычным плеском далёкой воды и шелестом мириадов листьев, шумящих на почти настоящем ветру. Идеальные условия для схожего с медитацией кропотливого анализа бесчисленных вселенных, каждая из которых имеет шанс оказаться той самой. Но сегодня он выберет лишь одну — наугад, предоставив слепому случаю последнюю возможность оказать человечеству милость — или вынести приговор. Ему нужно собраться с силами и немного подумать, прежде чем приступить к неизбежному — так почему бы не провести эти мгновения за изучением очередного мира? Всё лучше, чем тратить их впустую, когда времени и так мало.
Время… Оно легко утратило своё значение вместе с пространством, когда Су мысленно потянулся к одному из бесчисленных листьев на раскидистых ветвях. Вот этот. Пусть… пусть это будет он.
Прежде Су доводилось видеть немало миров: более или менее удачливых, тех, где человечество ещё не сталкивалось с Хонкаем, и тех, где оно бесславно проиграло. Последнее происходило рано или поздно со всеми, и Су с горечью осознавал, что однажды эта скверна пожрёт всю шумящую над его головой крону, до последнего мира, будь он развитым, отсталым или вовсе перевёрнутым и во власти демонов. И всё же удивительным образом с каждым изученным листом его надежда на лучший исход, вопреки всему, не таяла, а лишь крепла. Была тому основанием банальная теория вероятности или же глубокая вера в человечество, сказать было сложно, но он считал, что отказываться от проекта "Валука" пока рано. И потому решение Кевина оказалось для него особенно болезненным, пусть и доводы его были отчасти резонны.
Су отмахнулся от этих мыслей: не время, нужно сосредоточиться. Если эта попытка действительно окажется удачной… Это изменит всё.
На первый взгляд этот мир был совершенно не примечательным. Су мысленно отметил отсутствие признаков Хонкая — нужно уточнить, связано ли это с тем, что досюда он пока не добрался, или… Нет, на это давать себе надежду пока рано.
Можно начать с ключевых точек, своего рода маяков. Су порой находил в иных мирах альтернативные версии самого себя — не самолюбия ради, а лишь потому, что так было проще, тем более что они нередко становились так или иначе причастны к борьбе с Хонкаем и это могло быть важно для каждого нового мира.
Здешний Су оказался довольно похож на него. А ещё, судя по отрывкам жизни, которые удалось увидеть, он был знаком с местной версией Кевина — в этом тоже не было ничего необычного, подобное сплетение вероятностей не являлось редким. Вероятно, здесь они тоже дружили: Кевин мелькал в разрозненных кадрах, проносящихся перед внутренним взором Су, довольно часто. Даже слишком…
Где-то в крохотной искусственной вселенной Су, сидящий у корней дерева, растерянно нахмурился. Что ж, если его догадка верна… было в этом мире нечто необычное.
Он задержался на одном из мелькающих перед ним кратких эпизодов и мысленно шагнул в него — минутная слабость, не более, лишь желание проверить, действительно ли он увидел то, что увидел. Место, куда он бестелесно заглянул, было слабо освещено, очертания предметов терялись в полумраке. Тусклый ночной свет лился лишь из прямоугольника окна, за которым раскинулось море ночных городских огней, но этих неоновых отблесков хватало, чтобы разглядеть силуэты двоих людей: один из них расположился в кресле у окна, а второй сидел у него на коленях. Послышался шелест страниц: тот, второй, тщетно пытался читать, а первый стискивал его в объятиях и лез с поцелуями.
По душе Су терпкой горечью разлилась тоска. Этих двоих он знал хорошо. Слишком хорошо, чтобы открыто признать, что он чувствует при виде такого стечения обстоятельств, которого ещё не встречал ни в одном из миров.
По крайней мере, во всех известных ему мирах такой взгляд Кевина всегда адресовался не ему. Су это не задевало: он отличался смирением и способностью радоваться тому, что объект его чувств счастлив, хоть и не с ним. Пусть его Кевин никогда не взглянул бы на него с любовью, отличной от дружеской, он всё равно был рядом, и этого было достаточно.
Оттого безумнее смотрелось происходящее в этом мире. Глядеть со стороны на иного себя было странно, хотя Су казалось, будто он уже привык к этому. Но прежде ни одно из его альтернативных воплощений не исполняло у него на глазах его тайные желания, ещё и так просто, будто это само собой разумелось. Этот Су ничуть не сомневался в том, что заслуживает и прикованного к нему взгляда небесно-синих глаз, и прочих недвусмысленных признаков привязанности — и распоряжался этим не как бесценной роскошью, а как привычной данностью.
— Кевин, прекрати…
— Зрение посадишь, если будешь в такой темноте читать, — беззлобно пробубнил тот. — Ночью нужно другими делами заниматься.
Здешний Су закатил глаза:
— Ты по ночам обычно опустошаешь холодильник — вот этим и займись, я-то тебе зачем?
Было так странно наблюдать за этими беззаботными юнцами. Су давно не помнил себя таким — может, никогда таким и не был, всё же одна и та же личность в разных мирах могла иметь разные черты характера. Эта его версия казалась более открытой, самим своим существованием попадающей в один ритм с дыханием этого спокойного мира — может, в этом и состоит просветлённость, а не в бесконечной медитации вдали от вселенной? Было это результатом близости с тем, по кому неустанно болело его сердце, или чего-то иного, определить было невозможно, но факт оставался фактом: в этом моменте этого мира юный Су был оглушительно счастлив.
— Что ты там читаешь, снова ту древность о рыцарях и магии? Я вот тоже тот ещё волшебник, вроде этого твоего Мерлина.
— Тогда я Владычица Озера, — хмыкнул юноша, не позволяя отнять книгу. — Хотя ты, по правде говоря, скорее походишь на Артура.
— Что-то мне подсказывает, что это не комплимент…
Су беззвучно ухмыльнулся. Он замечал порой, что события одних вселенных могли быть связаны с другими, искажаться, превращаться в легенды и обрастать несуразицей — и всё же совпадение его позабавило.
— Но если ты всё-таки Мерлин, то я должен тебя предупредить, — здешний Су сверкнул потемневшими глазами со столь многозначительным видом, что Су-наблюдатель наверняка бы покраснел, будь он здесь во плоти: неужели он может смотреться со стороны таким? — Владычица Озера в конце концов заманила его в ловушку.
Кевин приподнял белёсые брови, принимая правила игры:
— Такую хитрую, что в неё попался сам великий Мерлин?
— Едва ли, — пожал плечами Су. — Наверное, он пошёл туда, потому что слишком ей доверял. Или любил. Или просто был таким же дурачком, как ты…
Они так искренне наслаждались присутствием друг друга, даже когда просто перебрасывались этими глупостями, что было больно на это смотреть. Слово за слово — и вот уже книга оставлена на столе, а дружеская возня переросла в нечто большее. Су этого мира, ничуть не робея, помог любимому стянуть футболку через голову и привычно скользнул в его объятия. Рука, увитая тёмной вязью мехенди, легла на крепкое бледное плечо до того красиво и правильно, что Су-из-Сумеру ощутил укол странного чувства — но тут же его подавил. Совесть твердила отвернуться и позволить не своей личной жизни остаться таковой, но он продолжал зачарованно наблюдать, не испытывая при этом ничего, кроме тянущего ощущения пустоты под рёбрами.
Эти Кевин и Су идеально дополняли друг друга. Каждый из них понимал без слов, чего хотел другой, и со стороны это смотрелось завораживающе: сплетения рук, жаждущих дарить ласку сразу всюду, поцелуи, то жадные и поспешные, а то тягуче-медлительные, тихий смех и сияющие глаза обоих. Да, особенно больно было смотреть в глаза: пусть и наполненные куда меньшей мудростью, у здешнего Су они определённо были счастливее, переливались отражёнными городскими огнями, словно звёздами. А Кевин… Беспокойную синеву его взгляда лучше вовсе не ловить, чтобы не возомнить хоть на миг чего-то запретного. В конце концов, в этом мире у него тоже было на что ещё посмотреть. Рельефная спина и сильные руки Касланы были столь же притягательны, как помнилось Су — хотя ему, в отличие от здешней своей версии, не был знаком запах этого разгорячённого тела. Этот Су вдыхал его привычно и легко, отлавливая самые сладкие нотки, когда зарывался носом в мягкие белые волосы за ухом. В объятиях Кевина он казался столь хрупким, что лишь теперь другому Су, который не раз видел иного себя со стороны, стало ясно, почему его иногда принимают за женщину. В столь близком сравнении с коренастым широкоплечим другом он действительно сошёл бы за изящную деву — и стоило признать, что в этом контрасте было нечто притягательное.
— За тобой я бы пошёл в любую ловушку, — восхищённо прошептал Кевин, перебирая размётанные по угловатым плечам длинные волосы.
Су моргнул, заставляя себя вернуться под привычную сень воображаемого древа. Лист лежал на ладони, и она слегка подрагивала. Едва ли это был тот мир, что он искал, по крайней мере разумом: мир, который пока не столкнулся с Хонкаем, мир, где пламенное сердце Кевина Касланы знало только Су и было искренне ему предано. Он даже не смог бы сказать, согрело ли это переплетение вероятностей его душу или лишь сильнее её опустошило, но это тоже был ответ на его неозвученный вопрос.
За всё время действия проекта "Валука" он не раз допускал вероятность существования подобных миров, но никогда не искал их намеренно, как бы ни хотелось узнать, что было бы в этом случае — или если бы МЭЙ осталась жива и их странный семейно-дружеский союз не распался. Борьба с прошлым и попытки заставить вселенское древо выпростать новую ветвь с лучшей версией давних событий — удел беспокойных безумцев, не способных смириться с несправедливостью вселенной. Су всегда было ближе отстранённое созерцание и анализ — иронично, что именно им он и занялся в поисках самого удачливого из миров. И вот из всех причудливых хитросплетений параллельных судеб ему показали самое простое и в какой-то степени ожидаемое — и к нему он оказался не готов.
Чувство, которому бы давно увянуть слабым ростком, жило под снежной толщей всех этих бесконечных лет и ждало хотя бы одного солнечного луча, что растопил бы снег. Су знал, что не дождётся этого тепла от Кевина, а потому пробуждение этого ростка, спровоцированное смутными видениями параллельной реальности, застало его врасплох. Не стоило задерживаться над изучением этого наверняка безнадёжного мира, и всё же чем дольше Су наблюдал за чужой жизнью, тем сложнее было отвернуться и окончательно прервать мысленное странствие. Калейдоскоп смутных кадров жизни другого Су мелькал перед внутренним взором всё чаще и будоражил позабытое чувство, которое не истлело в груди даже за пятьдесят тысяч лет холодного безразличия.
Ему искренне хотелось верить, что именно этот мир станет ключом к победе над Хонкаем — тот, в котором Мерлин и Дева Озера существовали в согласии и никогда не знали страшной беды, пожирающей другие миры и отнимающей надежду на хотя бы отголосок такого привычного для них счастья. Ему так сильно этого хотелось, но он понимал, что одного его желания недостаточно: стоит отвернуться — и больное лиловое свечение поглотит и эту вселенную, бесценную среди прочих, но заслуживающую спасения не больше и не меньше любой другой. И прежде чем продолжить поиск решения, Су был обязан защитить свой собственный мир — от того, кто когда-то клялся поступать лишь ему во благо, но теперь заплутал, как корабль в ночной шторм. И если снова вывести его на свет маяка не выйдет… придётся его остановить.
Чуть бóльшим, чем обычно, усилием воли Су мысленно отстранился: наблюдать за этим миром больше не было смысла, — и хрупкий лист растворился в раскидистой кроне среди бесчисленных подобных ему. Пусть лучше он будет там, скрытый от взора, и увянет тихо и незаметно. Видеть, как гибнет и этот мир, было бы невыносимо. Он лишь был — и это уже наполняло сердце Су тихой радостью и надеждой на то, что однажды никому из их параллельных версий не придётся пройти через ту боль, что готовила им жестокая реальность.
Пора поговорить с Кевином. Су слишком долго делал вид, будто всё в порядке, до последнего надеялся, что не придётся исполнять давнее обещание. Слишком верил близкому другу? Закрывал на всё глаза из-за застарелой привязанности? Так грош цена такой любви, что заставляет прятать голову в песок, когда происходит непоправимое. Ему ли как врачу не знать, что порой милосердие требует решительных и даже жестоких действий. Оставалось лишь верить, что ложь во спасение оправдает себя.
Конечно, будет больно и ему самому — но эту цену он готов заплатить. Колесо кармы настигнет его рано или поздно, но он опередит его, наказав себя сам. Если вообще справится. Если же нет — кто знает, может, хотя бы гибель старого друга заставит Кевина задуматься над разумностью собственных действий.
Я знаю тебя тысячи лет, и мы всегда действовали сообща.
Мягкий шелест листвы шептал о мириадах шансов, что ждали своего часа. Обычно этот звук напоминал Су о собственной ничтожности и незначительности, но сейчас он гордился тем, что был всего лишь человеком, ведь от него требовалось самое человечное: солгать из любви. А потом вернуться сюда и продолжить поиски — это меньшее, что он мог сделать. Ради своего мира, ради всех, кто отдал свою жизнь за эту призрачную надежду на лучшее. И ради Кевина, который, несмотря на прошлые и будущие прегрешения, заслужил этого искреннего жеста, призванного защитить его от самого себя.
Я приступаю к твоему плану, МЭЙ. Кевин сбился с пути… и я его остановлю.